Стояла глубокая ночь, темень вокруг крепости такая, что хоть глаз выколи. И все-таки я вынужден был согласиться с воином.

— Боюсь, далеко мы в такой темноте не уйдем, но, по крайней мере, уберемся отсюда.

Мы быстро оседлали лошадей и вернулись будить спящих товарищей. Однако нам это не удалось. Что бы мы не делали, они продолжали спать.

— Все равно давай посадим их на лошадей, — в отчаянии предложил Передур.

— Придется привязывать их к седлу, — ответил я. — Нет, Передур, поверь, мне тоже хочется убраться отсюда подальше, но в темноте с таким грузом мы не сможем идти. Придется подождать до рассвета. К тому же ты и десяти шагов не пройдешь босиком. Не стоит в таком виде возвращаться в Инис Аваллах.

Делать нечего. Передур начал разводить костер, и мы вместе так и простояли с ним до конца ночи, с оружием, спиной к огню, вглядываясь в темноту и переговариваясь, чтобы отогнать страх.

Рассвет долго не наступал. Когда наконец взошло бледное северное солнце, я ждал тумана, но вместо него в воздухе висела тончайшая дымка. Она не мешала видеть на холмах вокруг сухой колючий кустарник.

Как только достаточно рассвело, мы свернули лагерь. Передур сбегал в гнилой лес и вернулся в сапогах. Мы очень хотели как можно быстрее оставить это место. Таллахт наконец избавился от неестественной окоченелости и теперь просто мирно спал. Я наклонился, чтобы снять повязку с его глаз, и молодой человек проснулся от первого же прикосновения. А вот дальше случилось неожиданное. Он взвился вверх, словно лежал на раскаленных углях, толкнул меня и начал размахивать кулаками, бессвязно крича.

— Здесь! Они здесь! — орал он, отмахиваясь от воображаемых противников.

С помощью Передура мне удалось его скрутить.

— Успокойся! — заорал я ему прямо в ухо. — Мир, брат!

Передур свалил его на землю и придавил сверху.

— Мир! Мы твои друзья.

Опустившись рядом на колени я примерился и влепил воину изрядную пощечину.

— Таллахт, очнись!

Услышав свое имя, он перестал сопротивляться. Теперь он затравленно переводил глаза с меня на Передура, и к нему медленно возвращалось сознание.

— Ой! — сказал он и зажмурился.

— Все, Передур, подними его, — сказал я. Он стоял, пошатываясь, как человек, выпивший не одну кружку эля.

— Все кончилось, Таллахт. Ты снова среди живых, — сказал я ему.

Он наклонился ко мне и схватил за руку двумя руками.

— Лорд Галахад, прости меня. Я думал… Я думал, что ты… — Он отпустил мою руку и схватился за голову. — Господи Иисусе, спаси меня! Мне такой странный сон приснился!

— Все уже прошло, парень. Ты в порядке?

— Мне кажется, я тысячу лет проспал, — ответил воин с каким-то мечтательным выражением. Он вознамерился поведать свой сон, но я остановил его.

— Успеем еще поговорить. Лошади готовы; мы едем прямо сейчас.

Я повернулся к Лленллеугу, очень рассчитывая на природную живучесть ирландца. Он очнулся и даже сел, морщась от боли.

— Как ты себя чувствуешь, брат?

— Как никогда лучше, — прохрипел он сорванным голосом. Откашлялся и выплюнул на землю кровавый сгусток.— Давно я сплю?

— Не очень. Ночь и еще полдня.

— Понимаю. — Он облизнул пересохшие губы. — Как вы меня нашли?

— Увидели дым. Ты сможешь сесть на лошадь?

— Я даже на козла сяду, лишь бы он меня увез отсюда.

— Тогда давай двигаться, брат, и чем скорее мы покинем эти проклятые руины, тем лучше.

— Вы видели девушку?

— Мы никого не видели, кроме тебя. Она была с тобой?

Он не ответил. Я схватил его за руку.

— Лленллеуг, она была с тобой? Это ее работа?

Лицо Лленллеуга исказилось от боли.

— Подожди минутку, — сказал я. — Я тебе помогу. — С этими словами я вложил ему в правую руку копье. Ирландец ухватился за древко копья и подтянулся, а я помогал ему сзади. Он встал, шипя от боли сквозь зубы. Его шатало. И кашель. Пришлось поддерживать его, пока он прочищал легкие.

— Все не так плохо, как я думал, — наконец выдохнул Лленллеуг, щурясь и опираясь на копье. — По крайней мере, — прохрипел он, — крови вроде больше нет.

