– Прощайте. Я убью этого мерзавца, – после чего подходит к молодому, хватает его левой рукой за шиворот и начинает бить в лицо.

После третьего удара байкер исчезает. Это происходит не так, как обычно это изображали в голливудских фильмах: потенциальный убийца не становится полупрозрачным, не окутывается белым сиянием или вспыхивает ярким светом. Ради спасения жизни жертвы его просто «вырезают» по контуру, как в графическом редакторе, заполняя свободное пространство эквивалентным количеством воздуха.

Здесь не убивают, потому что здесь невозможно убить.

2.

Когда Аномалия впервые дала о себе знать – это случилось почти сразу после Йеллоустоунского извержения – некоторые думали, что люди, покусившиеся на убийство, умирают и отправляются в ад. Всё оказалось немного прозаичнее: Аномалия всего лишь телепортировала людей в другое место – чаще всего только неудачливого убийцу, но иногда и обоих, в разные стороны. Подобное же происходило и при попытке нанести тяжкие увечья. Обычно преступники оказывались в десятках, а то и сотнях километров от места происшествия, после чего либо погибали сами от холода и голода, либо, выжив, ударялись в бега. Некоторые оказывались на противоположном конце планеты.

Когда первые убийцы пришли с повинной в СЧП, власти сначала не верили, а потом пытались скрыть факт необъяснимого. Официально о существовании Аномалии было объявлено только на третий год, когда стали широко известны другие её свойства – парадоксальное снижение детской смертности, избавление от неизлечимых заболеваний и открывшиеся у нескольких тысяч людей телепатические способности. Бомбы и другие орудия убийства не срабатывали, боевые самолёты глохли на взлёте. Примерно тогда же определились её границы и был организован Периметр для обороны и отсева беженцев.

Большая Евразийская Аномалия раскинулась от Киева и Калининграда на западе до Красноярска на востоке, но позже по миру обнаружился десяток более мелких территорий с похожими свойствами – Тибет и Перу, Восточная Австралия и Эфиопия, Палестина и Приморье. Когда Диего узнал об этом, ещё будучи у Периметра, у него затеплилась надежда, что какой-то незначительный кусок США тоже попал в зону Аномалии, и он со временем, пусть в старости, но сможет вернуться на родное пепелище. Но вести с Нового Света были настолько скудными, что рассчитывать на что-либо в обозримом будущем не приходилось.

Он надеется и теперь, глядя на то, как совершается перенос.

Юноша поднимается с помоста, вытирая кровь с лица, и, пошатываясь, спускается на площадь.

– Перенос совершён? Факт покушения на убийства установлен? – обращается глашатай к публике.

– Да! – нестройным хором отвечает толпа.

– Суд постановляет: определить законным владельцем недвижимости по адресу…

Диего поворачивается и идёт с площади, остальное уже не интересно.

На перекрёстке стоит девушка – в серой поношенной куртке, с длинными русыми волосами. Она не двигается и смотрит в упор, провожает Диего взглядом. Он видел её ещё на рынке – возможно, она следила за ним. У девушки странные глаза – голубые, но немного восточные по разрезу. В них неуверенность смешалась с интересом молодой хищницы. Диего уже привык к вниманию со стороны местных – и из-за роста, и из-за армейской формы, и из-за непривычных, индейских черт лица. Впервые он решает этим воспользоваться и направляется прямо к девушке.

– Не подскажешь, где можно заночевать?

Она теряется, на её лице виден испуг и сомнение. В армии ему не хватало именно этих чувств – видеть, как девушка сомневается и смущается под его взором.

– Идём, – наконец, она берёт его за руку, как маленькая, и молча ведёт мимо серых зданий к бывшему торговому центру.

Диего не спрашивает, куда она его ведёт, и всю дорогу следует молча, полностью отдавшись в её распоряжение. У входа он показывает дружинникам свидетельство беженца, она – паспорт. Диего успевает прочитать, что её зовут Мария. Торговый центр, наверное, крупнейший в Четвёртом, похож на город внутри города. Здесь намного теплее. Здесь есть центральная котельная и множество печек-буржуек, дым от которых уходит куда-то в вентиляцию. В просторном холле люди сидят без верхней одежды – старики с шахматами и картами, молодые семьи с детьми у импровизированной игровой зоны. Диего с Марией обходят мимо огороженной площадки посередине зала, от которой идёт пар – к ней идёт большая очередь из горожан с полотенцами.

