Несомненно важным аргументом в отстаивании подлинности "Хождения" в книге Бадигина стало цитируемое им письмо писателя Б.В.Шергина, впервые подробно рассказывавшее об обстоятельствах обнаружения оригинала "Хождения", его внешнем виде и изготовлении с него копий. Из письма следовало, что Шергин, еще будучи учеником Архангельской гимназии, нередко бывал на Соловках. В один из таких приездов заведующий епархиальным древнехранилищем И.М.Симбирцев и показал "Оуставец моря акиана", взятый из Анзерского скита. По свидетельству Шергина, "рукопись была в переплете из куска кожи, на плотной бумаге размером в одну восьмую листа и писана полууставом". "В виде приложения" в рукописи имелся "рассказ о встрече с соловецким пер-воначальником Савватием", описание "Карского чюда о карбасех", а также "Чин како самому себе причастити не сущу попу" и "мирьской погребальник". По словам Шергина, он сначала не обратил внимания на эту "неказистую" рукопись, но, после того как Симбирцев начал ее читать, ему показались любопытными некоторые места. "Я, -- писал Шергин, -- стал списывать более фабульные места, иногда под диктовку И.М.Симбирцева. Несколько страниц я срисовал на бумажную кальку". Спустя лет пятнадцать Шергин вновь переписал отрывки из "Хождения", поскольку первый список стал очень ветхим. Далее автор письма свидетельствовал: "Текст, данный мною К.С.Бадигину, представляет собою в основном копию со списка, сделанного тридцать семь лет тому назад, а сам список, оставшийся у меня, оказался полезным лишь немногими еще непопорченными строками"[168].
Далее Бадигин фактически повторил свои прежние характеристики Ивана Новгородца и значения его труда для истории российского мореплавания. Вместе с тем здесь появились новые мотивы. Со ссылкой на Шергина Бадигин сообщает о судьбе вкладных книг Соловецкого монастыря, упоминавших вклады Ивана Новгородца и членов его семьи. По его данным, после знаменитой осады Соловецкого монастыря войсками царя Алексея Михайловича несогласные с реформой Никона монахи разбежались, основав на реке Выге "вторые Соловки" с богатой библиотекой из книг, ранее принадлежавших Соловецкому монастырю. "В 1933 г. древнейшие вкладные книги, -- пишет он, -- оказались в Москве на "Братском дворе" (центр поморского староверья, существовал с середины XIX в.), и там писателем Б.В.Шергиным из одной книги были сделаны выписки, относящиеся к деятельности Ивана Новгородца"[169].
Столь упорная пропаганда подлога уже не могла оставаться предметом узкоакадемического обсуждения. Кроме того, за время, прошедшее с момента введения "Хождения" в общественный оборот, кардинально изменились некоторые идеологические установки. Дутые национальные приоритеты, ставшие на рубеже 40-х -- 50-х годов одним из краеугольных камней политики и идеологии сталинизма, постепенно уходили в прошлое. XX съезд КПСС вдохнул свежий, хотя и умеренный ветер в паруса советской исторической науки. Именно благодаря этому и стала возможной публикация критического анализа "открытий" Шергина--Бадигина. Из статьи В.В.Мавродина[170] впервые становилось известным экспертное заключение Института русской литературы на фотокопии приложений к диссертации Бадигина, в ней также были приведены дополнительные доказательства подложного характера "Хождения". Мавродин проверил "параллельные", "независимые" свидетельства, касающиеся прежде всего существования самого Ивана Новгородца, -- те самые вкладные записи Соловецкого монастыря, в которых якобы упоминался он сам и его жена. Оказалось, что таких записей не существовало. Не существовало в природе и других источников, использовавшихся Бадигиным. Так, например, Бадигин ссылался на житие Варлаама Керетского, датируя его XV в., где якобы имелась запись о том, как предки Варлаама "хожаше в варяги, доспеваша им суда на ту их потребу морскую, и тому судовому художеству дружелюбно учиша". Но это житие написано около 1664 г., повествует о событиях не XV, а XVI в. и, самое главное, ни в одном из списков не имеет приведенного выше текста.
