Выбравшись из толпы, она долго шла по путным улочкам, и все раже навстречу попадались люди. А у того двора было совсем пустынно.
Она толкнула скрипучую калитку, подошла к колодцу. В черной глубине его отражались звезды. Она села на скамью. Лист ясеня с чуть слышным шорохом упал на землю у ее ног. Пахло дикими яблоками. И тут ее окликнул незнакомый голос.
Он назвал ее по имени — тому, которое дали ей на Севере и которого — она знала — в Ратанге не ведал никто. Она ничем не выдала удивления. Человек стоял перед ней.
Он заговорил, не дожидаясь, пока она отзовется. Он рад, что она осталась в живых. Он несет ей привет от владык Севера. Они ближе, чем она думает — в половине дневного перехода. Ратангские глупцы празднуют, а жертвенный меч уже занесен над их головой. (Она подумала, что владыки все же плохо знают Ратангу, но глаза не выдали ее усмешки). Ратангцы пощадили ее — владыкам это известно — но Север верит ей по-прежнему. И она ему верна. (Тут он пристально взглянул на нее; она, не разжимая губ, кивнула.) Владыки дают ей случай доказать это. Нет, им ничего не надо знать о силах Ратанги — они знают и так. Странники? Даже две сотни легендарных богатырей не в силах изменить ход судьбы. Ну а если случится небывалое и осада затянется… (Он вновь взглянул на нее)… есть средство поторопить победу. Вот — он вынул из складок плаща плоскую черную шкатулку. Она должна открыть и бросить в колодец. Это будет помощь Северу… И — месть.
Он замолк, глаза у него горели. Одержимый, подумала она,
— Что это?
— Женские побрякушки. Если их найдут при тебе, ничего не заподозрят.
— Я не боюсь. Как это послужит мести?
Он колебался.
— Я привыкла знать. Или владыки разуверились?..
— Их хозяйка — Серая Дева.
Ей не надо было переспрашивать. В этой шкатулке — смерть. Медленная и неотвратимая. Серое крыло накроет залитую огнями Ратангу. Да, это месть…
— Давай.
Шкатулка была тяжела. И что-то чуть слышно побрякивало внутри. У него тряслись руки, а когда она взяла шкатулку, на лице его отразилось облегчение, и она усмехнулась — впервые за весь вечер.
— Ты должен уйти сегодня?
— Нет, задержусь, — он облизал губы.
— Дай мне нож.
Он помялся, потом вытащил из рукава нож-икол с тонким длинным клинком. Оружие убийц.
— Есть у тебя еще?
— Да.
— Хорошо. Теперь иди. Стой! — она подняла руку. — Что там?
Он повернулся резко, и тогда она ударила его ножом между лопаток. Повторять удар ей не пришлось.
При нем была еще одна шкатулка. Икол. Несколько монет. Кресало. Больше ничего. Она стащила мертвеца в погреб. Потом развела в очаге огонь. Положила на угли обе шкатулки. Старое дерево прогорело не сразу. Почти до утра сидела она на корточках перед очагом, подкладывая ветки.
ГАМАЮН. БОЙ.
Еще вчера пылала огнями Ратанга — горсть сияющих светлячков на ладони горы. Сегодня от праздничных огней остались лишь угли. Еще более черной громадой на черном небе возносился над валами город, и ни один огонь не мелькнул живой искрой из тьмы.
Темно было и на валах, даже сторожевые костры погашены — будто вымерло все. И только из стана кочевников доносились с порывами ветра шум и лязг оружия, и пылали алыми точками во мраке далекие костры…
Я спустилась с вала. Ветер отдувал с головы капюшон плаща. Внизу часовой, вынырнув из мрака, негромко окликнул меня и, услышав ответ, снова растворился в темноте. А я пошла дальше, и казалось мне, что никого больше не существует на свете…
Задумавшись, я шла вперед, пока не наткнулась на туго натянутую парусину — это были палатки вождей. Следовало уйти отсюда, мне, простому воину, здесь не место. И кого мне искать? Кому дело до меня сегодня, перед последним боем? Я прибавила шаг, обошла палатку и отпрянула, различив неясную фигуру человека.
— Эй, кто здесь? — окликнул знакомый голос, и у меня отлегло от сердца, потому что это был Вентнор. И что-то сладко дрогнуло внутри, потому что я поняла, зачем бродила бесцельно полночи по уснувшему лагерю. Чтобы увидеть его.
