С другой стороны, не следует отрицать, что внутри руководства партии и страны имели место острые разногласия и неприязнь отдельных лидеров друг к другу, хотя на людях их отношения казались дружественными и уважительными.
Как уже говорилось выше, в это время шло усиленное насаждение в центральные правительственные организации выходцев с Украины, и особенно из Днепропетровска. По существу, период после Сталина вплоть до Андропова, то есть с 1953 по 1982 год, или в течение 28 с лишним лет, характеризовался засильем в центре украинских представителей, с чем, естественно, не могли мириться другие руководители.
Со временем определенные противоречия и недружелюбие стали проявляться между двумя ведущими лидерами: Л.И.Брежневым и А.Н.Косыгиным, главой партии и государства и главой правительства. Такое положение было хорошо известно близкому окружению, которое стремилось использовать его в своих целях. Убедиться в этом можно на одном, очень показательном примере.
В марте 1978 г. А.Н.Косыгин. совершал поездку по Тюменской области и Красноярскому краю. С большой группой ведущих работников Совмина и Госплана он побывал в Тюмени, Сургуте, Нижневартовске, Красноярске, на строительстве Саяно-Шушенской ГЭС и в Норильске. Основной целью его поездки было знакомство с новостройками этих регионов. В ходе поездки решались также вопросы благоустройства городов и их снабжения, прокладки дорог в отдаленные северные районы и организации доставки туда строительных и других материалов.
На меня тогда возлагались обязанности по обеспечению безопасности А.Н.Косыгина, в связи с чем мне приходилось выступать в роли координатора всех мероприятий с местными властями. Поездка была плодотворной, и в ходе ее встал вопрос о посещении Свердловска на обратном пути в Москву. Естественно, все вопросы пребывания А.Н.Косыгина и сопровождавших его лиц в Свердловске были своевременно согласованы мною с местными руководителями и доложены в Москву. Никаких встречных вопросов или предложений не поступило.
Однако, несмотря на такую согласованность, я решил накануне вечером позвонить своему руководству и еще раз доложить о времени вылета из Норильска и прилета в Свердловск. Начальника управления в это время на месте не оказалось, и я решил выйти на Связь с его первым заместителем генерал-майором В.П.Самодуровым. После доклада о полете в Свердловск я услышал в трубке крик удивления: "Как, вы летите в Свердловск и будете там завтра в 12 часов? Вы что, ничего не знаете?" Я подтвердил сказанное и добавил, что все детали поездки А.Н.Косыгина согласованы со Свердловским обкомом партии и управлением КГБ по этой области, что об этом сообщалось в Совмин и другие инстанции.
Тогда генерал Самодуров сказал мне: "Слушай, я тебе сообщаю, но на наш разговор нигде не ссылайся. Считай, что я тебе этого не говорил. Завтра, в 14 часов, в Свердловск прибывает из Москвы Брежнев. Отсюда он полетит дальше, а потом поедет поездом во Владивосток. Что означает их стыковка в Свердловске, ты сам понимаешь. Принимайте там решение на свое усмотрение".
В ответ я сказал, что мне картина ясна и я начинаю действовать. Мысленно же я представил себе, что будет с Косыгиным, если он прилетит в Свердловск и узнает, что туда спустя 2 часа прилетает Брежнев. Мне также пришла в голову мысль о том, как этот факт воспримут в Москве и Свердловске, как это будет выглядеть в глазах советской общественности и особенно как это расценит пресса. Одновременно передо мной встал вопрос, почему о поездке Брежнева не предупредили Косыгина как члена Политбюро и Председателя Совета Министров СССР.
Нужно было немедленно докладывать об этом самому Алексею Николаевичу, который в это время проводил большое совещание в горкоме партии. Мне было неудобно входить в зал заседаний, но и дело не терпело отлагательства. Помогло то, что как раз оттуда вышел Н.К.Байбаков, и я обратился к нему с убедительной просьбой срочно вызвать Алексея Николаевича, чтобы довести до него весьма важное сообщение.
Через некоторое время Косыгин вышел с совещания и я рассказал ему о предстоящей поездке Брежнева по районам Сибири и Дальнего Востока. Когда я сообщил ему, что завтра, в 14 часов, Брежнев будет в Свердловске, Косыгин побледнел. Он сказал: "Почему я ничего об этом не знаю?" Он переспросил меня снова и очень хотел узнать, из каких источников исходит моя информация. Я ответил ему, что эти данные получил только что из 9-го управления, но уклонился от ссылки на конкретный источник.
