...Едва мы с Соловьевым появились на командном пункте 747-го полка, ко мне бросился Петр Ефимович Солонцов:

- Иван Андреевич, жив! Я очень переживал за тебя. Ведь такая сильная и продолжительная бомбежка была. Всю душу вымотали, сволочи.

А комиссар полка Василий Тимофеевич Швец, всегда серьезный и вроде скучноватый, сейчас выглядел просто суровым и очень обеспокоенным. Шутка ли - под такими ударами находится весь его полк! Тут без потерь не обойтись. А он всегда тяжело переживал и за людей и за выполнение боевой задачи.

Когда мы ему объявили о назначении командиром полка, он долго думал, потом улыбнулся одними губами и как-то застенчиво произнес:

- Никогда не думал, что придется выполнять эту роль в такой обстановке. Но буду с полком до конца...

За два дня наступления противнику на направлении главного удара удалось вклиниться в оборону 79-й бригады и 172-й дивизии всего на глубину одного километра и окружить часть сил 747-го полка (около батальона). Прорывая кольцо окружения, они многократно вступали в тяжелые ближние бои. Значительная часть воинов полка пала в боях, но многие вышли из окружения и заняли новые позиции. Оборона дивизии, таким образом, сломлена не была.

И досадно, что авторы труда "Героическая оборона Севастополя 1941-1942" утверждают: "К исходу 8 июня... на участке 172-й стрелковой дивизии немецким войскам удалось окружить 747-й и 514-й полки. Только часть их бойцов вырвалась из окружения, большинство же погибло в неравном бою"{35}.

Выше мы говорили, что у 172-й дивизии не было никаких резервов. И если допустить, что противник действительно окружил эти полки (а из стрелковых частей только они и были в составе соединения), то задержать дальнейшее его продвижение было некому. Фронт был бы открыт, и враг мог буквально через час-другой выйти к бухте Северной. Но ведь этого не произошло и не могло произойти, поскольку гитлеровцам продолжали противостоять эти полки, хотя и сильно ослабленные. Их поддерживал огнем 134-й гаубичный артиллерийский полк. Более того, даже командование дивизии до утра 9 июня не уходило со своего наблюдательного пункта. А ведь мы находились на высоте 49,0, то есть в боевых порядках второго эшелона 514-го полка. И наконец, за два дня такой ожесточенной борьбы противник на участке дивизии смог продвинуться всего на глубину одного километра, тогда как глубина обороны полков достигала 2,5 километра.

Но вернемся к повествованию.

День тянулся как-то необыкновенно долго. Все мы хотели, чтобы скорее наступила темнота. Но, увы, подхлестнуть время человек не в силах. Каждый фронтовик знает, что после успешного боя бойцы и командиры испытывают на душе чувство радости, уверенности в себе. Как это ценно на войне! Но сегодня после огромного нервного напряжения, после того как мы потеряли столько боевых товарищей, не было видно улыбок, не было слышно шуток. Лица людей были скорбны и суровы.

В полках из строя вышли многие командиры батальонов и рот. Поэтому вся ответственность за организацию обороны ложилась непосредственно на командование и штабы полков. И хоть опасно было оставаться нам на прежних наблюдательных пунктах, все же ни командиры полков В. Т. Швец и И. Ф. Устинов, ни мы, командование дивизии, не могли до утра следующего дня уйти со своих мест.

Поздно вечером на передовом командном пункте армии мы докладывали командарму о тяжелом положении в дивизии, о больших потерях, о том, что нависла реальная угроза прорыва обороны и что только немедленное серьезное усиление этого направления может сдержать натиск крупной группировки врага.

- На ваше направление, - сказал генерал И. Е. Петров, - за ночь выдвинется триста сорок пятая дивизия и к рассвету займет оборону на линии кордон Мекензия, полустанок Мекензиевы Горы. А до подхода ее вам надо непременно удержать занимаемые позиции. Мы поможем вам артиллерией.

Всю короткую ночь командиры, офицеры штабов собирали людей, выясняли, где точно проходит линия нашей обороны. Они часто натыкались на немцев и слышали их резкую отрывистую речь. Санитары и просто бойцы вытаскивали из заваленных и разрушенных окопов раненых, тяжело контуженных, относили их в укрытия.

