Осталось не так много, и я еще на чуть-чуть приближусь к моей… Вот и сейчас я хочу сказать – к моей цели. Не к моей мечте. К моей цели. И как бы я ни хотела, я опять выделяюсь. Что поделать. И сколько бы мне не говорили, что цель – это тоже очень хорошо, мне не очень комфортно.

Я считаю время неделями. Разделять его на день и ночь не имеет смысла – я давно уже пользуюсь темным временем суток по своему желанию. И я готова писать что угодно, только бы не начинать то самое, ради чего я и получила тетрадь.

Вчера я вышла в сад. Шел дождь, и капли заставляли пустые ветви кланяться и шуршать. Я люблю слушать эти звуки. Мне – это уже вошло в обычай – помешали. Наш учитель уже через несколько минут попался мне на пути и как обычно вспомнил, что ему нужна именно я и именно сейчас.

Он на самом деле часто разговаривает со мной, даже в такие дни, когда нам, младшим, предписано проводить время в молчании. И я знаю, что это не его желание – просто работа. Разговаривать со сложными детьми. С теми, кому трудно приспособиться к новому. И понять, что теперь будет все по-другому.

Я не считаю себя сложным ребенком – я знаю тех, кто пережил куда больше, чем я. Но тем не менее он часто разговаривает со мной. И я все жду, когда же, ну когда же он начнет расспрашивать меня о прошлом. Пока еще я не услышала такого вопроса, но ведь однажды и этот  день придет…

Мы и в этот раз разговаривали долго. И я совсем забыла, что хотела побыть в одиночестве. На самом деле, никто и никогда не выслушивал меня так внимательно. И я была благодарна за это. Но вопроса я дождалась. Правда. Он просто спросил: «Не расскажешь?» – и я рассказала. Не все, и не саму историю. Только про то, что я не могу простить себе все это. И не могу примириться с прошлым. Никак. И про то, что это неправильно, но я постоянно упрекаю себя за то, что сделано, и если бы я пошла… или сделала… или не сделала… Главное – итог. Закончилось бы все по-другому…

Я не рассказала одного – что однажды уже озвучила это Маю[1] [2] . Конечно, я выбрала самое неподходящее время. Май тогда повернулся ко мне, с минуту постоял молча – а я в это время на его лице прочитала практически все мысли, а некоторые так вообще не совсем цензурные, – и наконец выдал что-то типа: «забей, это не изменить» и повернулся обратно к своему драгоценному коню. А с кем мне еще было говорить об этом? Все, кого хоть как-то затронула эта история либо мертвы, либо далеко и нет им до меня дела.

– Ты не ведешь дневник? – неожиданно спросил спрашивает мой спутник.

– Нет.

– Может быть, ты попробуешь? Возможно, если ты напишешь об этом, ты взглянешь на ситуацию со стороны. И поймешь, что твоей вины не было.

И я подумала – почему нет? И что хуже наверняка не будет – держать это в себе я больше не могу.

– Зайди ко мне после ужина. Давай дойдем до беседки и обратно. Холодно все-таки, – он улыбнулся улыбается извиняюще. И только теперь я поняла  понимаю, насколько не нравится ему находиться здесь: дождь, да и ветер уже холодный – ноябрь ведь. Неуютно. Но он вышел. Из-за меня.

– Давай вернемся сейчас, – прошу я.

И мы возвращаемся домой.

День выдался сумасшедшим. Для начала я проспала и, естественно, опоздала в школу. Лучше бы я прогуляла этот долбанный первый урок!!! Расписание поменяли, вместо физры поставили географию, и весь остаток урока я выкручивалась у доски – препод у нас нервный, опоздавших не выносит. А потом по инерции и началось: Спросили меня на каждом уроке, дневник украсился красными надписями в каждой строке. Теперь мне за это ничего не будет, но все равно неприятно.  И весь день точно только по нарастающей пойдет.

Поначалу мне показалось, что правило не сработало. Потому что Яр появился рано и дневник я показывала при нем. С удовольствием, кстати, показывала. Брат фыркал и делал страшные глаза, Яр банально ржал, разглядывая покрасневшие графы.

