В первую минуту и Хальфар и Ильзир вели себя осторожно и даже аккуратно, ибо желали взять своих противников живыми и при этом ещё и не покалечить, дабы сохранить их ценность и товарный вид. Но Анвелл, полный яростного негодования, мальчишеской безрассудной отваги и по молодости лет не способный верить в собственную смерть, напал на своего врага с такой неукротимостью и решимостью, что Хальфару пришлось всерьез спасать свою жизнь. Когда же юноше удалось рассечь ему левое предплечье, Хальфар окончательно потерял всякое терпение и принялся столь активно махать своими топорами, что Анвеллу тут же пришлось отступать.
Ильзир, более прагматичный и спокойный по характеру, по началу никаких эмоций к своему противнику не испытывал. Разве что досаду от того что стоявшая перед ним девица оказалась вовсе не такой юной как это представлялось издали, а значит её ценность резко падала. "Кобыле поди уже за тридцать", расстроенно думал он, прикидывая возможные барыши при продаже столь немолодой особы. О себе он не переживал и то что "немолодая особа" серьезно ранила его товарища, выполнив довольно-таки мастерский удар копьем, его не сильно взволновало. Хотя конечно и заставило действовать осторожнее.
Ильзир и Далира кружили друг против друга. Далире было трудно сосредоточиться на поединке, все её мысли были о детях. Тревога бешенным молотом стучала в её голове, заставляя её буквально дрожать от напряжения. Она конечно поняла, что проклятые норманны напали на них ни ради того, чтобы убить и ограбить, ибо всякому было очевидно, что у трех исхудавших оборванных путников, не сумевших разжиться даже одной самой завалявшейся лошаденкой брать нечего. Норманнам нужны рабы и чем рабы моложе тем лучше. И её всю трясло от безумной злости при мысли что эти три бородатых чудовища собирались уничтожить её детей, превратить их в животных, в вещи, в забитый безмолвный скот для удовлетворения чьих-то нужд. И делали они это словно мимоходом, с легкой ленцой, не напрягаясь, подходя к ним изначально чуть ли не в вразвалочку, не вытащив оружия, абсолютно уверенные в своей силе и власти над ней и её детьми. Ледяная ярость затопила сердце молодой женщины и на своего краснорожего противника она смотрела только с одним желанием: убить.
Далира сделала шаг назад и принялась с дальней дистанции колоть своего врага, целясь в лицо и шею. И Ильзир, еще секунду назад чувствовавший себя вполне в безопасности, отскочил назад с перекошенным ртом и рассечённой левой щекой. Он, как и Хальфар вдруг неожиданно понял, что сейчас речь не о том сколько эта девица будет стоить на невольничьем рынке в Тилгарде, а о том доберется ли он туда вообще живым. А женщина не останавливалась. Она наступала, молниеносно пронзая копьем пространство перед собой. Наконечник мелькал возле лица Ильзира, разрезал правое ухо и основание шеи и затем ударил в грудь, но уже на излете и завязнув в кожаном доспехе из шкуры северного оленя. Острие вошло в плоть на два пальца. Ильзир наконец будто проснулся. Он издал что-то похожее на рычание, перекинул со спины круглый дубовый, отделанный бронзовыми пластинами щит, прикрывая торс, и принялся лупить мечом, наступая на противника.
Анвелл чувствовал, что теряет силы. Он всё чаще сбивался с дыхания и иногда шатался, словно оступился. Никогда еще в жизни он не видел человека подобного этому громадному светловолосому норманну. Каменный неутомимый гигант с безжизненными стеклянными глазами. Его топоры казалось летят со всех сторон сразу и юноша уже с трудом успевал понять что происходит и как-то среагировать и уклониться. Пару раз он сталкивал свой меч с одним из топоров и едва удерживал гудящий клинок в руке. И что-то похожее на страх холодной змеёй прикасалось к его сердцу. Анвелл уже понимал, что ни силой, ни умением ему не превозмочь такого врага. И тогда пугающая мысль обжигала его разум: если он не справится, то его мать и сестра окажутся в руках этих негодяев. Глухое отчаянье подкатывало к его горлу и сдавливало грудь. Осознание этого было невыносимо для юноши. Он единственный оставшийся мужчина в семье и кроме него, женщинам этой семьи больше не на кого надеяться, не у кого искать защиты. Он их единственный мужчина, их единственная надежда и защита. У Анвелла щипало в глазах от любви и жалости к матери и сестре и холодело в груди при мысли о чудовищности того позора что он навлечет на себя если не защитит их.
