– Вы шутите?

– Ничуть. Он мог вернуться в Англию. Был пароход, который шел из Александрии через Кейптаун, но он не пожелал рисковать. Сказал, что у него нежный организм и в хорошем климате он будет меньшей обузой обществу.

– Возможно, он уже пожалел об этом.

– Даже если и так, его аппетиту это не повредило.

После чая они вышли с собакой в сад. Шагая под лимонными деревьями, которые отбрасывали тень на дорожку, Алан робко сказал:

– В разговоре с Грейси я упомянул, что вы будете здесь сегодня. Он предложил вам заглянуть к нему около шести. Разумеется, если вы не хотите идти, я ему передам.

Гай покраснел и после паузы сказал:

– Вы очень добры.

– Ну что вы. Я просто упомянул о вас, уверяю. Это была его идея.

– Я пойду, конечно. Я очень благодарен.

– Я отведу вас к нему в комнату, но сам остаться не смогу. Мне надо вернуться к работе.

Комната Грейси располагалась на втором этаже в конце длинного и широкого коридора. Алан постучал; ему ответил уверенный и очень музыкальный голос.

Отворив дверь, они оказались в угловой комнате, окна которой выходили в сад – на север и на восток. Между двумя окнами возлежал в шезлонге Грейси; рядом с ним стоял столик с несколькими стульями.

Он поприветствовал их высоким голосом:

– Входите же! Присаживайтесь! Как приятно наконец с вами познакомиться! Алан, будь другом, налей нам хереса! Он стоит на комоде.

Раздав стаканы, Алан сказал, что ему надо идти.

– Уже? – Грейси был разочарован. – Ты так занят?

– Боюсь, вовсе нет. Нам было бы неплохо чем-то заняться. Положение дел требует от нас решительных действий, а мы не знаем, что делать. Однако надо хотя бы изображать деятельность. Мне нужно вернуться.

Грейси затянул прощание так, словно был не в силах расстаться с Аланом. Когда тот всё же ушел, Грейси с энтузиазмом наклонился к Гаю:

– Расскажите мне всё о вашем бегстве из Бухареста. Я хочу знать все подробности.

Он говорил так, словно с огромным облегчением узнал об их благополучном прибытии. Принглы растерялись: их «бегство» было позади, и его подробности начали утрачивать важность. Никто не знал, что теперь творилось в Румынии. Та дверь закрылась за ними, и сейчас их волновали совсем иные вещи.

Не доверяя Грейси, Гай держался скованно, но всё же, как смог, рассказал об отъезде из Бухареста. Гарриет в это время наблюдала за человеком, который, как их убеждали, был слишком болен, чтобы принять их. Его длинное стройное тело расслабленно покоилось в шезлонге, словно и в самом деле принадлежало инвалиду, но в общем и целом Грейси казался пышущим здоровьем и, как ни странно, выглядел очень молодо. Его красивое гладкое лицо производило почти отталкивающее впечатление. Прошло некоторое время, прежде чем этот эффект стал развеиваться. Вокруг глаз обнаружились морщины, щеки были слишком полными, а волосы побелели не от солнца, но от возраста. Ему было уже за сорок; возможно, даже пятьдесят. Гарриет начало казаться, что он мумифицировался. Возможно, он бесконечно стар, но процесс старения в нем почти – но не полностью – остановился. Пока он слушал Гая, улыбка словно застыла у него на лице.

Напряженное состояние Гая не облегчало ситуацию. Даже если бы он и не пообщался ранее с миссис Бретт, он бы всё равно не смог показать себя в наилучшем свете. Он принадлежал к числу тех людей, чье обаяние и жизненная сила раскрываются, когда они находятся в положении дающих. Теперь же он зависел от щедрости Грейси, а потому пал духом.

Позволив ему помучаться еще некоторое время, Грейси спросил:

– Вы знакомы с лордом Пинкроузом, я полагаю?

– Да.

– Возможно, он заглянет к нам сегодня вечером. Уверен, что он будет рад вас видеть. Мои друзья так добры. Особенно майор Куксон. После ужина они заходят ко мне, чтобы подбодрить. Иногда тут собирается настоящая толпа.

Грейси отхлебнул хереса и, как будто решив, что момент настал, спросил:

– А чем именно вы занимались в Бухаресте?

