Внутренний голос монотонно забубнил о том, что время, так или иначе, вынесет меня на тот берег, где я стремлюсь оказаться. По щелчку в голове исчезли страх и тревога.

Так что не было в моём поступке никакой жертвенности. Просто расчётливый договор с собой, позволивший не изводиться ожиданиями.

Парень встрепенулся, будто отгоняя назойливую мысль.

– Идея книги появилась уже тогда?

– Да.

– А написана она была примерно год назад?

– Примерно, да.

– Во время самоизоляции?

– И да, и нет.

– Это как?

– Я бы хотела рассказать эту историю целиком, не вырывая из контекста.

Ева закинула сцепленные пальцами руки за шею. Потом заговорила, отвечая, казалось, на собственный вопрос:

– Мой план касался не только отсрочки. Я поняла, что творческие люди делятся на две категории: те, кто делает вид, что не стремится к известности, и те, кто хочет славы так, что жопа горит.

При этом у вторых как будто два пути: пытаться сотворить нечто уникальное или подражать. Я поняла, что ни тот, ни другой вариант не приведёт меня к желаемому. Но вот их симбиоз! Я заставила себя захотеть именно той славы, о которой грезят одни, при этом пользоваться принципами других. Кажется просто, да?

– Вроде да, – неуверенно отозвался Боря.

– Между ними пропасть. Это всё равно, что быть Путиным и Навальным одновременно.

Собеседник прыснул, опустив взгляд в пол и качнув головой, словно болванчик под лобовым стеклом.

– О них мы поговорим чуть позже. И как ты преодолела эту пропасть?

– Распланировала всё до мелочей и начала осуществлять, когда настало время. Минимум эмоций, максимум готовности.

– То есть популярность, свалившаяся после выхода книги, не стала для тебя сюрпризом?

– Конечно. Кстати, в детстве я мечтала о признании. Рисовала себя в пышном платье на сцене под светом прожекторов. Тогда мне казалось, что это когда на тебя все смотрят. Но к двадцати жизнь меня так пожевала, что хотелось только одного – стать незаметной. Я никого не трогаю, и вы меня не задевайте. Ты хоть представляешь, как это страшно – хотеть признания?! Сознаться в этом себе и окружающим.

Помню, как часто в голове звучал голос воображаемого интервьюера. Он задавал вопросы, на которые я мечтала ответить: о детстве и юности, из какого дерьма я выбралась и чего мне это стоило. Я как будто всю жизнь готовилась к нашей встрече, но сейчас вдруг всё забыла и принялась отвечать не по сценарию. Забавно, не находишь?

Ева бросила короткий многозначительный взгляд на журналиста, и его чуть заметно передёрнуло. Боря натянуто улыбнулся.

– Ты часто вспоминаешь место, где выросла? Родителей?

– Да, но эти воспоминания словно тревожный сон. Удивительно, как далеко человек может уйти от того места, где всё началось. Я сейчас говорю, и у меня мурашки по коже. Я хорошо помню посёлок, улицу и коммунальную квартиру. Помню, как они менялись, взрослея со мной. Наверное, окажись сейчас там, меня парализовал бы ужас от нищеты и несоответствия моим воспоминаниям.

– Расскажи несколько самых ярких?

– Большая газовая печь, которая посеребрённым углом заваливалась в комнату. От неё был такой запах… – Ева потёрла подушечками указательного и большого пальцев, словно что-то крошит, – горячий запах пыли, но при этом такой свежий, возбуждающий. Сложно передать.

Парень повёл носом, будто пытался его уловить.

– Банные вечера… Ванна стояла прямо на кухне, задёрнутая целлофановой шторкой. Нас было четверо, купались по двое за раз, а мама расплывчатым силуэтом шуршала чем-то на плите, готовила. Запах мыла смешивался с запахом ужина.

– Ты часто бываешь в своём родном городе?

– Вообще не бываю, у меня там никого не осталось. Я человек без места, которое принято называть «отчим домом». Но я бы хотела оказаться там снова, прикоснуться к стенам, которые впитали мои детские страхи. Увидеть те улицы и дворы, поросшие мальвой. Не сейчас – спустя годы, а тогда – когда детство было жизнью, а не болючим комком в груди.

