* * *

Случай с письмом Тольятти, конечно же, не прибавил славы РЦХИДНИ. Впрочем, он скоро был стерт событиями более впечатляющими, связанными уже с внутриполитическими обстоятельствами. Разворачивался процесс в Конституционном суде по так называемому "делу КПСС". Президентская команда со всей серьезностью подошла к подготовке этого процесса. Идея о том, что партия являлась государственной и даже надгосударственной структурой, требовала историко-документального подтверждения, которое в изобилии имелось в архивах. Распоряжением Президента России была создана Специальная комиссия по архивам, в состав которой вошли представители МИД, МБ, МВД, других ведомств, в том числе и Росархива. На Росархив, который в комиссии представляли Р.Г.Пихоя и автор книги, была возложена задача организационного и документационного обеспечения деятельности Комиссии.

Возглавил комиссию один из тогдашних вице-премьеров М.Н.Полторанин, предложивший довольно жесткий режим работы по выявлению, рассекречиванию и копированию документов, а также весьма своеобразные критерии рассекречивания и процедуру доступа к рассекреченным материалам широкой общественности. Ни автор книги, ни Пихоя не были согласны во многом с тем, что предлагал делать Полторанин, но в то время в правительстве именно он курировал архивы, а, следовательно, мы были его прямыми подчиненными.

После того как рассекреченные секретные и совершенно секретные, а также особой важности архивные документы стали появляться на страницах печати, в стенах Росархива начал мелькать почти всегда нетрезвый бывший диссидент А.Буковский. Вел этот человек себя довольно высокомерно[388], однако именно он поставил перед Специальной комиссией задачу выявления и рассекречивания архивных материалов по истории инакомыслия в СССР.

Это была благородная и сравнительно с другими легко решаемая проблема. Нам открывалась изощренная и мерзкая картина преследования тех, кто в разные годы сумел найти силы и мужество, чтобы говорить правду о нашей истории и современности. Сотни документов были рассмотрены комиссией и стали достоянием общественности. Буковский был одним из первых читателей. Скоро он вооружился сканнером и в течение нескольких дней копировал рассекреченные материалы. 22 июля 1992 г. в комиссию была представлена очередная порция документов для рассекречивания, связанная в основном с так называемым "делом Синявского и Даниэля", известных советских литераторов середины 60-х годов, осужденных после того, как КГБ СССР установил, что один из них -- Андрей Синявский -- публиковал на Западе повести и рассказы под псевдонимом "Абрам Терц". Синявский был осужден на семь лет лагерей, отсидел большую часть срока, затем был помилован и уехал в Париж, где вместе со своей женой, известным литературоведом М.В.Розановой, основал журнал "Синтаксис".

Рассекречивание шло легко и спокойно, поскольку ни один из документов не содержал каких-либо признаков государственных секретов. Однако внимание автора книги привлек документ, подписанный председателем КГБ СССР Ю.В.Андроповым и датированный 26 февраля 1973 г., за номером 409-А. Андропов докладывал в ЦК КПСС о том, что КГБ СССР проводится работа "по оказанию положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы" Синявского. Принятыми мерами, сообщал Андропов, удалось скомпрометировать имя Синявского в глазах творческой интеллигенции, в том числе с помощью слухов о его связях с органами КГБ СССР, а через его жену "удалось в выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание Даниэля и Гинзбурга, в результате чего они не предпринимают попыток активно участвовать в так называемом ""демократическом движении", уклоняются от контактов с группой Якира".

Документ производил странное впечатление. КГБ СССР ходатайствовало перед ЦК КПСС о разрешении Синявскому вместе с семьей выехать на три года во Францию. Не признавая факта сотрудничества Синявского с КГБ СССР, Андропов сообщал, что в кругах творческой интеллигенции слухи об этом имеются в соответствии с "принятыми мерами". Осознавая, каким может быть резонанс от рассекречивания письма Андропова, автор книги предложил комиссии сохранить имевшийся на нем гриф секретности до лучших времен. Комиссия с этим согласилась.

Рисунок 13

Фотокопия сфальсифицированного "письма" Ю.В.Андропова в ЦК КПСС об А.Г.Синявском

Однако уже спустя месяц в кабинете автора появилась взволнованно-настороженная Розанова. В ее руках имелась ксерокопия нерассекреченной записки Андропова, представляющая ее сокращенный вариант. Розанова сообщила, что на Западе широко распространяется эта ксерокопия. Она ждала объяснений, которых автор книги в полном объеме ей дать не имел права. В самом деле, в руках Розановой находился доклад КГБ СССР в ЦК КПСС за подлинным номером и с подлинным содержанием, хотя и не с полным текстом. С другой стороны, автор не мог сообщить, что этот доклад рассматривался комиссией и не был рассекречен. Оставалось одно: заявить, что в руках Розановой находится фальшивка.