В своей статье Мавродин обратил внимание и на личность Шергина, с именем которого так или иначе оказались связанными все использованные Бадигиным тексты. Проведя доскональное, насколько позволяли источники, исследование его жизни и деятельности, Мавродин фактически связал подлог "Хождения" и сопутствующих ему материалов с именем именно этого человека. "Нельзя не обратить внимания, -- писал он, -- на то, что все те источники, которых касалась рука Б.В.Шергина, исчезали для других исследователей, и, не сделай он в свое время с них копий, не передай К.С.Бадигину, который их опубликовал, все они погибли бы бесследно для науки"[171].
Разумеется, можно было бы теперь посочувствовать Бадигину за его доверчивое отношение к рассказам Шергина и представленным тем материалам. Но делать это вряд ли стоит. Изделия Шергина нашли благодатную почву. В них Бадигин черпал истоки своего литературного вдохновения и доказательства своих ученых штудий. Трудно представить, что Бадигин стал жертвой своего собственного увлечения. Те упрямство и последовательность, с которыми он реанимировал "Хождение" и сопутствующие ему материалы, говорят о том, что в его лице Шергин нашел не просто доверчивого и благодарного пропагандиста своих "открытий", но и, как знать, фактического соавтора.
Подлоги Шергина--Бадигина оказались своеобразными продуктами эпохи жизни их авторов. На рубеже 40--50-х годов они были востребованы и стали одним из элементов той официальной политической идеологии, которая в борьбе с так называемым космополитизмом и в противовес ему развернула шумную кампанию об исторически значимых национальных приоритетах, действительных и мнимых, в различных областях знаний. В этих условиях достаточно было лишь минимального умения стилизации современного языка под "древнерусский", элементарных исторических познаний, в том числе в области древнерусской литературы и реалий XIII--XV вв., чтобы облечь действительные и фантастические представления и домыслы о древнерусской морской культуре в оболочку исторического источника, игнорируя возможные последствия строгого критического анализа. Однако, вероятно, авторам подлогов не хватало терпения, знаний и умения -- именно поэтому "Хождение", по всей видимости, не существовало в виде цельного документа, а было представлено отдельными отрывками. Но в этих отрывках фальсификатор постарался отразить наиболее впечатляющие для его "патриотического" настроения идеи: не случайно в них мы видим и усмешку над бесстыдными пиратами-норманнами, боящимися льдов, и мужественных новгородцев, честно и добросовестно занимающихся своим ремеслом, открывающих новые земли на морских кораблях совершенных конструкций и ведущих на высочайшем для своего времени уровне географические, гидрографические и иные исследования Крайнего Севера.
Техника подлогов Шергина--Бадигина оказалась несложной, но своеобразной. Главную фальшивку -- "Хождение", его подложность и недостоверность они попытались "прикрыть" несколькими независимыми друг от друга источниками, также сфальсифицированными (вкладными записями, житием Варлаама Керетского), а также данными подлинного документа, могущего вызвать ассоциацию с вымышленным персонажем (Соловецкий Патерик). В основе этой серии фальшивок лежали древнерусские литературные произведения, в том числе широко известное еще с XIX в. "Хождение" Афанасия Никитина. При изготовлении подлога были использованы также изданные лоции Белого моря и Северного Ледовитого океана, в частности лоция издания 1932 г., о чем говорит сравнение текстов. Легенда об открытии подлога оказалась достаточно типичной и представляла собой многозвенную цепочку: Соловецкий монастырь -- Анзерский скит -- Симбирцев -- Шер-гин -- Бадигин, однако в общественный оборот она вводилась по частям. Вначале Бадигин просто указал на существование рукописи "Хождения" и сопутствующие ей документы, затем связал их с именем Шергина, потом -- Симбирцева, а в конце концов легенда завершилась предоставлением на экспертизу палеографических снимков, копий и пересказов с "подлинной" рукописи "Хождения". В целом, подлог мы должны квалифицировать как грубый, рассчитанный на полное доверие не искушенного в элементарных вопросах исторической критики читателя.