Ева начала с силой растирать ладони, а затем похлопывать ими друг о друга. Её взгляд блуждал по сознанию в поисках выхода, но вместо этого продолжали литься слова:

– Иногда мне кажется, что я ощущаю его физически. Детство будто шрам, оставленный временем, по которому я вновь и вновь провожу пальцами, чтобы убедиться, что я есть.

Интервьюер поёжился.

– Ты из многодетной семьи. Это оставило какой-то отпечаток на твоей взрослой жизни?

– Конечно, я выросла, умея адаптироваться к любому пиз*ецу вокруг, – язвительно бросила Ева, – а если серьёзно, я считаю, что только в семьях, где несколько детей, можно воспитать человека с высоким уровнем эмпатии и способностью к вариативному мышлению.

– Почему?

– Мир взаимоотношений со сверстниками не такой, как с родителями. Уровень доверия другой.

– А твои родители, где они сейчас?

Ева кинула недовольный взгляд. Её тело заворачивалось в тугой узел.

– Следующий вопрос.

– Извини, что спрашиваю. Просто интервьюируя многих незаурядных людей, я часто слышу две истории: либо предки капец как поддерживали и благодаря этому всё получалось, либо ребёнок имел травмирующий опыт, из-за чего назло всему миру становился успешным. Какой из сценариев ближе к твоему?

Ева замотала головой из стороны в сторону, и Боря не сразу понял, что это не ответ на вопрос, а отрицание самого вопроса. Женщина зажмурила глаза, и сквозь ресницы проступили слёзы.

– Прости, я просто давно не была на терапии. Не думала, что меня это так заденет. Некоторые вещи очень непросто пролечиваются.

– Всё нормально? – засуетился парень.

– Да, со мной бывает.

– Почему такая реакция? Было так плохо?

Ева потёрла лоб растопыренными пальцами и выдохнула слова, будто лишний воздух:

– Я злюсь, испытываю чувство вины и скучаю одновременно.

– Ох. Нелегко, наверное.

Женщина резко подняла взгляд и посмотрела на собеседника так, будто он отобрал любимую куклу у маленькой девочки.

– Ты сказала, что ходишь к психологу. Давно начала? Можешь об этом говорить?

– В первый раз, когда дочке было три года.

– О, это давно! Не помогает? Или нужно постоянно ходить?

– Да, это как пожизненный приём лекарства. Перестаёшь – и тут же скатываешься на первоначальный уровень. Я люблю терапию. Там я нахожу вдохновение, интересные мысли, идеи. Даже после тяжёлых сеансов приходит чувство покоя и наполненности.

– Что значит тяжёлый сеанс?

– Это когда во время беседы происходит то, что тебе не нравится. Например, всплывают сильные эмоции, которые стыдно демонстрировать. Или наоборот, понимаешь, что могла бы достать больше, но почему-то закрылась, отрезав контакт.

– Ты всегда ходишь к одному специалисту?

– Да.

– Цена сеанса изменилась за последний год?

Ева рассмеялась горьким правдивым смехом, какой бывает только после того, как поплачешь.

– Ну, Боря. Любишь ты подковырнуть. Цена изменялась по мере повышения квалификации специалиста. Мои успехи на ценообразование не влияли. Давай устроим перерыв, выпьем кофе.

Пока кофемашина фыркала в кружки, они вскарабкались на барные стулья, которые оловянными солдатиками торчали по обе стороны кухонного островка с каменной столешницей пронзительно-чёрного цвета.

– Я настроил камеру, поснимаю вас здесь, – сообщил оператор.

– Мы готовы, – кивнула хозяйка.

Интервьюер отложил телефон и потёр ладони.

– Ладно, поехали дальше. Ты живёшь одна? У тебя есть мужчина?

– Живу одна. Мужчина есть. Рубрика «Личная жизнь звезды»? – Ева засмеялась.

Гость отозвался на заразительный смех кривой улыбкой и отхлебнул ароматной жидкости:

– Ух, крепко! Чтобы заниматься творчеством, ты рассталась с мужем?

– Мы разъехались.

– Вы не развелись официально?

– Развелись. Но это было давно.

– Это как?

– Фиктивный развод, чтобы я могла получать пособие на детей как мать-одиночка. Забавно звучит, да?