На этом мы и расстались, вполне, как мне кажется, удовлетворенные состоявшимся разговором.

Увы, события продолжали развиваться дальше. Осенью 1992 г. вместе с Пихоей я был вынужден снова принимать Розанову, теперь уже вместе с Синявским. К этому времени в израильской газете "Вести" на целый разворот под рубрикой "Вчера тайное -- сегодня явное" была помещена статья М.Хейфеца "Новые грехи старого Абрама. Андрей Синявский как агент КГБ"[389]. Это был приговор, т.к. в конце статьи фигурировала фотокопия злосчастного документа за номером 409-А в его сокращенной редакции. В нем были опущены две очень важные части текста. В первой говорилось: "Вместе с тем известно, что Синявский, в целом следуя нашим рекомендациям, по существу, остается на прежних идеалистических позициях, не принимая марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства, вследствие чего его новые произведения не могут быть изданы в Советском Союзе.

Различные буржуазные издательства стремятся использовать это обстоятельство, предлагая свои услуги для публикации работ Синявского, что вновь может привести к созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени".

Во втором изъятом отрывке, касаясь предложения не препятствовать выезду Синявского из СССР, Андропов писал: "Положительное решение этого вопроса снизило бы вероятность вовлечения Синявского в новую антисоветскую кампанию, так как лишило бы его положения "внутреннего эмигранта", оторвало бы от творческой среды и поставило бы в конечном счете Синявского в ряд писателей "зарубежья", потерявших общественное звучание".

У нас не было никакого желания постигать мотивы внутриэмигрантской "разборки", продемонстрированной в этой статье. Но Синявский и Розанова были последовательны в своем требовании получить официальное заключение по существу опубликованного документа. Экспертиза не требовала больших усилий и интеллекта. Уже через час мы передали гостям докладную записку, подписанную секретарем Специальной комиссии по архивам при Президенте Российской Федерации Н.А.Кривовой. С ее любезного разрешения процитируем часть текста, чтобы читателю все стало ясно. "Указанный документ, -- писала Н.А.Кривова, -- является подделкой, выполненной с помощью ксерокса, и представляет собой сокращенный вариант подлинной записки номер 409-А от 26.02.73. Из копии подлинного текста вырезаны угловой штамп бланка КГБ, штамп общего отдела ЦК КПСС, первый, второй, третий, шестой, седьмой, девятый абзацы, подпись, вырезки склеены и отсняты на ксероксе. На ксерокопии явно видны следы склеивания и неровности, оставленные при разрезании.

Подлинная записка номер 409-А от 26.02.73 хранится в фондах Архива Президента Российской Федерации. Документ был представлен в Специальную комиссию по архивам при Президенте Российской Федерации для рассекречивания. Специальная комиссия приняла решение сохранить гриф секретности (Протокол номер 14 от 22.07.92)"[390].

Рассказанный случай на первый взгляд может показаться некорректным. В самом деле, неизвестный фальсификатор всего-навсего сократил текст, исключив из него те части, которые свидетельствовали о непричастности Синявского к сотрудничеству с КГБ СССР. Однако можно было бы в таком случае не считать это подлогом только при одном условии: когда существовало бы указание на эту изъятую часть. Поскольку же такого указания не имелось, читателям был предложен никогда не существовавший документ, т.е. подлог, намекавший на связи Синявского с КГБ СССР. Ясно, для чего это было сделано. И точно так же можно догадываться и о том, кто это сделал. Текст, опубликованный в израильских "Вестях", по словам их редактора Э.Кузнецова, был получен им от известного писателя, в прошлом диссидента, В.Максимова. Когда Розанова стала проводить расследование сама, выяснилось, что этот текст был передан Максимову Буковским. Уже после того как стал очевиден его фальсифицированный характер, темпераментная и отчаянно-бескомпромиссная журналистка газеты "Московские новости" Н.Геворкян решила провести собственное расследование. Процитируем заключительные слова ее рассказа о злоключениях письма Андропова. "Из всех фамилий, фигурировавших выше, один человек стопроцентно читал подлинник в президентском архиве. "Так я ознакомился в архиве с кучей документов, касающихся правозащитного движения. Среди них бумаги о хельсинских группах и о судах над членами этих групп, много документов по делу Щаранского, по делу Синявского и Даниэля, в, частности о досрочном освобождении Синявского и обстоятельствах его выезда за рубеж. Надеюсь, все это со временем будет опубликовано..." Владимир Буковский, "Русская мысль" от 31 июля 1992 г.