В Древней Руси княжеские распри, сопровождающиеся убийством кровных родственников, массовой резней и разорением были делом обычным и никого не удивляли. Что изумляло тогда, да и сейчас, так это зверство, с коим иной раз они совершались. Людей не просто убивали, но мучили, истязали, под стать римлянам, у которых редкой казни не предшествовали жестокие издевательства. Иосиф Флавий в «Иудейской войне» описывает леденящие душу подробности об участи пленных повстанцев, захваченных Веспассианом. Римляне терзали своих жертв, чтобы запугать и предостеречь от бунтов, чего ради лютовали древнерусские князья до сей поры неведомо. Не исключено, что из чистого садизма. А еще, быть может, от вседозволенности. Власть, основанная на силе, развращает, а облеченный ею превращается в атамана разбойничьей шайки, для которого закон не писан, потому что он возомнил себя законом.

В «Повести временных лет» под 1097 годом, тем самым годом, когда состоялся Любечский съезд князей, описана история о мытарствах князя Василько Ростиславича Теребовльского. Василько не убили, не постригли насильно в монахи и не заперли в земляной погреб. То ли пожалели, то ли не посмели умертвить сразу после целования креста и любеческих клятв. Его хитростью заманили на киевский двор, заковали в кандалы, выкололи оба глаза и полгода продержали в заточении во Владимире-Волынском.

Ослепление – казнь византийская, предназначенная для царей. У греков таким способом устраняли базилевсов, на Руси попытались удалить худородного князя из малозначительного Теребовльского княжества. Зачем, Бог ведает. И цели не достигли, и нажили себе непримиримого врага.

Внимательный читатель заметит, что в «Повести…» история об ослеплении Василька написана от первого лица, то есть непосредственным очевидцем событий. Это довольно неожиданно и вносит острую драматическую ноту в рассказ о злоключениях Ростиславича.

Современные исследователи «Повести…» сделали вывод, что свидетелем, а скорее всего и участником событий, происходивших в 1097 году в Киеве и Владимире-Волынском, был поп Выдубицкого монастыря Василий, тезка князя Теребовльского. Судя по тому, как он отзывается о Владимире Мономахе и Святополке Изяславиче, которому Мономах, как известно, уступил киевский стол, чтобы прекратить бесконечные распри, поп Василий был близок к линии Всеволода-Владимира и подолгу жил в Выдубицком Михайловском монастыре, семейной обители потомков Всеволода Ярославича и Владимира Всеволодовича Мономаха.

А что если попытаться встретиться через толщу времени с попом Василием, виртуально, конечно, и послушать из первых уст, но в современной озвучке, историю об ослеплении Василько Ростиславича?

***

Глубокий вечер. Поп Василий, мужчина, возрастом за пятьдесят, сидит на ложе в келье Выдубицкого монастыря и чуть слышно, почти про себя читает молитву:

Отче наш, сущий на небесах,

Да святиться имя Твое…

Под образом Спаса горят лампады, освещая длинную бревенчатую стену, целиком превращенную в иконостас, с плотно развешанными по ней деревянными иконами. Богоматерь следит за Василием кротким овечьим взором. Архистратиг Михаил глядит куда-то вверх, сжимая в руце короткий кармазинный меч. В келье у Василия студено, из квадратного оконца тянет ноябрьской сыростью и мерзлым фруктовым духом от яблонь, окаймляющих обитель с трех сторон по склонам, спускающимся к Днепру.

Лампада мигает и чадит густым томленым дымком. Пахнет сосной и прелой листвой. Выражение лица у Василия благостное. Он вспоминает, как приезжал с утра князь Василько Ростиславич, как ласково говорил с ним, с Василием и как обещал вернуться в Выдубеч на Пасху разговляться и привезти чад и домочадцев своих.

