– Ты, кажется, не хочешь участвовать в подготовке свадьбы. Как будто ты вообще не хочешь праздника! – возмущенно крикнула Женя.

– Любовь моя, – убаюкивающим голосом говорил Джек, обнимая взбешенную девушку, – мне видится, что ты не совсем верно понимаешь мои намерения. Праздника я не хочу, – при этих словах глаза Жени округлились, и рот уже открылся, чтобы выпалить новые возмущения, но Джек не дал ей сказать ни слова и продолжал, – Я женюсь на тебе не потому что хочу печати в паспорте, не потому что хочу роскошного пиршества в свою честь, где все будут расхваливать меня, вступившего в законный брак. Я слишком стар и уже хорошо знаю, что брак – не место для наслаждений. Я и без церемонии бракосочетания беру на себя ответственность за тебя и всегда буду ее нести. Я женюсь на тебе, потому что это сделает тебя счастливой. А делать счастливой свою любимую – и есть смысл брака, это настоящее счастье для любого мужчины. Ты хочешь, чтобы весь мир увидел, что ты избрана? Он это увидит. Хочешь, чтобы я при всех поклялся, что буду любить тебя вечно? Я это сделаю. И, уверяю тебя, буду безмерно счастлив, что смог осуществить твою мечту.

– Правда? – всхлипнула Женя, вытирая нахлынувшие слезы.

– Правда, – кивнул Джек, – но вот с этими салфетками, – он ткнул на груду лежащих на кровати разноцветных, расшитых кружевом полотенец, – ты ко мне не ходи.

Смеясь, они собрались идти наверх, но Дэниэл остановил брата и кивком головы попросил его проследовать за ним. Джек поцеловал Женю, велел ждать его возвращения и без него не выбирать цвета платьев подружкам невесты. Она послушно поднялась в спальню, а Джек и Дэниэл вышли во двор и сели на пороге дома. Поздняя осень уже вступила в свои права, со скрюченных серых деревьев на остывшую черную землю падали последние желтые жесткие листья. Небо висело светлое, прозрачно- голубое с глухим сероватым оттенком, а по нему летели гонимые ветром хлопковые облака и спешащие на юг птицы. Холодный воздух леденил открытые пальцы рук и мог даже добраться до закутанных в носки пальцев ног. Джек слегка поежился и хотел было идти домой, но поведение брата его остановило – Дэниэл сидел и стучал пальцами правой руки о пальцы левой руки, а это означало, что у него созрел серьезный разговор с братом, который он даже если бы хотел, не мог отложить. Джек тяжело вздохнул и сказал:

– Давай, говори. Что случилось?

– Джек, ты не думаешь, что это перебор?

– Что именно? – изумился Джек, и его пальцы непроизвольно стали повторять движения за пальцами Дэниэла.

Дэниэл, устремив взор куда-то вдаль, как будто смотрел сквозь пространство и время, говорил с братом своим обыкновенным спокойным тоном, со стороны можно было подумать, что обсуждаемая тема совсем его не заботит.

– Вы так активно готовитесь к свадьбе, в то время как Ольга в одиночку справляется со всеми обязанностями председателя?

– Дэниэл, – вкрадчиво начал Джек, – она может в любую минуту отказаться от этой роли.

Дэниэл одарил Джека суровым смиряющим взглядом и продолжил разговор в прежнем характере:

– Если ты понимаешь ее характер хотя бы на малую долю, то знаешь, она не откажется.

Джек потерял надежду не только на то, чтобы переубедить брата, но и на то, чтобы найти себе какое-то оправдание. Он встал, несколько раз измерил шагами длину крыльца, наконец, остановившись, сказал будто бы с гордостью:

– И потом, – недолгая пауза,– нее есть ты.

Дэниэл встал рядом в братом и, глядя в упор на него, говорил быстро, но все ещё сдержанно:

– Сейчас не лучший период, и я не могу заменить ей сестер, которые так увлечены построением отношений, что теперь уже и не считают нужным проявить какой-либо интерес к деятельности Кацелиума.

Джек сел на холодное бетонное крыльцо и разводя большими руками, спросил тихо и смиренно:

– По- твоему, это все моя вина?

Бровь Дэниэла от удивления подпрыгнула на месте. Он обдумывал стратегию продолжения разговора и решил остаться стоять, нависая над братом, как черная туча над городом.

