она с радостью увидела, как двое из вождей схватились за мечи. "Вам придется убить меня на месте, — подумала она. — Уж я постараюсь…"

Страж, обернувшись, сурово взглянул на вождей, и они замерли. Понемногу затих и ропот толпы.

— Гонцы. которых мы посылали в Синтар и Вельгу, исчезали, и лишь двоих мертвыми принесли назад кони. И здесь ты приложила руку?

— Я сообщала об их выезде с помощью ручных соколов, и их всегда перехватывали вовремя.

— Довольно! — не выдержал вдруг кто-то. — Этого довольно, чтобы казнить ее!

Алин повернула голову и увидела Харена. Рядом с ним стояли Вентнор, Боско и Эгле. А Боларда не было.

Страж Справедливости что-то тихо сказал стоявшему рядом вождю. Потом поднял взгляд на нее:

— Надо ли перечислять другие твои преступления?

— Зачем утруждать себя и других? — насмешливо сказала она. — Я и так все хорошо помню.

— Пусть так, — глаза Стража блеснули. — Ты была уличена в предательстве, схвачена и бежала, бросив на смерть человека.

— Да.

— Из-за случайного сходства вместо тебя едва не казнили другую.

— Да.

— А потом тебя разыскали и доставили в Ратангу.

— Да.

Она могла бы еще кое-что добавить к этим кратким ответам, но к чему? Лучше побыстрее.

— Лишенная имени и родины, за твои предательства Ратанга приговаривает тебя к смерти.

— Спасибо! — крикнула она.

Толпа страшно ревела, одобряя приговор, заглушив голос Стража Справедливости. Тогда он сорвал с перевязи рог, и резкий хриплый вой огласил площадь, перекрывая рев. Крики постепенно затухали. И тогда Страж с силой прокричал:

— Тихо! Во имя закона, тихо!

Настала тишина. И в этой тишине Страж спросил:

— Кто еще хочет сказать? Кто будет говорить в ее защиту?

Молчание было ему ответом. Люди смотрели на Алин разгоревшимися глазами, стискивали кулаки, тяжело дышали — но молчали. И тогда Странница шагнула вперед, к вождям и толпе. Шаги ее в тишине отозвались громом.

— Знает ли меня Ратанга? — прозвучал сильный ясный голос, и толпа ошеломленно дрогнула.

— Знает, — сказал за всех Страж. — Ты — Хранительница Ратанги, Незримая рука, берегущая ее воинов. Многие обязаны тебе жизнью.

— А они помнят это?

— Помним, — как эхо прошло по толпе. — Помним!

— Я прошу у Ратанги жизнь этой женщины.

И вновь на площади Совета упала тишина — страшнее, чем прежде. Люди смотрели на Странницу. Все, кроме Алин. Она стояла, впервые опустив голову, оглушенная услышанным.

— Имею я право на ее жизнь, Страж Справедливости? — прервала молчание Странница.

— Да, имеешь, — с трудом проговорил Страж. И добавил тверже: — Твои добрые дела перевешивают ее предательство.

Он оглянулся на вождей. Вожди, один за другим, медленно кивнули. Люди в толпе молчали, опустив глаза.

— Нет! — закричала вдруг Алин, и все вздрогнули — так внезапен был этот крик. — Не хочу я твоего милосердия! Пусть казнят!

— Тебя не казнят, — глухо сказал Страж. — По праву неприкосновенности твоя жизнь принадлежит Хранительнице. Вся Ратанга свидетельствует это.

— Нет!!

И вдруг она бросилась назад, к той дороге, по которой пришла. Она готова была сотворить с собой все, что угодно — только бы не эта милость! Толпа преграждала ей путь. Ни тени сочувствия, ни ненависти не было на лицах, ни один не сделал движения, чтобы пропустить или ударить ее. Стояли, как стена, и Алин поняла, что ей не уйти. Тогда она упала на камни и зарыдала.

Стражники подошли к ней, подняли, повели на прежнее место. А там, рядом со Стражем, стояла Странница — безликая, черная тень.

— Ненавижу тебя! — бросила ей Алин, глотая злые слезы. Стражники крепко держали ее за плечи.

Странница молчала. Потом из-под складок покрывала выскользнула тонкая светлая рука и небрежно, будто волосы со лба, откинула с лица черную ткань.

Те — кто был поближе — ахнули. Стражники в ошеломлении выпустили Алин, и она, оцепенев, смотрела. Потом медленно прижала руки к груди, будто впервые узнав, что у нее есть сердце.