— Девушка, Лленллеуг, она была здесь? — спросил я снова.

— Не помню.

— Но ты же отправился за ней, — настаивал я. — Как еще тебя могло занести в Ллионесс?

Лленллеуг как-то исподлобья глянул на меня и отвернулся.

— Я же сказал, не помню!

— А что ты помнишь?

— Ничего особенного. Помню, как шел по следу и пришел в Ллионесс. Там заметил знак и подошел посмотреть, что он может означать. — Он замолчал, а потом добавил с раздражением: — Дальше ничего не помню.

Конечно, он сказал не всё, но я не знал, как заставить его сказать больше.

— Ладно, — согласился я. — Теперь ты в безопасности. Возвращаемся в Инис Аваллах. Потом вспомнишь. — Он мрачно кивнул, а я крикнул Передуру, чтобы тот привел одну из лошадей. — Давай пойдем потихоньку. — Я взял Лленллеуга за руку. — Обопрись на меня.

Вдвоем с Передуром мы кое-как посадили высокого ирландца в седло и вручили ему поводья.

— А теперь — вон отсюда! — воскликнул я, выводя лошадь из разрушенного зала.

Мы покинули разрушенную крепость, пересекли остатки рва и направились на север. Мы старались не шуметь, но получалось не очень хорошо. Все-таки двое верховых и двое пешком производят немало шума. Мы с Передуром шагали рядом с нашими товарищами, готовые в любой момент поддержать их, если вдруг они решат выпасть из седел. За день мы сумели одолеть изрядное расстояние.

Сумерки застали нас на пути домой. Лагерь разбили в сухом русле небольшой лощины и скудно поужинали. Дежурили по очереди мы с Передуром, и с первыми лучами двинулись дальше. Никаких бедствий с нами в дороге не приключилось, ничто не вызывало тревоги. Однако когда нашим глазам открылся эстуарий, где несколько дней назад я потерял свою лошадь, меня охватило нехорошее предчувствие.

Конечно, никаких следов того ужасного события не осталось, но само это место казалось погруженным в тоску и мрак. Какое-то тоскливое ощущение заброшенности… Мне стало холодно, а в голове роились мысли о смерти и запустении.

Мы постарались разбить лагерь как можно дальше от этого зловещего места. Остаток пути до Инис Аваллах прошел без происшествий, а Таллахт настолько пришел в себя, что время от времени уступал лошадь кому-нибудь из нас и шел пешком.

Итак, вечером шестого дня мы увидели замок Короля-Рыбака — сверкавший, как белое золото в сумеречном свете; прекрасные стены и башни отражались в озере внизу. У меня болели ноги. Наверное, в последние годы я слишком много времени провел в седле. Мы остановились, позволяя этому мирному зрелищу наполнить наши истомленные души безмятежностью.

К воротам мы подошли как раз в тот момент, когда монастырский колокол призвал прихожан на вечернюю молитву. Я забыл, как называется эта вечерняя служба, а может, никогда и не знал. Возможно, когда-нибудь и я смогу отложить копье и меч, и предаться мирному созерцанию, которому уже теперь посвятили себя здешние добрые братья.

Под звон колокола мы миновали безмолвное святилище и ступили на извилистую тропу, ведущую к Тору, остановившись наверху, чтобы окинуть взглядом землю внизу, постепенно растворявшуюся в синих сумеречных тенях. Нас встречали. Прибежал Рис и засыпал нас вопросами.

— Подожди, брат, — сказал я. — Обо всем расскажем, только сначала дай промочить глотку.

— Оставьте лошадей, — сказал Рис. — Я пришлю кого-нибудь. — Повернувшись к остальным, он бодро начал: — Входите. Пендрагон ждал тебя, он дал… — И тут он увидел Лленллеуга — тот сгорбился в седле, опустив голову, вот-вот готовый потерять сознание от усталости, и Передура, держащего коня Лленллеуга в поводу. — Что с ним? — воскликнул Рис, бросаясь к всаднику. — Он ранен?

— Помоги нам его снять, — попросил я и объяснил, что мы нашли его избитым и при смерти. — Он поправится, не бойся. Но несколько дней отдыха и еда не повредят.

Мы стащили безвольное тело ирландца с седла, но тут он пришел в себя и заверил нас, что сможет идти сам, дескать, незачем волочь его, как мешок с зерном. Он уперся, и мы позволили ему идти самому. Гордость! Тут уж ничего не поделаешь. По-моему, на последних милях он копил силы именно для этого момента. Не хотел допустить, чтобы любимая королева и братья по мечу видели его слабость.