– Михаил, срочно зайди в вагон начальника!– Сквозь сон услышал Мишка.

– Бли-и-и-н, ну нахрена я ему громкую связь сделал! Пусть бы бегал, глядишь меньше бы дёргал.

Сунул ноги в тапки, поплёлся к начальнику, бурча что то вполголоса. Деспот уже стоял на пороге.

– Серёга! Блин!

– Миша, я всё уже понял. Впредь буду кричать кому нибудь другому, чтоб тебя разбудили и привели.

– А можно никому не кричать? А? Сожгу нахер, я твой ебукальник. Я его породил, я его и сожгу!

– Ну ладно, Миш, успокойся. Пойдём чайку попьём. Индюшечка! Сегодня привёз! И с бутербродиком с буженинкой, как ты любишь!

Мишка остолбенел, и подозрительно уставился на начальника.

– Ты такой ласковый был последний раз, когда объявил, что я квартальную премию хрен получу. За то, что твоего нового зама в дерьме выкупал. Щас чем обрадуешь?

– Миш. Ну нашёл что вспомнить. Премию я тебе скомпенсировал. И зама ради тебя уволил.

– Угу. Угу. Ради меня. Чё ты мне как красной девице, лапшу вешаешь? Ты его уволил, потому что он на тебя ксиву накатал, что ты рабочий класс спиртом казённым спаиваешь. Ради меня он…

Так переругиваясь беззлобно, вошли в вагон. Налили по кружке крепкого, ароматного чая. Сделали себе по "хохляцкому" бутерброду ( это когда сало, или в данном случае буженина, толще хлеба вдвое.). Расселись за столом.

– Слушай, Мишань, тогда ещё хотел спросить, за что ты его в выгребную яму сбросил?

Миша снова застыл, глядя на Сергея изучающим взглядом иcподлобья.

– Ты Серёг не там учился. Надо было тебе в своё время не на геологический поступать, а идти в школу КГБ. Щас бы такие операции с диссидентами прокручивал! Ты же, собака злая, сам его ко мне послал. Иди, говорит, и вот того бездельника к работе приставь. Он же бедняга, не знал ещё, кто здесь есть ху, ну и повёл меня к яме выгребной, чтоб я её вычерпал… Когда я его послал в пешее эротическое путешествие, за грудки меня хватать стал. Ну и поскользнулся…

Поржали над бывшим незадачливым замом по хозчасти.

– Миш, вообще-то я тебя по делу звал.

– А то непонятно, что чаем поить, да бужениной кормить, без дела ты не будешь. Кстати, Зинаиде спасибо за буженину передай, отменная хозяйка она у тебя. Как они вообще?

– Нормально всё у них. На лето сюда хочу привезти. Увидитесь.

– Это здорово! По Сашеньке соскучился. Такая лапочка она у тебя, такая умничка!

– Зина плачет уже. Каждый день ругаться приходилось с воспитателями и родителями. Пока она мальчишек лупила, обходилось. Недавно воспитательница её наказать хотела. Потом три дня правой рукой пошевелить не могла! Какая сволочь, её научила по болевым точкам бить???!!! Пришлось с садиком расставаться.

– Ну а чё?! Девушка растёт. Вдруг пристанет кто?! А она уже может постоять за себя!

– Гад ты Мишка. А меня научишь?

– Перебьёшься. Ты вон какой бугай. Да и вряд ли мужики тебя домогаться будут…

Сергей встал, прошёл к сейфу, вынул из него продолговатый свёрток. Протянул Михаилу.

– Посмотри.

Мишка развернул свёрток. Вынул металлическую полосу, длиной около метра, пяти-семи сантиметров в ширину и толщиной около сантиметра. Вся полоса была покрыта натёками ржавчины, лишь на одном конце, небольшой участок был вычищен и отшлифован. Михаил внимательно осмотрел зачищенный участок.

– Это же булат! Или дамаск. Но форма прямая. Всё же булат. Где взял?

– Долгая история. Вкратце если, друг у меня есть, филолог. Был в экспедиции в Новгородчине, диалекты изучал. Жил у бабули местной. Так она этой железякой дверь запирала, вместо засова. Друг подумал что это меч. Выпросил его у бабушки. Вернувшись, сносил его к специалистам. Те сказали что это не меч, а заготовка для меча. Большой исторической ценности не имеет. Ну а у друга, я уже железяку выцыганил.

– Понятно что заготовка, долы ещё не прокованы, да и обрубать его по ширине надо, чтоб клинок вышел. Много отдал то, куркуль?

