– Таааак… – не удержавшись от смеха, протянул Феликс. – Похоже, мой дружочек напился!

– Неправда! – встрепенулась Алекса. – Я лишь достигла наивысшей вершины веселья! Ладно… я тебя ненадолго оставлю, – предупредила она и, энергично подскочив с места, скрылась в направлении туалета, крикнув ему напоследок, чтобы он не смел скучать, пока её нет.

Проведя в туалете всего пару минут и ощущая приятное опьянение, она подтянула домашние штаны, которые успела переодеть и, удовлетворённо оглядев свой красивый, упругий животик, натянула на него белую футболку. Погасив за собой свет и выйдя из туалета, она вернулась в темноту коридора. На мгновенье она остановилась, стараясь увидеть перед собой хоть что-то, и пока глаза привыкали к черноте, она неторопливо продвигалась вперёд, в сторону кухни, которую освещала последняя, оставшаяся в живых свеча. Преодолев длинный коридор до середины, она встала, как вкопанная, не ожидая, что в этой темноте встретит его.

– Феликс, ты напугал меня… – как можно непринуждённее сказала она, – здесь же совсем ничего не видно!

Её глаза, успевшие слегка адаптироваться к темноте, заметили его серьёзное лицо, вся весёлость которого будто улетучилась. «Что опять с ним такое? – думала она. – И почему он здесь?». Предположив, что он направлялся в туалет и ждёт своей очереди, она собралась обойти его, но он даже не шелохнулся, стоя на месте и не пропуская её в узких стенах коридора.

– Мне, правда, стало сложно дружить с тобой… – повторил он то, что уже произносил часом раньше, но теперь это зазвучало совсем по-другому. Какая-то страшная догадка, словно вражеская сила, начала подбираться к ней, заставляя осмыслить эти слова по-новому. Что-то было не так в его голосе, в его взгляде, в его позе. Разнервничавшись, что он поджидает её в темноте, чтобы что-то сказать, она рефлекторно отшатнулась назад и вопросительно посмотрела на него.

– Ты понимаешь, о чём я? – повторил он, будто этот вопрос должен был каким-то образом всё объяснить.

В голове резко прояснилось, и чуждый смысл этих слов на мгновенье привёл её в оцепенение. Приоткрыв рот от беспомощности и не издав ни звука, она впала в ступор. Видя её замешательство, Феликс нагнал разделявший их шаг и оказался к ней настолько близко, как мог позволить себе этим вечером, держа её в танце. Он тихонько прислонил к её щеке горячие пальцы, и, видимо, ощутив разную температуру, поторопился убрать руку, и с существенной осторожностью коснулся её кожи лишь согнутыми фалангами. Затаив дыхание и глядя во все глаза на лучшего друга, она молилась, чтобы заблуждаться в догадках о его мыслях, нечаянно не осквернить их дружбу и не ошибиться в его намерениях. Возможно, это всего лишь проявление дружеской нежности? И чтобы убедиться в том, что её внезапные догадки – лишь иллюзия и неверное толкование, дурацкое, ложное предчувствие, Алекса вынужденно ждала. А он, не сводя с неё глаз, смотрящих из тёмного неотчетливого лица, спустил осторожную ладонь с её щеки и, поддев её точёный подбородок большим пальцем приподнял её сопротивляющееся лицо. И вот, когда, казалось, что она совсем перестала дышать, он обхватил растопыренными пальцами её лицо и, подталкивая её в затылок, притянул к себе, зажав её рот своими неподвижными губами.

«Что это?!» – сознание парализовало. Что-то непривычное, чужое прильнуло к её губам. Алекса, лишённая отчётливости мыслей от шампанского и неожиданной выходки своего лучшего друга, шокированная этим притеснением, бездействовала, вцепившись в его руки. Ощущая непередаваемую мягкость его губ, чего не было у других мужчин до него, она всё больше поражалась тому, что чувствовала. Его губы были слишком мягкими, будто горячее желе. А когда он несдержанно шевельнул в ней языком, её сознание вскрикнуло от нестерпимого отвращения. Вся она, целиком, её тактильные ощущения, начали противиться, вмиг отрезвив и возвращая на место бесконтрольный рассудок. Феликс, не выпуская её из рук, двинулся на неё, силой направляя в спальню. Неужели он, продолжая целовать её, не чувствует этой страшной невыносимой тошноты? Этого отторжения? И неужели всё, что теперь останется между ними, – это воспоминание о мерзком, бесчувственном, противоречащем поцелуе? И в этот самый момент, когда уже не было сил стерпеть то, что никогда не станет приятным и чувственным, когда последнее помутнение выветрилось из неё в момент проникающих, смутных, отвратительных ощущений, она осознала, что превратилась в заложницу роковой ошибки.

