Неблизкий час, нелегкий путь

И не видать ни зги…

Но все равно когда-нибудь

Услышу я шаги.

Мелькнув в улыбке свет и тень,

Я голову склоню…

Но ты мне скажешь:

– Добрый день!-

Давая имя дню.

И я навстречу побегу,

И, всем стихам на зло,

Мосты заветные зажгу,

и станет так светло,

Что ты по строчкам, может быть,

Сумеешь угадать,

Как я хотел тебя забыть,

Чтоб было легче ждать.

– Мама, – закрыв книгу, обратился Василий, – а как ты думаешь, мужчина и женщина равны?

– Ох уж эта пагубная привычка всех равнять, – прыснула Александра Михайловна недовольно, – она уже успешно сморила поколения семей и впредь даст большое количество разводов. Что за надобность? – и она долго сокрушалась о большом упущении в юрисдикции назвать право каждого человека быть таким, как он есть, "равноправием".

– Правильно было бы сказать "значимость". Ты значим, я значима, папа значим, но мы абсолютно точно не равны. Как может яблоко быть равным груше? Представлять, что в браке оба человека могут вести себя одинаково и выполнять одинаковые обязанности с удовольствием и наслаждением просто легкомысленно.

Александра Михайловна всегда была настоящей хозяйкой своего домашнего мира, не в старой западной манере, когда в доме был и садовник, и гувернантка, и повар, но в своей особенно приятной манере, она успевала все делать сама, довольствуясь собою, детьми, супругом и домом. Вставала она рано, почти с рассветом, говоря, что так она бодра в течение всего дня, а если встанет позже, то будет клонить в сон. Проснувшись, она долго прихорашивалась у зеркального белого стола, освещённого четырьмя лампами, сидя за которым Александра Михайловна походила на царицу Александру, жену Николая 2. Она смотрелась в зеркало, кокетничая со своим отражением, то приглаживая копну темных волос, то поднимая их в высокий буйный пучок наверх, то заплетая причудливые для мужского глаза косы. После такой церемонии в приподнятом настроении она шла на кухню, готовить завтрак и кое-что на обед, нежно напевая любимые мелодии. Закончив с готовкой и накрыв стол к завтраку в гостиной, она поднималась по гладкой деревянной лестнице наверх, чтобы разбудить своих детей поцелуями, умыть, накормить и отправить в школу. Когда она оставалась дома одна, то посвящала время себе – читала книги, ходила с подругами на короткую прогулку, писала маслом, пела и аккомпанировала себе на рояле, могла посетить музеи или выставки, но впрочем это она предпочитала делать вместе с семьёй. Ближе к вечеру, за пару часов до возвращения мужа, она готовила ужин, помогала детям с уроками или играла с ними в настольные игры. После прихода Петра Алексеевича и ужина вся семья собиралась в гостиной за беседой, игрой или чтением.

Сейчас после обеда Александра Михайловна с детьми перешла в гостиную, где стали ждать отца и коротали время, болтая обо всем на свете и ни о чем одновременно. Эта беседа доставляла огромное удовольствие участникам, они много шутили и много смеялись.

Был уже девятый час вечера, когда хлопнула дверь кабинета на втором этаже, и послышались шаги, спускающиеся вниз по лестнице.

–Дочь, собирайся, – громогласно объявил только что вошедший отец семейства, встав посередине гостиной, – Я приглашаю тебя на спектакль.

–Тебе разумнее было бы пойти куда-нибудь с мамой, – с большой неохотой и безразличием отказалась Ольга.

–Сегодня в Большом театре дают «Бурю» Шекспира. Я хотел бы пойти с тобой, – настаивал Петр Алексеевич.

–Камелот, – обратилась Александра Михайловна к дочери, назвав ее детское прозвище, – папа прав, – голос ее был мягок и нежен, так что был способен растопить лед в рассерженном сердце ребенка, – Идите вдвоем, насладитесь культурной жизнью. Родная, – положив свою теплую ладонь поверх руки Ольги, продолжала она, – этого старика не вытащить никуда из своего кабинета, а сейчас он сам предлагает. Не упусти такой шанс, – Александра Михайловна подмигнула дочке.

–Но мне нужно заниматься с Василием, – расстерялась Ольга.