Они долго молились, стоя на коленях перед образами. Обедали в трапезной, и пока ели простую обильную пищу, Василько рассказывал про встречу в Любече, куда их всех, потомков Ярослава позвал переяславский князь. «Нас с братом считая, семь человек приехало», – сказал Василько Ростиславич со значением в голосе, и поп Василий вспомнил, что князь Владимир в сентябре еще говорил, что-де собирается позвать братьев на встречу, и вот выходит, сдержал слово. Три года длилась кровавая междоусобная война. Три года князья грызлись словно собаки, а половцы поганые ходили на Русь, зная, что некому им противиться. Изнемогла земля русская от напастей и народ изнемог, и взмолились они Богу Вседержителю и святой Богородице и вложила матерь Божья в сердце Владимиру Всеволодовичу желание сотворить мир между братьями. И, обрадовавшись, послал Мономах за Святополком Изяславичем, Олегом и Давыдом Святославичами, Давыдом Игоревичем, Васильком и Володарем Ростиславичами и Всеславом Брячиславичем. И вот, в конце листопадного октября-месяца приглашенные явились в Любеч, только Всеслав Полоцкий не приехал, отговорившись, что делить ему с ними нечего. И заключили мир, и постановили каждому сидеть в своей вотчине, и блюсти ее, и не ввергать нож меж братьев. Целовали на том крест честной и клялись, что если отныне кто на кого пойдет, то против него остальные все подымутся.

Услышав, что за Васильком осталась Теребовля, а за родным братом его, Володарем – Перемышль, отец Василий успокоенный кивнул – эти вотчины отдал братьям-изгоям еще Всеволод Ярославич, а теперь стало быть, и другие князья подтвердили их право. Отодвинул пустую тарелку, отер бороду и спросил:

– Обоз где оставил?

– На Рудице, – ответил князь и добавил – пора мне, отче, хочу поскорее домой воротиться. На душе неспокойно, не случилась бы беда в Теребовле.

Простившись с князем и проводив его до ворот, Василий пошел в келью, читал там при свете лучины и писал заметки. Помолившись, лег спать уже за полночь и проспал до утра чутким блаженным сном.

Разбудил Василия утром четвертого ноября богатырский стук в дверь.

Получив позволение, в келью шагнул отрок в дорожном коротком тулупе, со сбившейся на высоких кудрях шапкой и раскрасневшимися от быстрой езды щеками. Молвил, что прискакал из обоза князя Василько Ростиславича. При этих словах Василий вскочил с ложа словно ужаленный оводом, подозревая самое страшное.

– Князь киевский Святополк Изяславич посылал за князем Васильком гонца, приглашал к себе, в Киев на именины, которые у него 8 ноября в день святого Михаила Архангела, – принялся рассказывать отрок. – Князь отнекивался, мол, торопится ехать в Теребовлю, как бы войны там без не случилось.

– И что же, отговорился? – спросил Василий, заранее зная ответ.

Отклонив приглашение Святополка, расстроенный чем-то Василько велел, не медля за пустяками, собираться в дорогу. Отроки из княжеской дружины, расположившиеся на ночь в избах, проснувшись второпях, собирали имущество в телеги, когда из Киева прискакал второй гонец, на этот раз от Давыда Игоревича. Как оказалось, князь Давыд после съезда в Любечах поехал не к себе домой во Владимир на Волыни, а к Святополку в Киев и теперь, проведав, что Василько отказывается от приглашения, прислал ему укоризну, что не слушает-де он старшего брата и идет против его воли.

Укоризна действия не возымела, Василько, отослав гонца с повторным возражением, продолжил собираться в дорогу.

Через полтора часа прискакал третий нарочный, отчего у васильковых отроков сделалось нехорошо на сердце, а кое-кто похватал топоры, ожидая, что за всадником налетит дружина киевского князя. Дело принимало зловещий оборот. На этот раз в послании князя Святополка переданного на словах, говорилось, что если-де князь не хочет оставаться до именин, то пусть едет в Киев поприветствовать Святополка Изяславича, посидеть с ним и Давыдом Игоревичем за одним столом, а потом пусть катит себе на все четыре стороны.

Отклонить третье приглашение уже не было возможности, хотя отрок, который примчался в монастырь, и умолял князя не ездить.