В них силы небывалые вошли.

Всё было гармонично и созвучно

С тем, что хотела выразить душа.

Казалось, что с небес на то смотрели,

Боясь спугнуть движеньем – не дыша.

Давид в игре был, как Икар свободен.

Звучал здесь не заученный урок.

Но в музыке прослушивалось явно,

Что юноша душой был одинок.

Не всё даётся сразу, нужно выждать.

Скрипач не тратил время своё зря.

При нём происходило возмужанье

Помощника – летящего коня.

Жеребчик стал высоким и красивым,

Что трудно взгляд надолго оторвать.

Он часто подходил, как друг к Давиду,

И даже позволял себя обнять,

Покорно, грациозно преклонялся,

Как будто приглашая покатать,

А может для того, чтоб парень вспомнил,

Что должен был давно уже сказать.

И вот в конце означенного срока,

Когда поднялся он до скакуна,

И был готов, набравшись мощной силы,

Лететь по небу с ночи до утра,

Настало время и для снаряженья.

Давид дал кличку другу – Огонёк,

С характером таким, как он весёлым,

Иначе зваться конь его не мог.

А может это было специально,

Чтобы никто другой не подозвал.

Напрашивался Воронок и Ворон,

Но он его тогда бы потерял.

Нетрудно было просто догадаться

Созвучно цвету лошадь подозвать.

Огонь внутри него никто не видел,

Лишь музыкант один мог это знать!

Давид сказал: «Дружок мой, приоденься!

Готовься к путешествию. Пора!»

На Огоньке вмиг сбруя появилась,

Что с виду позолоченной была.

Она смотрелась ярко и богато,

И всё же была очень тяжела.

Строением своим не позволяла

Раскрыть коню в полёте два крыла,

Что скакуна от прочих отличало,

Являясь самым важным из всего.

Поэтому скрипач сказал негромко:

«Переоденься!» – больше ничего.

И тут же Огонёк оделся в сбрую,

Не хуже прежней, но из серебра.

И в ней, как в первой, было недоступным

Явить в разбеге два больших крыла.

И юноша опять не согласился,

Ведь самым главным был, как раз полёт,

А также, чтоб при этом удержаться,

Когда скакун под облако взовьёт.

Поэтому пришлось опять Давиду

«Переоденься!» – громко повторить,

И, уточняя, всё-таки добавить:

«Не лучше ль кожу лёгкую носить?»

Намёк не скрытый конь мгновенно понял,

И больше сбруй других не одевал,

А облачился в ту, что всех удобней,

И как он в ней летает, показал.

Теперь всё к путешествию готово.

Давид к себе кобылку подозвал,

И на ухо в минуту расставанья,

Чтоб успокоить сердце, обещал:

«Твой сын уйдёт со мною ненадолго.

Я обещаю, что его верну,

Как только от возможной, страшной бойни

Спасу мне неизвестную страну.

Скачи к своим. Пришла пора прощаться.

Я очень рад, что ты вновь ожила.

Спасибо за жеребчика…» Тут лошадь

От юноши немного отошла,

Ударила уверенно копытом,

Заржала, явно что-то говоря.

Подумалось – напутствие в дорогу,

Ведь сын летел за горы и моря.

Но вовсе нет! Свершилось тут же чудо.

Давид в обновках красочных стоял.

Невзрачную, как оберег рубаху,

Кафтан, сидящий ладно, прикрывал.

Кобылка же потёрлась своей мордой

О сына, посмотрев ему в глаза.

Взгляд долгий был, внимательный и добрый,

Свершающий, опять же, чудеса.

И это было очень ощутимо,

Скакун лучиться начал изнутри.

Чувствительные, зримые потоки

От матери к жеребчику пошли.

Мать с сыном чем-то важным поделилась.

Он будто бы взрослее внешне стал.

Теперь в его глазах читалась мудрость.

Он много чего знал и понимал.

Вдруг скакуны от юноши умчались,

Вдали легко на небо, воспарив,

Как ветер пронеслись вверху по кругу,

Раз пять свой путь небесный повторив,

На время с глаз сокрылись и исчезли

За горной высотой седых вершин.

Но вскоре Огонёк назад вернулся.

Теперь он был без матери – один!

Отныне, ничего уж не мешало

Направиться в далёкие края

И выйти из пространства чудо-дуба.

Давид имел волшебного коня,

Который пред Давидом приземлился,

Встал боком, чтоб удобней было сесть,

И головой покорно преклонился,

Оказывая этим ему честь.

Не понимая, как то получилось,

Но музыкант в седло легко взлетел,

Сказал: «Спешим на юг!» и конь, как птица,

Расправив крылья, быстро полетел.

И вскоре перед ними растворились

В небесной и прекрасной синеве

Сокрытые от глаз чужих ворота.

Их дуб не стал удерживать в себе.

Снаружи ничего не изменилось.

Текла, журча, рождённая река,

Что из земли под музыку пробилась.

Поднялась рядом сочная трава.

Похоже, время приостановилось,

Пока Давид в столетнем пребывал,

И это было здорово конечно,

Что он секунды там не потерял!

Препятствия кем-либо не чинились,

Под ними убегали вдаль леса,

Опасные трясины и болота,

Высоких гор большая полоса.

Без Огонька, подумать было страшно,

Как долго б музыкант до места шёл.

Зато сейчас, буквально за минуты

Он пролетел края, где б годы брёл.

Теперь всё то, о чём он прежде слышал,

Поблизости ласкало собой глаз.

Внизу росли заморские деревья,

Совсем иные с виду, чем у нас.

Изящные, раскидистые пальмы

Стояли, словно стражи вдоль дорог,

А рядом в берег билось нежно море,

Просясь впустить как гостью на порог.

Кругом сады чудесные, павлины

Ходили, распустив свои хвосты.

Признаться, музыкант во сне лишь видел

Явление подобной красоты.

Он понимал, что им пора спускаться,

Коснуться, наконец, уже земли,

Но к счастью своему чуть-чуть помедлил,

И потому увидел корабли,

Которые вдали спокойно плыли

К прекрасным, необычным берегам.

Все паруса окрашенными были

В зелёный цвет и отданы ветрам.

Единство их о многом говорило.

Они шли рядом с целью и одной:

Правителя страны прекрасной свергнуть,

И взять в награду деву за стеной.

День-два и всё должно было свершиться.

Давид теперь, на счастье, успевал

Вблизи большого града приземлиться.

Он время не сберёг, а обогнал!

Конечно было б истинной удачей

Сыскать пропажу – Феи жениха.

Но как такое можно было сделать,

Давид не представлял ещё пока.

А он ведь послан был ему на помощь,