–Мы с ним справимся и без вас, – уверила Александра Михайловна и с ноткой издевки добавила, – Идите уже, видеть вас не желаю!

–Спасибо, мамочка! – Ольга поцеловала мать и отправилась в свою комнату, чтобы привести себя в подобающий леди вид для похода в театр.

–Спасибо, что подыграла, – целуя супругу в Румынию щеку, поблагодарил Петр Алексеевич, когда Ольга уже не могла слышать их разговоры.

–Если вы вернетесь раздельно, вам обоим будет кого обвинить, – иронично подметила Александра Михайловна.

–Разве я обвинял тебя в чем-то? – искренне удивился Петр Алексеевич.

–Предоставить список за последние тридцать лет или пятьдесят?

Раздался негромкий, плохо скрытый смешок сидящего за столом младшего сына Трубецких.

–Это так смешно? – наигранно возмутился отец, потрепав Василия по его голове.

–Тебе пора идти, Петр Алексеевич, – сказала Александра Михайловна, когда услышала шаги своей дочери по коридору, – актеры вас ждать не будут.

–Я бы поспорил, – буркнул себе под нос Трубецкой, поправил пиджак, поцеловал супругу и сына и отправился вместе с дочерью в театр.

Огромные золотые залы Большого Театра радостно принимали гостей, желающих окунуться в мир трагедий и комедий, в мир, построенный на вымысле, но так ярко отражающий реальность. Пётр Алексеевич, взяв дочь под руку, прошел от машины до самого своего места в зале, непрерывно здороваясь кратким кивком головы и сдержанной улыбкой едва ли не каждого идущего мимо человека. Стоит заметить, что этим самым прохожим (а среди них были и мужчины солидного возраста и состояния, и юные дарования, ещё никому неизвестные, и женщины разных возрастов и положения в обществе) было чрезвычайно приятно внимание Трубецкого, хотя и было очевидно, что все они знают и слышали о Петре Алексеевиче много больше, чем он о них. Ольга улыбалась всем и радовалась неожиданно приятному походу в театр с отцом: такие вечера всегда имели особую знаковую силу для их тандема и происходили подобные вечера обязательно после свершения или же накануне важных дел и событий.

– Для театра "Буря" – одно из коварнейших произведений, – экспертно подметил Пётр Алексеевич, когда они с дочерью заняли свои места в ложе, – Ее необычность и сложность очень часто ставит в тупик театральных деятелей. Поэтичность и глубокий смысл, фантастические персонажи и реальные люди, элементы символики, чистой условности и крупный психологический план, сказочность обстановки и реальность чувств и конфликтов!

– И как совместить это в театральной постановке? – спросила Ольга, приняв свою роль ученицы перед великим ментором.

– Это не наша с тобой головная боль, – хитро улыбнулся Трубецкой,– на брошюре ведь нет твоей фамилии, значит, ты пришла наслаждаться зрелищем, питать знания и немножко (голос Петра Алексеевича стал тоньше и задирестее на этом слове) критиковать.

С этими словами Трубецкие полностью отдались происходящему на сцене, не отрывая глаз ни на секунду от актеров, лишь изредка в самых душеразрывающих моментах рука Ольги быстро и резко сжимала предплечье отца.

Для искушенного читателя считаю своим долгом пояснить поступок моего друга ответить на ваш естественно возникший вопрос о том, почему именно сейчас и почему именно этот спектакль выбрал Трубецкой для просмотра с дочерью. Литература – это не просто книга, вымысел, не имеющий ничего общего с реальностью. Литература – это и есть жизнь, это истории, поданные и рассказанные нам людьми более одаренными и мудрыми, чем толпа. В частности Шекспир в своей трагикомедии «Буря» делится своими наблюдениями над проблемами власти, справедливости и свободе. И именно над этими вопросами должна была задуматься Ольга по замыслу Трубецкого. Если вы, мой уважаемый читатель, не знакомы с «Бурей», я бы советовал вам ее прочесть.

Но я снова отвлек вас от наших героев, вернемся же в театр.

– Что скажешь, дочь? – обратился Петр Алексеевич к Ольге в то время, как зал рукоплескал и вызвал на бис актерский состав.