Сергей тяжело вздохнул.

– Ой, много, Миш. Зина если узнает, обломает об меня железяку эту, хоть она и булатная…

– О! Теперь буду знать чем тебя шантажировать, когда ты опять меня премии лишить захочешь! Ну ладно, похвастал, чаем напоил. Пойду я спать, что ли?

– Мишань, ты хвастал как-то, что ковать умеешь?

– В детстве баловался. А что?

– Выкуешь мне два ножа охотничьих, из этой стали?

– Куркуль. Один себе, другой на продажу? Но то твоё дело. Выкую два клинка. Рукояти закажешь. Отшлифуешь сам. Одно условие, остатки булата, – мои. И ещё. Достань мне кусок шкуры акульей и кусок хорошей, выделанной кожи.

– Вот ты…!!! Где я тебе на Урале акулу-то найду???!!!

– Не выпучивай глазищи. Я же не от белой или тигровой акулы шкуру требую. В Чёрном море катранов до чёрта. Обзвонишь друзей своих, наверняка кто-то из отпуска чучело притаранил.

На следующее утро, Мишка развил бурную деятельность. Позвал электрика с электросварщиком, что-то долго втолковывал им и рисовал на обрывках бумаги какие-то чертежи. После этого закинул на плечо бензопилу, и отправился в тайгу. К вечеру, весь чумазый и умотанный вернулся на базу. Долго фыркал под душем, затем зашёл к Серёге в вагон.

– Серёг, плесни чайку пожалуйста. Что-то отвык я от такой работы, ушатался совсем.

– А чего ты не сказал? Я б людей дал, да и сам бы помог. Что делал то?

– Берёзу на уголь готовил. Яму копал для печи.

– А нафига уголь-то? У котельной вагон антрацита навален!

– Ну если бы я только тебе клинки ковал, обошёлся бы антрацитом. А так… Полное соблюдение обычаев требуется.

– А! Так ты и себе нож делать будешь? Давно пора, а то с угрёбищем каким-то ходишь, позоришься.

– Нет. Не себе. Знаешь же, не беру я оружие в руки. И железяку эту только из нужды ношу.

– Ну да. Не берёшь. А кто медведя двумя пулями из калаша завалил? Когда с военкомом на охоту ездили?

– Пришлось. Иначе бы Топтыгин всех твоих пьяных дружков в клочья порвал. Оно бы конечно и пусть… Да семьи их жалко стало.

Следующий день был насыщен хлопотами и работой. Переругивались электрик со сварщиком, возясь с горном, бегал Серёга, всюду суясь и всем мешая, из динамиков громкой связи хрипел Высоцкий: "…паррус! Поррвали паррус…".

Мишка вновь в одиночестве, возился в лесу. Яма для выжигания угля была уже готова. Он наложил в неё толстый слой бересты, поверх бережно и аккуратно сложил приготовленные берёзовые чурбачки. Затем тщательно обложил дёрном. Всё это он делал неспешно, то что-то бормоча себе под нос, то что-то тихонечко напевая. Закончив, через запальное отверстие, поджёг бересту. Подождал когда займутся дрова, и наглухо замуровал оставшиеся щели. Отошёл к вековой сосне, улёгся в её тени. Стоял жаркий летний день. Одуряюще пахло смолой и разнотравьем. Вокруг деловито жужжали шмели и бодро сновали дикие пчёлы.

– Остаться навсегда здесь, что ли? Неподалёку место есть замечательное, распадок потаённый. Вокруг ельник вековой, а по склону рощица берёзовая сбегает, как будто невесты в белых платьях танцы затеяли. По дну распадка речушка бежит с кристально чистой водичкой. Может и исчезнет ноющая, сосущая боль в душе…

Раздался топот приближающихся шагов, сопенье и пыхтенье.

– Ну Серёга, чисто сохатый прёт. – Улыбнулся Мишка.

– Мишань! Вот ты где! А чё ты разлёгся? Мы там горн уже поставили. И наковаленку соорудили. Я тя еле нашёл!

– Навык я значит потерял, если нашёл. Замаскировался хреново.

– Не. Я б и не нашёл. По запаху дыма шёл, его отсюда в сторону базы тянет. Не… А чё… Я тоже на отдых право имею.

Серёга плюхнулся рядом.

– Лепота-а-а! Жрать бушь? Девчонки в столовой пирожки пекут, так я у них стырил десяток.

– Серёг, ты когда своих-то привезёшь? Земляника скоро поспеет. А недалеко барсучья нора есть. Барсучата вылезают уже иногда.