Вообще-то, конечно, братнины друзья на меня внимания не обращали – им всем за двадцать, не до мелочи вроде меня. Яр поначалу тоже принимал младшую сестру приятеля за мебель. Но однажды заглянул вот так днем без предупреждения, и попал на семейные разборки. Брат у меня нервный, чуть что орет и машет кулаками. Раньше, пока мама была жива, взрывной характер моего брата называли «утонченностью», «нервностью гения» – Егор и школу закончил рано, и в универ престижный в 14 поступил, бесплатно и на выбранный факультет, и универ тот же закончил за три года… а потом вдруг оказалось, что престижная газета, взявшая перспективного журналиста, терпеть его гадкий характер не намерена. Потом был еще коллектив, и еще, и еще. Потом умерла мама и то, что раньше принимали за талант назвали другими словами -…….. И как мама просмотрела все это и дошло до такой степени, никто из нас не мог понять, а брат и принять все сразу.

В общем, разборку Яр прекратил, и меня миновало. А Егору в тот день сильно досталось. Морально, конечно. Яр не опускался до рукоприкладства. Ему и посмотреть иногда было влом – все равно все слушались. С того момента Яр вдруг резко стал обращать внимание на меня, а потом я вообще начала считать не неделями, а его появлениями у нас. Такая вот точка невозврата. 

Отсчет – это просто замечательно. Считаю я почти всегда. Точка отсчета получается разная, но  всегда для меня значимая. Яр – тоже точка отсчета. Только я не сразу это поняла.

Мне отчего-то казалось, что он был всегда. Не то, что я жить без него не могу – вполне себе могу. Но он как-то быстро стал для меня… другом. Я знаю, о таком и мечтают все, и я тоже. Я же – как все. Ну, почти. Он не давал мне советов, не учил жизни. Просто он всегда рядом. Когда нужно – рядом, когда не нужно – тоже. Смешно, но брата это положение вещей раздражает. Это ощущается настолько сильно, что даже мне странно.

Яр, правда, не самый приятный человек. даже “свои” в общей компании его недолюбливают и побаиваются. Он слывет злопамятным и странным. Может быть резким, раздраженным, нетерпеливым, злится на «всеобщую человеческую тупость», но мне-то что за дело? Меня это не касается. Меня он если не любит, то оберегает – тщательно и очень осторожно. И странного, честно сказать, в нем не много – не больше, чем у других. Он просто такой, какой есть. Хотя это, конечно, не оправдание – люди только своих таракашек лелеют, чужих не очень жалуют.

когда он начал периодически наведываться в дом, и потом, позже, приблизил меня к себе, все сразу пошло “не так”. чем «не так» я вряд ли смогу точно сказать. У меня, по крайней мере, так еще не было. Ну, хотя бы тем, что никто добровольно меня не замечал. Это считалось как бы дурным тоном. А Яр эту привычку поломал. Была бы у меня подружка, я бы ей все это выговаривала, а потом бы добавляла: «нет, не приставал». Но у меня подружек не было, может, и к лучшему. Зато у меня был Яр. И я всегда могла поговорить с ним. Это, безусловно, лучше любой подружки, хотя вопрос «что же все-таки ему от меня надо?» я задавала с пугающей регулярностью.[3]  Просто я же себя знаю, и в принципе долго ни на чем не зацикливаюсь. Кроме двух вопросов: про Яра и про свою роль в местном дурдоме. А его хорошее отношение можно было объяснить легко – ему вот прямо сейчас так хочется. Может и неубедительно, но что ж тут скрывать – у нас нет ничего общего.

И еще он постоянно таскает меня на всякие мероприятия. То выставку где-то откроют, то фильм надо обязательно посмотреть, да еще такой, где три человека в зале… И вот, на каком-то концерте я, в очередной раз нахватавшись завистливых взглядов, вдруг резко осознала, как мы выглядим со стороны: юная девушка, которую можно назвать девушкой с оооочень большой натяжкой и стильный молодой парень, который никак не должен быть именно тут именно с такой … ну, как я. Ну ни при каких обстоятельствах. И вот тут-то меня и начал смущать вопрос: а что же и кому в этой ситуации надо?