Противник вел редкий огонь из орудий и минометов. Небо озарялось сигнальными и осветительными ракетами.

В ходе дневного боя линия обороны изогнулась, и теперь казалось, что противник находится не только спереди, но и сзади или совсем близко в стороне.

К рассвету 9 июня за счет наспех сформированных из специальных и тыловых частей подразделений и последнего небольшого резерва комдива дивизионной школы младших командиров - мы закрыли все бреши и создали сплошной фронт оборон ы. Помню, что с бойцами инженерно-саперного батальона прибыл лейтенант Павел Гаврилович Вавилов, которого я хорошо знал. Я приказал ему объединить подошедшие группы, взять над ними командование и занять оборону неподалеку от наблюдательного пункта.

Да, наша оборона и раньше была неглуббокой, а теперь она представляла собой совсем узенькую ленточку, в которую почти вплелись и огневые позиции артиллерийских батарей. Позади нашей ослабленной дивизии же было никаких сил и огневых средств. Ясно, что судьба такой обороны могла быть очень тяжелой. И мы с надежной ожидали подхода армейского резерва - 345-й дивизии.

А Манштейн решил завершить прорыв нашей обороны на направлении главного удара и длял этого за ночь подвел еще одну пехотную дивизию (22-ю) и пополнил ослабленные дивизии отдельными резервными пехотными и саперными частями.

Враг наращивал силу удара там, где он уже добился некоторого успеха. В случае выхода противника на Мекензиевы горы и к бухте Северная вся 95-я дивизия оказалась бы отрезанной от основных сил СОРа, а 25-я Чапаевская дивизия, державшая оборону в центре фронта, была бы под угрозой удара с тыла. Кроме того, сам Севастополь подвергался бы обстрелу артиллерией с Мекензиевых гор. Поэтому в эти дни враг на других участках фронта не наступал. Все силы были брошены на 172-ю дивизию и 79-ю бригаду.

Конечно, в штабах Приморской армии и СОРа еще в первый день наступления понимали, что противник именно сюда бросает основные силы и авиацию и что 172-я дивизия истекает кровью. Однако в течение двух суток не было принято никаких мер для упрочения обороны и усиления сражающихся здесь частей.

Объяснить это можно только тем, что в армии был очень скромный резерв - одна дивизия и один стрелковый полк. Если израсходовать его в первый или второй день сражения, как же тогда воевать без всяких резервов дальше? Вот почему командарм стремился сохранить его в своих руках до последней возможности. И только когда с полной ясностью обнаружилось, что на северном участке наша оборона рушится, что она вот-вот будет прорвана, сюда в ночь на 9 июня направили 345-ю дивизию.

Всю опасность, нависшую над Севастополем, сразу же заметила Москва. Генеральный штаб в ночь на 9 июня на имя командующего Северо-Кавказским, фронтом и адмирала Ф. С. Октябрьского направил директиву, в которой потребовал от них срочно оказать помощь Севастополю, и прежде всего: привлечь авиацию для нанесения ударов по аэродромам противника; оказать содействие кораблями; привлечь на направление главного удара 81-й отдельный танковый батальон и гвардейский минометный дивизион РС; максимально использовать инженерно-саперные части для устройства заграждений; занять тыловой рубеж обороны хотя бы минимальным количеством сил, особенно на направлении главного удара противника; обязательно обеспечить ежедневное снабжение боеприпасами и маршевым пополнением.

Выполнение этих правильных и совершенно конкретных требований Генерального штаба могло бы коренным образом упрочить оборону там, где враг наносил главный удар. К сожалению, большинство пунктов директивы не было выполнено.

Настало утро 9 июня - третий день штурма; В результате вчерашних длительных и сильных бомбежек и артиллерийско-минометных обстрелов пыль, поднявшаяся ввысь, за короткую июньскую ночь не успела осесть. Поэтому в воздухе висела серая пелена. Но все же можно было разглядеть множество вражеских трупов, лежавших перед обороной. Значит, ночью их или совсем не убирали, или не успели вынести всех.