– Да ну! – удивился я.
– Вот тебе и: ”да ну”! Честно скажу, не знаю, как с девочками. Я представлял, что этим могли бы заниматься мужчины и это было бы идеально, но мужчина должен быть не похотливый мачо, а такой беспристрастный, т. е. такой, типа, корректный врач в белом халате, который всё будет аккуратно, мягко и по-деловому рассказывать и показывать. Хотя, думаю и здесь подошла бы опытная женщина. Она бы могла объяснять, что да как и, в крайнем случае, приводить с собой, ”наглядное пособие”, – Иван засмеялся.
Я тоже гоготнул, представив себе эту картину – стоит мужик или пацан, без штанов, а женщина в очках, деловито с указкой разъясняет умной, в школьной форме, ученице что да как. Она указкой приподнимает то член, то мошонку и что-то серьёзно говорит, глядя поверх очков.
– Интересная теория, – согласился я, – но не разовьются ли у девушки от такого обучения лесбийские наклонности?
Иван хитро посмотрел на меня и ответил:
– Так они у них у всех и так есть. Так же, как и у нас.
Мы засмеялись.
– Это как же?
– Ну вот смотри. Девочки с младенчества при маме. Мама сисю даёт, мама целует, мама меняет подгузники. Папы тоже иногда меняют подгузники и целуют, но реже, и сисю, понятное дело, не дают! Девочка становится старше – мама по-прежнему, целует, меняет трусики, подмывает, расчёсывает волосы. Папа уже практически вообще к этому руку не прикладывает. Девочка – подросток, но по-прежнему, они с мамой могут делать друг-другу причёски, демонстрировать нижнее бельё, разговаривать о мальчиках и разных интимных вещах, даже вместе спать! Здесь папа уже вообще в стороне. Ну, разве это не ”лесбийские наклонности”?
– Теперь понятно, почему к лесбийскому сексу общество более благосклонно, чем к гомосятине, – усмехнулся я.
– Именно! – подтвердил друг.
Папы ведь сыновьям писюны не подмывают, и трусики не меняют, а тем более никогда не решатся лечь вместе спать, если сын уже подросток. Это полностью претит мужской природе!
– Да уж! – согласился я. – С мамами сыновья тоже обычно не спят, начиная лет с шести – семи. Получается – мальчики изгои на этом празднике жизни, – я снова усмехнулся.
– Потому у мужчин мужской характер! – добавил Иван.
Мы снова засмеялись.
– Но ты отвлёкся, – напомнил я Ивану, – при чём здесь Лера?
– Лера…?
Он задумался.
– Да, я же ведь так и не объяснил, – сказал Иван.
– Я же уже сказал, что в ту Новогоднюю ночь влюбился в Юлю. Не важно кто меня соблазнил и с кем я потерял невинность. Если бы ты её видел, ты бы меня понял. Такое светлое и чистое создание!
– Чистое создание?! – я снова рассмеялся. – Профессионально делающее тебе минет и занимающееся сексом с матерью?!
– Семён, не суди! – прервал меня Иван. В его голосе послышалась обида. – Ты её не видел и не общался с ней!
– Хм! Так я сужу по тому, что ты мне сам рассказал!
– Понимаешь, то, что она делала, нисколько не оскверняло её, а наоборот, вызывало ещё большую нежность и даже, где-то, жалость! Бывает человек, вроде, ничего плохого не сделал, по крайней мере не знаешь об этом, а душа к нему вообще не лежит. А здесь.... Да, собственно, чего плохого в том, что она делала? От этого никто не пострадал, а скорее – наоборот, все получили радость. Она занималась сексом невинно! Понимаешь?! Я не знаю, как это может быть, но во всем её естестве сквозила чистота и невинность! Когда Света не позволила ей заняться со мной сексом, мне было её так жалко! Она так хотела…
– Кстати, ты не узнал, почему не позволила?
– Из принципиальных соображений. Я потом пару раз ещё встречался со Светой, она заезжала, когда матери не было дома, тогда она мне и рассказала, чья это была затея – соблазнить меня, и почему Юлю ко мне не подпустила. Ведь мама просила об этом именно её – Свету, Юля в данном контексте была неуместна. А ещё, Света опасалась, что возьми я Юлю и ей со мной понравится ( с её-то либидо) она мне потом проходу давать не будет и не известно, во что это всё могло вылиться. А так Света держала дочку в домашних рамках. Ведь в те времена с мальчиками-то блудить было позором, а с девочками – вообще неслыханно, потому Юля довольствовалась ласками Светы.