– Джек, я не узнаю тебя, – вздохнул Дэниэл, – Ты знаешь, во что она ввязалась, ты в курсе ее планов и политических представлений, но все еще считаешь, что она справится одна, думаешь, это безопасно?

– Нет, я знаю, что это очень опасно. Смертельно опасно.

На этих его словах на крыльцо выбежала разъярённая Ольга, которая , по всей видимости, слышала если не весь разговор, то его часть. Она уже раскрыла рот, чтобы защищать свою способность быть во главе и исполнять обязанности председателя, как внезапное онемение правой ноги отвлекло ее, она сжала рукой пострадавшую ногу, и не успев ничего сказать, рухнула на землю, потому что и левая нога онемела. Ольга зажмурилась от болезненных ощущений, со всей силы растирая ноги, а когда она открыла глаза, резкий белый свет ослепил ее – она снова оказалась в белой комнате без дверей.

– Нет! – закричала Ольга, если бы кто-то был рядом, он непременное бы оглох от такого звука, но, к счастью или несчастью, в комнате было пусто, как в пустыне.

К своему ужасу, открыв глаза, Ольга поняла, что опять очутилась в той белой комнате. Она глубоко вдохнула и посчитала до десяти, как этому учат психологи, чтобы справиться с панической атакой. Она хотела посмотреть в карманах телефон и позвонить Жене, но она не только не смогла найти его, она обнаружила, что не может даже увидеть какую-либо часть своего тела, кроме рук, когда она опускала глаза, все было размыто, словно во сне. Решив, что это и есть сон, Ольга начала щупать себя на руки, но это не помогало, тогда она ударила себя по лицу, но и это не сработало. Страх снова стал завладевать ее телом, хотя она изо всех сил старалась оставаться в здравом уме. Она посмотрела по углам комнаты, надеясь найти какую-нибудь щель. Когда она подошла к одной из стен, то увидела крохотную струю воды, которая лилась с потолка. Ольга подняла голову – весь потолок был мокрым, и он вот- вот обрушится под тяжестью воды. Она накрыла голову руками, и в тот же миг ее обдало ледяной водой. Ольга вскрикнула, убрала руки от головы и увидела, что она больше не в комнате, а около дома, стоит под проливным дождем.

– Ольга, скорее вернись в дом!

Ольга повернулась на крик и увидела стоящую в дверях дома мать с махровым полотенцем в руках. Ольга послушно прибежала в объятия матери.

– Ты вся дрожишь, – растирая замёрзшую дочь, шептала Александра Михайловна.

– Что это было, мам? – дрожащим голосом спросила Ольга.

Александра Михайловна ничего не ответила, потому как не знала, что отвечать, ведь ничего, кроме дождя она не видела. Она обняла покрепче дочь, закрыла дверь и повела ее в гостиную греться.

Ольга была в растерянности, единственное объяснение белой комнате и ее постоянному появлению в ней была шизофрения или диагноз ещё похуже. От страха или от глупости она решила ничего не рассказывать родным до тех пор, пока белая комната снова не появится.

Теплота и запах ароматических свеч, которые так любила зажигать Александра Михайловна, растопили переживания Ольги, и, лежа на коленях у матери, как в детстве, она медленно погружалась в полусон, сквозь который ещё могла слышать разговоры сестёр, Марии и мамы. Это был настоящий девичник.

Мария сидела на мягком ковре из длинной шерсти и отвечала бесконечно сыпавшиеся на нее вопросы. Она излучала спокойствие и радость, и потому выглядела моложе своих лет. Свежесть лица, розовые щеки, как у юной леди, особенно вводили в заблуждение окружающих, которые даже приблизительно не могли опередить ее возраст. Она была небольшого роста, всегда носила платья или юбки длинной до пола и заплетала вьющиеся каштановые волосы в разного вида забавные, сложные косы. Внешность ее многие сочли бы ничем не примечательной, однако в сочетании с внутренней одухотворённостью она виделась всем красавицей.

– Мужчине хочется быть рядом с мудрой женщиной, – медленно говорила она,– той, которая примет его таким, какой есть, поддержит, попросит помощи, проявит слабость, позволит о себе заботиться, не станет навязывать свое мнение. Никому не хочется быть мужем «умной», той, которая замучает советами, лишит возможности принимать решения и брать ответственность, для которой собственная правота важнее отношений с другими людьми.