Приблизившись к перекрёстку, громкоголосый парень с бутылкой, опередивший своих товарищей на несколько метров и первым заметивший высившуюся там огромную, недвижную, точно статуя, фигуру в диковинном наряде, пригляделся внимательнее, мотнул головой, будто не веря своим глазам, и, в очередной раз отхлебнув из своего неиссякаемого сосуда, чуть пошатываясь, направился в сторону незнакомца. Подойдя к нему, остановился, окинул громадную двухметровую фигуру, задрапированную с головы до ног во всё чёрное, изумлённым взглядом, обошёл её кругом, оглядев со всех сторон и восхищённо покачивая головой, и наконец, вновь остановившись перед неизвестным, не совсем внятно, чуть заплетающимся языком проговорил:
– Ну и здоров же ты, дядя! Как бык! Отродясь не видал таких амбалов… Из качалки небось не вылазишь… Респект тебе, дядя! Уважуха! Красиво себя оформил, ничё не скажешь… Надо и мне будет как-нибудь взяться…
Незнакомец, никак не реагируя на обращённые к нему слова, ничего не говоря и не двигаясь, стоял на месте и лишь едва уловимо, почти неприметно для глаза, кивал, будто соглашаясь с высказанными в его адрес комплиментами, довольно коряво изложенными, но зато искренними.
В этот момент к ним один за другим подтянулись остальные члены компании и, остановившись поблизости, с интересом и лёгким удивлением воззрились на необыкновенно крупного, богатырски сложённого прохожего в чёрной длиннополой хламиде, с которым тщетно пытался разговориться их приятель.
– Чё, Лёха, кореша встретил? – с усмешкой сказал один из парней, сухопарый нескладный блондин с глуповатым выражением лица.
Лёха взмахнул рукой, так что из зажатой в ней бутылки выплеснулось немного жидкости, и медленно, растягивая слова, промолвил:
– Да вот… хочу узнать у него, как это он умудрился так накачаться?.. Может, какая-то особая методика… Вы гляньте только, какой громила! Прям Кинг-Конг какой-то…
– Да, крепкий мужик, ничего не скажешь, – отметил другой парень – мускулистый, подтянутый, коротко стриженный, очевидно, спортсмен, – внимательно, со знанием дела оглядывая мощные стати неизвестного. А затем, склонив голову к стоявшей рядом с ним стройной эффектной брюнетке в короткой юбке и на высоких каблуках, тихо, с тонкой двусмысленной улыбкой спросил:
– А ты хотела бы вот с таким?..
Девушка ответила ему не менее выразительной белозубой улыбкой и блеснула огромными, тёмными как ночь глазами.
– Нет, мне достаточно тебя. Пока…
Лёха между тем не оставлял попыток добиться от безмолвного великана хоть какого-нибудь ответа, подступив к нему ещё ближе и повысив голос, точно разговаривая с глухим:
– Слышь, дядя, я спрашиваю: как это ты ухитрился такую мышцу нарастить? Может, секрет какой знаешь? Поделился бы, а? Чё те, жалко, что ли?
– Анаболики и стероиды – вот и весь секрет, – пренебрежительно скривился спортсмен и вновь покосился на свою черноокую, слегка ухмылявшуюся подругу.
Однако незнакомец продолжал хранить молчание, по-прежнему не шевелился и, казалось, не обращал на окружавших его, говоривших с ним и о нём людей ни малейшего внимания, словно их для него не существовало. Чуть ссутулившись, уронив длинные руки вдоль тела и понурив голову, он как будто пристально разглядывал что-то у себя под ногами и, по-видимому, даже не думал отвечать на обращённые к нему вопросы.
Уразумев это, Лёха отступил от него и разочарованно передёрнул плечами.
– Молчит, проклятый.
– А может, он немой? – хихикнув, предположила миниатюрная, похожая на куклу блондинка с рассыпанными по плечам волнистыми локонами и маленьким, по-детски вздёрнутым носиком.
– Или заснул, – вновь подал голос светловолосый увалень, дурашливо усмехаясь. – Время-то уже позднее… вернее, раннее. Вот он и закимарил.
– Ну, если спит, так мы его разбудим! – воскликнул Лёха, осклабившись в озорной улыбке и подмигнув спутникам.
Гримасничая и кривляясь, он подошёл к неподвижному гиганту сбоку, привстал на цыпочки и, постаравшись дотянуться головой как можно выше, громко рявкнул ему почти в самое ухо.
Тот не шелохнулся, будто и в самом деле спал непробудным сном, а толстая ткань капюшона не пропускала даже самые громкие звуки и тщательно охраняла его покой.