В бывших бутиках теперь квартиры. Люди ходят между ними по коридорам в тапочках, как у себя дома. Некоторые здороваются с Марией, подозрительно глядя на её спутника, но она никого не замечает и ведёт Диего дальше, по навсегда замершему эскалатору, на второй этаж. Над её квартирой вывеска «Модная бижутерия», стеклянные витрины занавешены изнутри чёрными шторами. Мария включает свет – одинокую тусклую лампочку, сбрасывает куртку и наконец-то прерывает молчание:

– Бросай сумки сюда. Хочешь есть?

– Да, хочу.

– Меня Машей зовут.

– Диего.

Внутри оказывается достаточно просторно и почти уютно. Зал перегорожен пополам шкафами и занавесками, с одной стороны – спальня и гостиная, с другой – кухня и склад.

– Бери консервы и разогрей чайник.

Мария остаётся в спальне, а Диего идёт на кухню, где находит электрочайник и канистру с водой.

– Ты мексиканец? – спрашивает она через перегородку парой минут спустя. Голос прерывистый, взволнованный.

– Да, из пригорода Майами. Флорида.

– Флорида – это же самый юг? Там, где был космодром?

– Да. Был.

– Тоскуешь по родине?

– За семь лет привык, – он наклоняется к ящикам в углу, и начинают течь слюнки – запасов непривычно много. – Подскажи, какие консервы постарше, какие можно открыть?

Диего слышит шаги Марии и оборачивается. Она стоит у входа на кухню, заслоняя свет лампы так, что видно только её силуэт. Оба замирают в ожидании, в наступившей тишине Диего слышит дыхание и долго смотрит на нежные очертания фигуры – широкие бёдра, узкую талию и острые контуры сосков. Мария расчёсывает длинные русые волосы костяной расчёской, и лишь спустя пару секунд он понимает, что на ней нет одежды.

В армии ему говорили, что девушки на гражданке любят беженцев с Нового Света, но он и не догадывался, насколько. У Диего были женщины во время службы, однако армейские «сёстры милосердия» не сравнятся со свободными, пустившими в свой дом.

Голод физический вступает в неравный бой с голодом сексуальным.

– Ты… сильно голоден? – тихо спрашивает она, доводя внутреннюю битву до логического финала.

– Да.

Диего поднимается со стула и притягивает её к себе. Она роняет расчёску и помогает ему раздеться, не боясь испачкаться от пыльной армейской формы, затем садится на краешек обеденного стола, обнимает за шею и осторожно целует. Он не успевает раздеться до конца и ласкает её грудь, чувствуя пульс, жадно целует шею и уши, затем любит резко и торопливо, одновременно наслаждаясь и коря себя за грубость. Чайник на тумбочке вскипает и свистит, заставляя Диего двигаться ещё быстрее. Мария не сопротивляется, гладит его по волосам и начинает царапать спину лишь тогда, когда слышится первый стон.

Всё заканчивается несколько раньше, чем хотелось бы, как бывает почти всегда, когда не утолён физический голод. Диего останавливается, прислушиваясь к её высокому голосу в пульсирующих висках.

– Ты убьёшь меня осенью, – шепчет Мария минуту спустя, когда он приводит себя в порядок.

– Что? – Диего не верит своим ушам.

– Ты убьёшь меня осенью, – повторяет она.

3.

Мария работает в ревеневых оранжереях. Ревень круглогодично выращивают в полумраке подвалов и закрытых теплиц, изредка поливая и согревая печками. От этого стебли получаются длинными и нежными.

Мария оставляет Диего у себя, знакомит с управляющей коммуны, и он получает законное право проживать вместе с ней, в «Модной Бижутерии». За первую неделю, что Диего живёт в ТЦ, он изучает город и мало видит девушку – они встречаются лишь по ночам, жадно наслаждаясь друг другом. Мария молчалива и редко делится своим прошлым, он замечает странности в её характере. Диего удаётся лишь узнать, что родители её тоже умерли в первые годы Зимы, и у неё есть брат-рекрут, связь с которым она потеряла.