Вопрос удивил Гая, но он спокойно ответил:

– Я ассистировал профессору Инчкейпу, который возглавлял английскую кафедру. Когда началась война, он стал директором Балканского бюро пропаганды, а я взял на себя управление кафедрой. Разумеется, к этому моменту ее размеры уменьшились.

– Разумеется. А чем занимался наш друг Дубедат?

Грейси вновь наклонился к Гаю с заговорщической улыбкой. Тот сухо ответил:

– Полагаю, Дубедат вам всё уже рассказал?

Грейси откинулся на спинку шезлонга. Казалось, он размышлял над вопросом.

– Я благодарен Дубедату, – сказал он наконец, – да и Лашу тоже. Они оказались бесценными сотрудниками. Когда со мной произошел несчастный случай, они взяли всю работу на себя, позволив мне восстановиться в тишине и покое. Возможно, вы слышали о том, что здесь произошло? Два лектора уехали. Они были привязаны к Бретту. Директор из него был кошмарный, но он был симпатичным стариканом, и его подчиненные невзлюбили меня. Они уехали, и я остался здесь в одиночестве. Лондон не мог прислать им замену. Когда Дубедат и его друг приехали сюда, я не слишком интересовался их прошлым опытом. Я был рад уже тому, что они здесь.

По тону Грейси было ясно, что он ожидает какой-то реакции. Он выжидающе поглядел на Гая, но тот ответил лишь:

– Понимаю.

– Я никогда не жалел, что взял их на работу, – сказал Грейси чуть резче. – Меня интересует только одно: почему вы с ними расстались?

– Они сами уехали, – ответил Гай.

– Вот как? – Грейси смотрел на него с дружелюбным интересом. – Я понял, что в этом была замешана ревность. Дубедат и Лаш – очень активные ребята и, возможно, склонны брать на себя слишком много. В конце концов, официально они так и не получили должности. Возможно, кто-то хотел от них избавиться? Профессор Инчкейп, наверное?

– Профессор Инчкейп практически не был с ними знаком, – сказал Гай. – Их нанял я.

Не сводя с Гая благодушного взгляда, Грейси продолжал:

– Как бы то ни было, я знаю, что они получили обычный приказ покинуть страну, и никто за них не вступился. Их просто отпустили.

– Это они вам рассказали?

Грейси был озадачен.

– Кто-то рассказал. Это было давно, я уже не помню подробностей.

– Позвольте узнать, упоминал ли Дубедат, что я приехал в Афины в надежде найти здесь работу под эгидой Организации? – спросил Гай.

– Да. Конечно, Дубедат сказал, что вы очень хотите остаться.

Грейси выпрямился и уставился в окно как завороженный. Солнце уже опустилось за оливы, и лучи вынуждены были пробираться сквозь серебристые кроны.

– Я не хочу никого критиковать, – продолжал он. – Вы, конечно, находились в подчинении у своего профессора, и он, разумеется, дал разрешение. Но вам не кажется, что это было не вполне… как бы это сказать… не вполне серьезно? Скажем так, не было ли чуточку, самую чуточку фривольно заниматься театральной постановкой в самые черные дни – дни падения Франции?

Потрясенный этим обвинением, Гай покраснел и начал было говорить:

– Нет, я…

Грейси продолжал, не слушая его:

– И это в то время, когда ваши студенты нуждались в обучении основам английского языка, чтобы попасть в англоговорящие страны?

– Полагаю, Дубедат рассказал вам, что он и сам принимал участие в постановке? – вмешалась Гарриет.

Гай жестом попросил ее молчать. Участие Дубедата в спектакле не имело отношения к делу, и он не желал прибегать к этому аргументу. Он готов был работать больше остальных и отдавал себе отчет в собственной принципиальности. Не привыкнув к критике и считая себя выше ее, тем не менее он был готов согласиться с упреками Грейси.

– Я так понимаю, что именно поэтому вы не желаете брать меня на работу? – спросил он.

– Боже всемогущий, нет, конечно, – рассмеялся Грейси. – Это просто частное мнение. Вопрос вашего найма более ко мне не относится. Я hors de combat[19]. Я передал полномочия и, надо сказать, намереваюсь покинуть Грецию. Один мой друг – очень щедрый человек – полагает, что мне необходимо полноценное лечение. Он предложил отправить меня в Ливан, где есть одна очень хорошая клиника.