— Кто? — повторил он резко, и я спохватилась.
— Это я, Вентнор.
— Эгле? — он подошел совсем близко, и можно было различить его лицо. — Почему ты здесь?
— Не спится.
— Напрасно, — сказал он. — В бою рука должна быть твердой, если не хочешь погибнуть.
— А если хочу?.. — вырвалось у меня, и я тут же пожалела об этом.
— Не спеши умирать, — сурово сказал Вентнор. — Ты на это еще права не имеешь.
— Как так?
— Другие, достойные, умирают, а им бы жить да жить. А ты, девчонка еще, смерти ищешь? не выйдет.
— Спасибо за урок, — голос у меня дрогнул, и я шагнула было прочь, но Вентнор удержал меня.
— Не сердись, Эгле, — проговорил он мягче. — Но перед боем такие черные мысли…
— Тебе-то что? — перебила я. — Тебя беспокоят мои мысли, да? Не бойся, я и так буду сражаться, как все.
— Я знаю, — он вздохнул. — Что с тобой, Эгле? Ты… боишься?
— Нет, — ответила я горько. — Мне нечего бояться, Вентнор. И разве ты защитишь меня от страхов?
— Я? От страхов? — переспросил он удивленно. — О чем ты?
— Ни о чем! — оттолкнув его, я бросилась прочь. Он окликнул: "Эгле!", но я не остановилась.
Горько мне было, горько и больно оттого, что я не смогла сказать Вентнору то, что хотела. "А он ничего не понял", — с той же горечью упрекнула я, хотя он ни в чем не был виноват. И я знала теперь, что никогда больше не заговорю с ним об этом. Это ни к чему, это никому не может принести радости.
Я бежала долго, не разбирая дороги, спотыкаясь, потом устала, пошла медленнее. Провела ладонью по щеке — мокрая, а я и не заметила, что плакала… Боль моя затихла, свернулась клубочком в груди, неопасная теперь, но я знала, что она скоро проснется… Я облизнула губы, горькие и сухие, как будто я по ошибке выпила отраву. Ну, пусть. Пусть все будет, как есть.
Во мне было сейчас два человека. Одна Эгле молча корчилась от боли и яда, другая шла по сонному лагерю, вглядываясь в темноту, разыскивая стоянку Лунных Всадников. Почти у самой коновязи, когда я уже видела свой стяг и около него неподвижную фигуру часового — невысокий, закутанный в плащ воин прошел мимо, задев меня плечом и не сказав ни слова. Бледный ночной свет на мгновение коснулся его лица — нет, не лица, а маски, скрывавшей лицо. Воин давно исчез, а я все не могла сдвинуться с места. До чего же он похож на Странницу! Но зачем ей сейчас маска?..
Бой похож на тяжелый труд. Я и раньше слышала такое, но что это означает, поняла лишь сейчас. Пот заливал глаза. Болели изрезанные тетивой ладони. Сдавливал горло кожаный ворот куртки. Не глядя, я хватала стрелу из колчана — она скользила в онемевших пальцах. Крики, топот, треск огня, исступленный вой кочевников лишь вначале обрушились на меня, а потом я слышала одно: назойливый, звенящий гул тетивы, и казалось, что лопается небо. Безоблачное, жаркой дымкой затянутое небо. И неотвязная жажда кашлем разрывала горло.
Все оборвалось внезапно. Еще мгновение назад кипел бой, и лязг оружия был невыносим, и вдруг наступила тишина, лишь шипело пламя — подожженная зачем-то кочевниками роща вдалеке…
— Идем, Эгле, — сказал мне кто-то, я не разглядела, кто. — Все.
— Кончилось?.. — переспросила я.
— Идем, — повторили сердито, и я узнала Тлели. — Боско требует тебя. Он ранен.
— Боско?..
— Его хотят унести, а он отказывается. Идем.
Я шла за ней, спешила, обгоняя утомленных, грязных, окровавленных воинов, возвращавшихся с поля боя. Под наветренную стену, в заранее поставленные палатки сносили раненых, и тут же хлопотали сиделки и лекарки из Дома Исцеления. Я увидела Танис, она громко распоряжалась, кого прежде класть на возы. Тлели окликнула ее, но она расслышала не сразу, а. расслышав, обернулась с самым свирепым видом:
— Ах, это ты?! Ну, здрава будь, воительница! Иди-ка, успокой нареченного!