Косыгин был человеком мудрым, любил советоваться с другими по любым вопросам, знать их мнение и только тогда принимал и высказывал свое решение. Вот и на сей раз он прямо задал мне вопрос: "Что вы думаете по этому поводу?" Вопрос не застал меня врасплох, и я ответил: "Мне трудно вникать в существо дела, но мне кажется, что нам необходимо срочно вылетать в Москву и прибыть туда завтра до отлета Брежнева. У нас мало времени, но мы успеем. В Свердловск нам ехать нельзя, — добавил я, — ибо этим можно вызвать недоумение у советской общественности. Кроме того, мы зададим много хлопот руководителям Свердловска".
Я не договорил при этом, но подумал, что отсутствие Косыгина при проводах Брежнева в Москве также может быть расценено как неуважение к первому лицу в партии и государстве и может стать предметом кривотолков о том, кто же остался вместо Брежнева в Кремле.
Алексей Николаевич сразу же распорядился готовиться к отъезду в Москву. Было около полуночи, и на сборы оставалось мало времени. Были подняты по тревоге все необходимые службы, и машина сработала весьма четко и быстро.
Когда я прибыл в резиденцию, чтобы взять свои вещи, мне сказали, что в моем номере не смолкает телефон. Вызывал Свердловск. Начальник УКГБ по Свердловской области тонко и деликатно спросил меня о том, как проходит поездка и когда мы думаем завтра вылететь к ним. Я ответил, что мы вылетаем по графику, и доверительно добавил, что летим не к ним, а в Москву.
Я услышал в ответ вздох облегчения и слова благодарности за информацию. Со своей стороны начальник УКГБ сообщил мне, что звонит по просьбе секретаря обкома, который в большом раздумье и не знает, что ему делать, как организовывать встречу, где поселять Косыгина в связи с приездом Брежнева и, главное, почему такая встреча должна произойти в Свердловске.
"У нас сложилось мнение, — добавил он, — что Косыгин приезжает в Свердловск раньше* чтобы встретить Брежнева и затем вместе следовать дальше на Восток. Но при этом странно, что никто из ЦК и Совмина не дает в обком никакой информации по этому поводу. Теперь, — добавил мой свердловский коллега, — у нас свалилась гора с плеч, и я сейчас же доложу обо всем секретарю обкома".
Через два часа мы были уже на аэродроме, а в 10 часов прилетели в Москву. В определенное по протоколу время А.Н.Косыгин прибыл во Внуково-2 на проводы Брежнева. И не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить, с каким удивлением встретили его появление некоторые члены Политбюро и работники ЦК партии. Особенно кислая мина была у Суслова. Всем своим видом он давал понять, что участие Косыгина в церемонии проводов явно нежелательно, поскольку в таком случае Суслов оказывается на втором месте среди провожающих.
Этот эпизод, который, надо полагать, был не единственным в жизни и деятельности А.Н.Косыгина, показывает, что во времена Брежнева имела место скрытая междоусобная борьба среди руководителей высшего эшелона власти и выживал в ней сильный и ловкий. Поэтому-то, наверное, А.Н.Косыгин, будучи больным, вынужден, был подать в отставку. Он оказался первым в то время высоким советским руководителем, который по своей воле ушел на пенсию с поста члена Политбюро, Председателя Совета Министров СССР. Видимо, у него были весьма веские на то основания.
Следует сказать, что период руководства Л.И.Брежнева государством и КПСС был тревожным и с той точки зрения, что в советском обществе назревали бурные события, которые должны были вот-вот произойти. Они были связаны с тем, что в результате устоявшихся и закоснелых бюрократических методов руководства и отношения к народу советские люди не могли решать своих личных проблем, которые для них были важнее любых государственных. К тому же тогда все решала Москва. К ней обращались все взоры и надежды, но она отталкивала их и оставляла рассмотрение просьб и жалоб на усмотрение местных властей. Все это породило массу недовольства, которое перерастало в акции открытого протеста, а то и террора. Так было на Красной площади, у Боровицкой башни, в Мавзолее и в других местах. Всполошились ранее перемещенные народы и народности, такие, как крымские татары, турки-месхетинцы, немцы Поволжья, и другие.
