Разумеется, эти «слепые пятна» и односторонние акцентировки можно обнаружить при любых попытках самоанализа, независимо от того, присутствуют в них рассмотренные выше ограничения или нет. До некоторой степени они могут проистекать из ошибочных предубеждений в отношении психоанализа. В этом случае их можно скорректировать, если человек достигает более полного понимания психических процессов. Но я хотела бы здесь подчеркнуть, что они могут быть также лишь средствами уклонения от главных проблем. В таком случае они вызываются сопротивлениями движению вперед, и, если эти сопротивления достаточно сильны — если они равнозначны тому, что я описала как ограничения, — они могут препятствовать успешному анализу.
Сдерживающие силы, о которых говорилось выше, также могут сорвать самоанализ, вызвав преждевременный отказ от его попыток. Я имею в виду здесь случаи, когда анализ, проведенный до определенного момента, в некоторой степени оказывается полезным, но не идет дальше этого, поскольку человек не желает бороться с теми факторами внутри себя, которые препятствуют его дальнейшему развитию. Это может произойти после того, как он преодолел факторы, вызывавшие у него наибольшее беспокойство, и более не чувствует настоятельной необходимости работать над собой, даже если в нем осталось еще немало препятствий. Искушение расслабиться особенно велико, когда жизнь человека течет гладко и не ставит перед ним особых проблем. Естественно, что в такой ситуации каждый из нас не столь жаждет полного самопознания. Сколь высоко мы ценим конструктивное недовольство собой, побуждающее нас к дальнейшему росту и развитию, — это в конечном счете вопрос нашей личной жизненной философии. Желательно, однако, чтобы нам было — или стало — ясно, какова действительно наша система ценностей, и чтобы мы поступали в соответствии с ней. Мы утаили бы от себя большую часть правды, если бы считали себя сторонниками идеалов развития, на деле ослабляя свои усилия соответствовать этому идеалу или даже позволяя ему угаснуть в заскорузлом самодовольстве.
Но человек может прервать свои попытки самоанализа и по совершенно иной причине: он достиг разностороннего осознания своих проблем, но ничего не меняется, и он разочарован отсутствием ощутимых результатов. В действительности, как отмечалось выше, сама его обескураженность представляет проблему, которая должна быть проработана. Но если она проистекает из тяжелого невротического затруднения, например из описанной выше позиции безнадежной покорности, человек может оказаться не в состоянии справиться с ней в одиночку. Это не означает, что все предпринятые им до сих пор усилия были бесполезны. Очень часто, несмотря на ограниченность своих возможных достижений, он был последователен в устранении того или иного грубого проявления невротических проблем.
Присущие человеку ограничения могут привести к преждевременному прекращению самоанализа и другим способом: человек может прийти к своего рода псевдорешению, приноравливая свою жизнь к сохраняющемуся у него неврозу. Сама жизнь может способствовать таким решениям. Человек может оказаться в ситуации, обеспечивающей выход его стремлению к власти или позволяющей ему жить неприметно и в подчинении, когда нет надобности себя утверждать. Он может воспользоваться браком, чтобы осуществить свою потребность в зависимости. Или он может более или менее сознательно решить, что его затруднения во взаимоотношениях с людьми — те из них, которые он осознал и понял. — отнимают слишком много его энергии и что единственный способ вести спокойную жизнь или сохранить свои творческие способности — это отстраниться от других; затем он может свести до минимума свою потребность в людях или материальных вещах и в этих условиях будет способен к сносному существованию. Разумеется, такие решения не являются идеальными, однако психологическое равновесие достигается на более приемлемом уровне, чем прежде. В случае же особо тяжелых расстройств такие псевдорешения являются пределом достижимого.
В принципе эти ограничения конструктивной работы имеют место как в профессиональном анализе, так и в самоанализе. Фактически, как уже отмечалось выше, если силы сопротивления достаточно велики, то сама мысль об анализе будет отвергнута. И даже если она не отвергается, если человек настолько страдает от своей недееспособности, что обращается к психоанализу, аналитик — не маг, который может заклинанием вызвать полностью угасшие силы. Однако нет сомнения в том, что эти ограничения более значительны при самоанализе. Во многих случаях аналитик может высвободить конструктивные силы, показывая пациенту конкретные проблемы, поддающиеся решению, тогда как, если бы пациент работал самостоятельно и ощущал себя окончательно пойманным в невидимые и крепкие сети, ему бы, наверное, не хватило духу начать с ними борьбу. Кроме того, соотношение различных психических сил у самого пациента в процессе лечения может меняться, поскольку ни одна из этих сил не является величиной, данной раз и навсегда. Каждый шаг, который приближает его подлинному себе и другим людям, делает его менее безнадежным и обособленным и тем самым увеличивает его активный интеpec к жизни, включая также заинтересованность в собственном развитии. Поэтому после периода совместной работы с аналитиком даже те пациенты, которые начинали анализ с тяжелыми невротическими проблемами, могут в некоторых случаях оказаться способными, если необходимо, продолжить работу самостоятельно.
Хотя в целом сравнение с профессиональным анализом говорит в пользу последнего, всякий раз, когда затрагиваются сложные и диффузные расстройства, необходимо иметь в виду определенные оговорки. Не вполне правомерно сравнивать самоанализ и его неизбежные недостатки с идеальным аналитическим лечением. Я знаю нескольких человек, которых лечение затронуло лишь в малой степени, но которые затем самостоятельно справились с весьма серьезными проблемами. Необходимо быть осторожным в оценке обоих способов, не преувеличивать и не преуменьшать того, что можно сделать без помощи специалиста.
Это возвращает нас к вопросу, который поднимался в самом начале, — вопросу о тех специфических условиях, при которых человек может анализировать себя. Если он уже подвергался некоторому аналитическому лечению и если условия благоприятны, то я полагаю, как это подчеркивала на протяжении всей книги, что он может продолжить работу самостоятельно с надеждой на достижение значительных результатов. Пример Клэр, а также другие случаи, не представленные здесь, отчетливо показывают, что при наличии предшествующего опыта можно самостоятельно работать над разрешением даже тяжелых и запутанных проблем. Надо надеяться, что аналитики и пациенты сознают такую возможность и будет предпринято немало подобного рода попыток. Можно также надеяться, что аналитики постепенно найдут критерии, которые позволят им судить о том, когда целесообразно побуждать пациента продолжить свою работу самостоятельно.
В этой связи я хотела бы подчеркнуть одну идею, которая, правда, не относится непосредственно к самоанализу. Если аналитик не занимает авторитарной позиции по отношению к пациенту, но с самого начала показывает, что их деятельность — это сотрудничество, в котором аналитик и пациент активно работают для достижения общей цели, то пациент будет способен проявить собственные возможности в гораздо большей степени. Он утратит парализующее чувство беспомощности и не будет считать, что аналитик должен один нести всю ответственность, а научится отвечать инициативой и изобретательностью. Вообще говоря, аналитическое лечение развивалось от ситуации, в которой и пациент и аналитик были относительно пассивны, к ситуации, в которой аналитик более активен, и, наконец, к ситуации, в которой обе стороны берут на себя активные роли. Там, где преобладает последнее настроение, можно достичь большего за более короткое время. Причина, почему я об этом здесь говорю, состоит не в том, чтобы продемонстрировать возможности сокращения сроков аналитической терапии, хотя это желательно и немаловажно, а в том, чтобы показать, как такая установка на сотрудничество может способствовать самоанализу.