Люди расходились, и площадь постепенно пустела, но мы не спешили за ними. Ушли вожди, недоуменно взглянув на нас, ушел Страж Справедливости, за ним стражники. На площади перед нами были теперь только Алин и Странница.

Алин стояла, опустив голову, тонкие пальцы сжимались и разжимались, будто ловя невидимую сеть. Мне было до ужаса жаль ее. Если б ее у меня на глазах казнили, я и то, наверно, жалела бы ее меньше. Это хуже смерти. Если Странница с самого начала хотела сделать так, почему она не освободила ее сразу, почему дала ей пройти через эти мучения? Ах да, Алин должна была искупить вину. Умом я понимала это, а сердцем — принять не могла. Да будь она хоть трижды виновна — разве можно так ломать человека?! Ведь все время, пока она шла по своему пути, мне чудилось, что это я.

И я взглянула на Странницу почти с ненавистью. Как она могла так?! Или это и есть настоящее милосердие? Упаси меня всеведущий дух от такого милосердия! Лицо ее — бледное, усталое, тонкое — словно вырезанное из кости, проступало из складок покрывала. Она молча смотрела на Алин, и та под ее взглядом все ниже и ниже опускала голову, будто незримая тяжесть пригибала ее к земле.

Мы подошли ближе. Алин не оглянулась на звук наших шагов. Странница вскинула темные глаза и пошла к нам, обойдя ее. Не дойдя шага, она остановилась, шевельнула губами, будто хотела что-то сказать — и вдруг осела на землю.

Вентнор бросился к ней. Голова Странницы, скользнув по его плечу, запрокинулась, как у мертвой. Мы обступили их.

— Что с ней? — с тревогой спросил Боско.

— Не знаю, — сквозь зубы ответил Вентнор. — Рана…

— Две, — шепнула я. Вентнор услышал, вскинул глаза на Алин. Если б руки у него были свободны, я не поручилась бы за ее жизнь.

— Я так и знал, — глухо проговорил он.

И оборвав себя, пошел по дороге вниз. Харен взглянул ему вслед с недоумением и обернулся ко мне:

— Что такое?

— Эта кошка ее все же задела, — ответил за меня Боско и успел схватить Харена за руку:

— Закон. Иди лучше за Вентнором.

Харен с неостывшей ненавистью в глазах взглянул на Алин, шумно выдохнул:

— Ла-адно…

И пошел. Боско взял Алин за руку, как ребенка, повел за собой. Она шла молча, едва переставляя ноги, и глаза у нее были пустые. Как у зверя.

Мы нагнали Вентнора, несшего Странницу, и Харена. Харен что-то шепотом сердито говорил Вентнору, тот, не слушая, шел вперед.

— Скажи хоть ты ему, — воззвал Харен к Боско. — Тяжело же все время одному. Понесем ее по очереди.

— Нет, — бросил Вентнор не оборачиваясь.

— Оставь его, — сказал Боско. — Он выдержит.

Так мы и шли до самого Дома Исцеления. На пороге его встретила нас Танис. Будто ждала. Бросила брезгливый и недоуменный взгляд на Алин, которую Боско по-прежнему держал за руку, тихо сказала Вентнору:

— Дай помогу.

Вентнор мотнул головой и так же тихо ответил:

— Веди.

Мы остались у порога.

— Ну и что мне с ней теперь делать? — Боско кивнул на Алин. Я пожала плечами:

— А закон какой?

— По закону она принадлежит тому, кто за нее поручился. Хорошее приобретение для Хранительницы, нечего сказать.

Алин стояла с безучастным видом, будто этот разговор ее не касался.

— В левом крыле есть свободные покои, — вспомнила я. — Только надо у Танис спросить.

— Ну, пойдем, спросим.

Я думала, он оставит Алин снаружи, но он повел ее с нами. Встречные сиделки и раненые, завидев ее, вздрагивали и старались обойти нас. Боско, не обращая внимания на это, шагал вперед.

В покой, где поместили Странницу, он, однако, войти не решился. Послал меня. Странница полулежала на постели с закрытыми глазами, Вентнор поддерживал ее, а Танис заканчивала перевязку. На мой вопрос она с досадой дернула плечом:

— А хоть на крышу, мне-то что. Убирайся.

Я вернулась к Боско и сказала, что можно занять любой покой. Он повел Алин в западную боковушку, а я пошла на кухню и попросила завтрак на троих — на всякий случай.