«Что же это такое? Мой лучший друг домогается меня, лежит на мне, не отрывая своих губ, а я не могу прекратить эти противоестественные действия? Боже, он ведь мне как брат!». Порываясь немедленно прекратить это случайное помешательство, она в ужасе распахнула глаза, будто желая проснуться от кошмара, и, резко оттолкнув его, прижалась к изголовью кровати. Ошарашенная тем, что произошло, она с презрением и упрёком смотрела на того, кто посягнул на святое. Феликс сидел, опустив голову, и, пытаясь отдышаться, приходил в чувства. Она больше не могла сдерживаться, веки её дрогнули, внутри всё беспомощно сжалось, и она, уткнувшись в подушку лицом, так отчаянно заплакала, что он буквально оторопел.

– Зачем ты это сделал? – её голос срывался. – Ты вообще знаешь, что ты наделал, Феликс?

– Я прошу тебя… только не плачь… – взволнованно мельтешил он перед ней, но не решался дотронуться, как раньше, когда успокаивал.

Эмоциональное переживание только набирало обороты, в Алексе сгущались мрачные мысли, которые только усугубляли чувство болезненной утраты и того факта, какая теперь пропасть образовалась между ними из-за мгновенной глупости и мимолётной слабости.

– Что же ты наделал! Ты всё сломал, ты всё испортил… – хлюпала она носом, готовая провалиться сквозь землю. – Разве ты не понимаешь, что теперь ничего уже не будет, как раньше?

– Прости меня, пожалуйста. Я только одного прошу – перестань плакать. Не надо так плакать… – раздавленный её слезами, просил он.

– Мы столько лет дружили… Я всегда ценила это, как ничто и никогда в этой жизни! – твердила она, чувствуя болезненную неизбежность. – Как? Как теперь возможно вернуть всё назад и сделать вид, что ничего не произошло? Я… я… доверяла тебе… Что теперь?.. Ближе тебя у меня никого не было и нет!

– Прости меня, умоляю! Прости, – пододвинулся он ближе, – только перестань плакать… остановись…

Алекса ощущала, как он ёрзает, не находя себе места, и чувствовала, как ранит его то, что она так горько плачет, и что причина этих слёз – никто иной, как он сам.

– Я так не смогу… – захлёбываясь, вздыхала она.

– Я виноват перед тобой… Я знаю… Прошу тебя, не плачь только… Не плачь… не плачь… – всё настойчивее и трагичнее звучала его просьба.

Его голос дрожал, он то и дело закрывал лицо руками, потом вскакивал, ходил по комнате, возвращался, гладил её по голове, просил успокоиться. От сильнейшего стресса она устала и ненадолго успокоилась, но потом нерв снова рвался, и она опять начинала плакать.

– Если когда-нибудь сможешь, прости меня… – бледный и злой, он истреблял свои слёзы, зажимая их пальцами в уголках глаз. – Я всё испортил, я себе этого никогда не прощу. Я тебя об одном прошу – перестань плакать. Я не могу это больше слышать! Пожалуйста, перестань!

Вот ключевые слова, которые переворачивали с ног на голову её мир – он всё испортил, всё разрушил, всё обесценил! Она ненавидела его за это.

От неожиданности того, что произошло в следующую секунду, Алекса даже вздрогнула – Феликс выругался, с силой хлопнул себя по ушам и, скривив лицо в ужасной гримасе от боли, зажал уши.

– Прошу тебя… – процедил он сквозь зубы, теряя терпение, – перестань плакать! Я больше не могу видеть твои слёзы! Ты знаешь, я готов убить за них!

Алекса очумело взглянула на него мутными, раздражёнными от слёз глазами.

– Ты убиваешь меня тем, что плачешь, – сказал он холодно и жёстко. – Не надо больше!

Этот его беспощадный удар по ушам подействовал на неё, и она замолчала, обнаружив, что он тоже по-своему страдал. Тихо и неподвижно Алекса ещё какое-то время лежала, чувствуя себя опустошённой, уязвлённой и сонной, а когда он едва дотронулся до её плеча, она вздрогнула, ведь, впав в это забытье, она забыла, что не одна.