В какой-то момент он увидел, что стоявший на коленях норманн, явно слабеющий от потери крови, качается из стороны в сторону и тянет голову Синни к самой земле, заставляя девочку практически лечь рядом с ним. Анвелл прыгнул в его сторону и с холодной решимостью ударил мечом в шею. Сталь клинка разрубила мышцы и застряла в костях позвоночника. Даррес дернулся и замер, его взгляд потускнел, а правый окровавленный кулак разжался, выпуская волосы ребенка.
– Беги! – рявкнул Анвелл, на миг встретившись взглядом с сестрой. Та вся бледная с донельзя распахнутыми глазами едва кивнула и попыталась встать на ноги.
Анвелл, выдергивая застрявший меч, на долю секунды не уследил за Хальфаром и тот с размаху вонзил один из топоров прямо ему в лоб.
Синни, спотыкаясь, побрела в сторону обрыва, не в силах перейти на бег. Наконец она вроде побежала, но Хальфар легко догнал её, сбил с ног, наступил ей на голову ботинком из грубой тюленьей кожи с деревянной подошвой и обернулся. Юноша с торчащим из черепа топором, упал на колени и медленно осел на землю. Хальфар сплюнул.
Далира краем глаза увидела падение сына. Она повернула голову и при виде торчавшего из черепа юноши топора, крик взорвалась во всем её теле, но застрял в горле, а глаза затопило слезами. В этот момент могучий удар сбил её с ног. Ильзир мог бы пронзить женщину мечом, но всё еще где-то на фоне думая о вожделенных барышах, вместо этого предпочел хорошенько приложиться к ней щитом. После чего на всякий случай наступил на древко копья.
Далира оглушенная и наполовину ослепшая от слез барахталась на земле. В раздваивающемся расплывающемся мире она искала своих детей. Внутри груди, мешая дышать, мешать биться сердцу, росла немая ледяная пустота, словно ей разорвали грудь и вбили внутрь холодный тяжелый камень. Силы покидали её, мышцы моментально потеряли упругость, а кости словно исчезли и всё тело стало ватным и мягким, не способным держаться. Через дрожащее марево слез она смотрела на лежавшего на боку Анвелла, из головы которого так неуместно, неестественно торчала длинная рукоять "бородатого" топорика, словно какой-то уродливый рог. Мало что соображая, Далира попыталась ползти к мертвому сыну, но потом увидела рослого широкоплечего белокурого мужчину, неподвижно стоявшего с топором в руке, гордо водрузив ногу на голову лежавшей на животе Синни. И задыхаясь криком, с разламывающейся от горя головой, она вроде бы устремилась к дочери. Но в какой-то миг она четко увидела наступающего на неё, возвышающегося над ней краснолицего бородатого бритоголового ухмыляющегося воина и одним движением выхватила с пояса нож и вонзила его в бедро мужчины. И ещё и провернула.
Ильзир застонал.
– Сука! – Прохрипел он.
Далира рывком выдернула нож из развороченной плоти мужского бедра с явным намерением вонзить его куда-нибудь еще. Но Ильзир торопливо ударил её мечом. Ударил наотмашь куда-то в ребра с правой стороны. Он вполне мог бы убить молодую женщину, разрубив ей грудную клетку, но даже в этот момент в его голове, как масляные круги на воде, плавали сладкие мысли о серебре и невольничьем рынке в Тилгарде. И его рука дрогнула, замедлилась, приостанавливая и ослабляя удар. Но клинок всё же основательно рассек женщине бок и разломал ребра.
Далира взвыла и отшатнулась, ей показалось словно в неё ткнули пылающей головней. Ей подумалось что надо найти своё копьё, но Ильзир уже вздымал над ней меч и женщина шарахнулась прочь, отползая на четвереньках. Ильзир хотел нагнать её и смачно ударить клинком плашмя по голове, чтобы она наконец успокоилась, но ступив на раненную ногу, он весь скривился и выругался.