– Чё ты орёшь-то, как ошалелый? – со смехом проговорил «спортсмен», не без интереса наблюдавший бесплодные попытки приятеля разговорить странного незнакомца. – Вместо того чтоб вопить без толку, лучше б предложил ему своей текилы. От этого ещё никто не отказывался. Тогда, я думаю, он расскажет тебе всё, что ты хочешь знать. И даже больше…
Лёха внял дельному, как ему показалось, совету и, предварительно сам отхлебнув из бутылки, с самым любезным видом протянул её неизвестному.
– Хошь текилы, дядя? Попробуй, это вкусно. Тебе понравится. Попробуешь и ещё попросишь.
Чёрный человек не шевелился, казалось, даже не дышал, как и прежде, стоя на месте застывшим, неколебимым истуканом и не проявляя ни малейших реакций на происходящее вокруг него.
Но Лёха продолжал настаивать и, держа бутылку в вытянутой руке, убеждал его мягким, дружелюбным тоном, с широкой приторно-пьяной улыбкой на лице:
– Ну чё ты кобенишься, чувак? Тебе ведь по-хорошему, по-человечески предлагают… от всей души, как говорится… А ты нос воротишь! Нехорошо как-то, некрасиво… Чё те, трудно, что ли, сделать глоток-другой? Хотя б из вежливости… Это классная текила. Милагро. Ты небось и не пробовал никогда такой. Так попробуй! – Он вновь повысил голос и, вскинув руку, поднёс бутылку к тёмной впадине капюшона, в которой скрывалось лицо неизвестного.
Тот вновь никак не прореагировал. Не шелохнулась ни единая складка его одежды, ни единого звука не раздалось из глубины необъятного капюшона.
– А может, он трезвенник? – снова высказалась остроумная блондинка, опять хихикнув и встряхнув шелковистыми пепельными волосами.
– А по-моему, он просто невежа, – по-прежнему дураковато ухмыляясь, заметил белоголовый насмешник.
– Ну так я научу его вежливости! – гаркнул потерявший терпение Лёха, согнав с лица улыбку, грозно нахмурив брови и в безумном пьяном порыве, с решительным и отчаянным видом шагнув вплотную к незнакомцу.
– Лёх, оставь его в покое, – попытался остановить его «спортсмен», по-видимому, сохранивший чуть больше здравого смысла, чем его друзья, и с некоторым беспокойством оглядывавший мощную фигуру невозмутимого великана. – Зачем цеплять такого бугая? Он же нас не трогал. Пойдём лучше домой, от греха подальше.
Однако голос разума не был услышан. Отуманенный винными парами, раздражённый и возбуждённый, очевидно, уже плохо соображавший, что он делает, Лёха прорычал что-то невнятное и угрожающее и очертя голову бросился на неизвестного…
А дальше произошло что-то непостижимое, дикое и страшное, чего Лёхины спутники никак не ожидали, к чему они совершенно не были готовы, что на несколько мгновений повергло их в ступор, заставив оцепенеть от изумления и ужаса.
Тщедушное долговязое тело их приятеля, едва он коснулся чёрного человека, внезапно взлетело вверх примерно на полметра, словно он высоко подпрыгнул, но обратно на землю не опустилось, а беспомощно повисло в воздухе и через секунду судорожно задёргалось, забилось, затрепыхалось, точно выброшенная на берег рыба. Голова его запрокинулась назад и бессильно моталась из стороны в сторону, недопитая бутылка выскользнула из ослабевшей, повисшей как плеть руки и со звоном упала на асфальт, а из груди вырвался протяжный, постепенно замиравший, не то хрипящий, не то булькающий звук, точно внутри у него клокотала и готова была выплеснуться наружу выпитая им текила.
А потом явственно раздался ещё один звук – короткий, хлюпающий, хрустящий, как будто что-то от чего-то с треском и чавканьем оторвалось; от этого звука у всех присутствующих по коже пробежала противная нервная дрожь. Лёхино тело тут же перестало двигаться, вздрогнуло в последний раз и замерло, хрип в груди затих, руки и ноги медленно вытянулись и повисли без движения. А ещё спустя мгновение оно грузно, словно тяжёлый неодушевлённый предмет, рухнуло наземь, лицом вниз, и оцепенелые, ещё не сообразившие до конца, что к чему, зрители этой сцены, не отрывавшие от неё округлившихся, недоумевающих глаз, увидели, как по тротуару, возле распростёртого там неподвижного тела, понемногу расползается густая мутная лужа, тёмная и вязкая, как дёготь…