– А эта Света не рассказала тебе, как так получилось, что она с дочкой начала этим заниматься?
– Нет. Я спрашивал, но она не ответила. Насколько я сам понял это было как-то связано со смертью Светиного мужа – дяди Димы…
Иван немного помолчал, словно вспоминая что-то.
– …Света, как и её дочь, обе были очень темпераментными женщинами и на секс их уговаривать бы не пришлось....
Он снова задумался.
– Так если ты так влюбился в Юлю, почему не стал с ней потом встречаться? Ведь вы с ней были в очень близких отношениях.
– Она не захотела. Не спрашивай почему, я не знаю. У меня, по крайней мере, сложилось впечатление, что она, то ли от страха привязаться ко мне, то ли из принципа, на зло Свете, что та не позволила её мною воспользоваться, отказалась. А может ей вообще отношения не нужны были, а только секс.
– Тебе не кажется, что у неё немного не в порядке с головой было? Вот мне, судя по твоему рассказу, как она вела себя на кухне, так показалось.
– Не знаю. Думаю нет, – ответил Иван. – Просто она, скорее всего, была возбуждена, а возбужденная женщина чего только не отчебучит…
– Хорошо, Юля тебе отказала. Но почему со Светой-то ты потом только два раза встретился, тем более, твоя мать была в курсе ваших отношений? Тоже из принципа? – недоумевал я.
– Да нет, не из принципа. Она умерла, – спокойно сказал Иван. – Скоропостижно скончалась.
– Да ну! И какова же причина?
– Мама сказала, что от остановки сердца… Она потом так много плакала, словно это её сестра была…
Лицо друга сделалось серьёзным. Воспоминание о материнском горе давалось ему не легко.
Я попытался отвлечь его от мыслей о матери, продолжив свои расспросы:
– От чего сердце остановилось, не знаешь?
– Нет. Тогда я не вдавался в подробности.
– Что значит: ”Тогда”? Сейчас что ли вдаёшься?
– Ага, – спокойно ответил Иван.
Я в недоумении приподнял брови глядя ему в глаза. Иван усмехнулся и притянув к себе пустую чашечку из под чая, повертел её в руках, постукивая донышком о блюдце.
– Я же тебе говорил, что не просто так познакомился с Лерой.
Я продолжал вопросительно глядеть на друга, и он продолжал:
– Она почти как две капли воды похожа на Юлю! Представляешь?!
– Да ладно! – с недоверием протянул я.
– Ага! Хочешь знать, как выглядела тогда Юля? Посмотри на Леру.
– Но это же не может быть Юля!
– Нет конечно! Столько лет прошло!
– А когда ты её последний раз видел?
– На похоронах Светы. Мы с матерью на её похороны ездили. Хоронили на кладбище в Бернгардовке, рядом с могилой дяди Димы. Как сейчас помню – вокруг заснеженные могилы, деревья.... Тишина.... И только вороны изредка каркают на деревьях. Нас всего семеро было: я, мама, Юля, её сестра, бабушка и Юлин дядя с женой.
– Как? Так у Юли сестра была?
– Ага! Я тоже до этого не знал, – усмехнувшись сказал Иван. – Они никогда о ней не упоминали, и мама никогда не рассказывала.
– Странно! – пожал я плечами.
– Так и мне странно! Причём сестра – близнец. Она была – копия Юли, даже одета также! Ты ведь знаешь, что близнецы, пока живут вместе, всегда всё вместе делают: гуляют, в школу ходят, ванну принимают; думаю, если бы это было возможно, то и в туалет вместе ходили бы. Они чувствуют друг друга как самого себя – практически один человек, и когда один умирает, как правило, вскоре умирает другой. А тут, о ней вообще ни разу не упоминали. Никогда Юлина сестра к нам не приезжала, только Юля, и, что мне показалось еще более странным, мама ничего о ней никогда не рассказывала.
– Так! Интересно! – свежая линия в ходе повествования Ивана взбодрила меня.
– Когда мы только приехали на похороны, я поздоровался с Юлиной бабушкой и остальными родственниками. Потом обратился к Юле и её сестре, но я так и не узнал, как её зовут. В тот единственный раз, когда я её видел, мне её никто не представил. Когда я с ними здоровался, никто из девушек не заговорил со мной, лишь кивнули в ответ. Одна из них чуть улыбнулась, вернее – постоянно улыбалась, еле – еле заметно, самыми уголками рта.
