Он забормотал стихи Корана, хранящие от зла, и снова схватился за мое плечо. Рука его дрожала, и я знал: он ощутил весь ужас того, что мы совершили. Я попытался успокоить его:

— Там тебя ждут лошади. Твоя работа сделана, ты богат, а скоро будешь свободен. Завидую тебе.

Новые молитвы срывались с его губ, но за мое плечо он держался, и мы, спотыкаясь, медленно брели во мраке.

— Не нравится мне все это, — сказал он. — Какая правда может быть в убийстве? Неужели Бог уже наказывает меня за участие в этом?

— Да нет же. Все, что сделал ты, — это принес шкатулку, — сказал я. — А что нам еще остается? Ждать, словно бараны, которых все равно зарежут?

— Да защитит нас Бог! — пробормотал он.

— Слушай, — сказал я. — Давай я расскажу тебе одну знаменитую историю.

И я начал рассказывать ему часть из «Шахнаме», вставляя время от времени те стихи, что помнил, дабы успокоить его. К моему облегчению, магия поэзии сработала. Фарид перестал скулить и, казалось, следил за нитью повествования.

Когда мы наконец добрались до конца хода, я накинул на себя чадор, лицо скрыл под пичехом и вывел Фарида наружу в маленький сад. Неподалеку я увидел конюха, державшего двух лошадей, как и обещала Пери. Фарид едва удерживался, чтоб не побежать. Я проводил его до Тегеранских ворот и смотрел, как он покидает город.

Лицо Пери светилось, как солнце, проглядывающее сквозь тучи. Взгляд ее согревал меня, и я чувствовал, что все мои труды стоили этого. Я знал, что говорить можно лишь после того, как она отошлет Азар-хатун за чаем и финиками.

— Все в порядке, — просто сказал я.

— Отсутствие печати заметили?

— Нет. По крайней мере, пока нет.

— Фарид?

— Отбыл. Был так напуган, что вряд ли когда-нибудь ступит на улицы Казвина.

Она испустила долгий глубокий вздох:

— Да хранит тебя Господь всегда.

Мы оговорили каждый наш час в течение последних двух суток и решили, что, если кому-то из нас начнут задавать вопросы, будем говорить, что она была в своих покоях и писала письма своим сторонницам.

— Оттоманы до сих пор не прислали поздравления с коронацией Исмаила, — сказала Пери. — В связи с таким нарушением церемониала мне придется написать Сафийе-султан, жене Мурада Третьего, и выразить свою заинтересованность в сохранении мирного договора, естественно, сопроводив письмо подарками. В случае допроса я смогу сказать, что нанимала лошадей и конюха для отсылки всего этого.

— А что мне говорить о моем местопребывании?

— Ты помогал мне. Если кто-нибудь на базаре видел, как ты забираешь пилюли, — скажешь, что я разрешила тебе поискать новые лекарства для своего желудка, — отныне это станет удобной вечной неприятностью.

Я улыбнулся.

— А теперь, прежде чем ты уйдешь к себе, я хочу прочесть тебе стихи, которые написала.

— Какая прекрасная неожиданность!

— Присядь.

Я взглянул на нее. Сидеть, когда она стоит? Это будет первый раз, когда я нарушу правила.

— Не стесняйся.

Я опустился на одну из подушек. Пери взяла листок глянцевой бумаги, на которой она любила писать стихи, и начала читать вслух.

— Да не устанут твои руки! Это прекрасно.

— Ты говоришь так, потому что твои уши слышат лишь красоту, — ответила она с притворной скромностью.

— О нет, правда, — заверял я, расчувствовавшись.

Подумать только — царевна пишет мне хвалебные стихи! Никогда не посмел бы и надеяться на такое. Мужчины всегда считают меня ниже себя из-за моего отсутствующего инструмента, а женщины воображают, что я такой же, как они. Ошибаются все. Я и в самом деле третьего пола, совершеннее, чем те, кто жестко привязан к одной роли, заповеданной от рождения. Пери это поняла. Не считать меня увечным, а прославить то новое, чем я стал. Мое рождение как евнуха наконец было признано и отмечено такими же трубными звуками, которыми празднуют рождение мальчика.

Я был мужчиной, поэтому мне захотелось обнять ее; как ее слуга, я мог лишь приветствовать ее. Столкновение чувств взметнуло меня на ноги. И я просто остался стоять, не зная, что делать дальше, пока улыбка Пери не сказала мне: она понимает, что творится в моем сердце.

Весь день во дворце было тихо. Чуткий, словно кот, я ловил каждый шум, который мог сказать: свершилось. Но все молчало. Ближе к вечеру я сказал Пери, что хочу вернуться на крышу и постараться оттуда разглядеть, проглочены ли наши пилюли.

— Можешь идти, — сказала она. — Я прикажу кому-нибудь из служанок принести тебе поесть.

— Благодарю вас, повелительница.

Я размотал свой тюрбан, взял один из чадоров ее девушек, прикрылся и взобрался на крышу. Белый холодный туман наплывал отовсюду. Я укутал голову и глянул в небо, мерцающее первыми звездами. Когда одна из них мигнула мне, я представил, что это Хадидже сообщает о своем прибытии…

Пушка выстрелила, и Азар-хатун принесла мне одеяло и ужин. Должно быть, Пери сказала ей не жалеть ничего Жареный барашек, прямо-таки спадающий с косточки, несколько сортов риса, тушеная ягнятина с зеленью и лимоном, цыпленок с подслащенным барбарисом, огурцы с простоквашей и мятой, горячий хлеб. Когда я поел, Азар поставила передо мной большую пиалу чая, сдобренного кардамоном.

— Как черный убор оттеняет твои глаза цвета кофе… — поддразнила она меня, и улыбка ее была ярче благодаря чудной родинке около нижней губки.

— Только подобная тебе роза милостива даже к скромнейшему из цветов, — принялся заигрывать я.

— А что ты делаешь на крыше?

— Изучаю звезды, — сообщил я. — Царевна попросила меня углубить мои знания планет и светил.

Я надеялся не увидеть, как открывается дверь дома Хассана, поскольку это значило бы, что шах жив. Но когда луна поднялась высоко в небеса, дверь заскрипела, отворяясь, и Хассан вышел с человеком в простой одежде — с шахом — и несколькими хорошо вооруженными телохранителями. Я просто вспыхнул от разочарования. По всей видимости, пилюли он не глотал. Ну а если принял, и они оказались недостаточно сильными?

Когда они исчезли, мне больше было незачем мерзнуть снаружи. Я спустился и нашел Пери.

— Они только что ушли праздновать, — доложил я, и гнев сводил мне челюсти.

— Что ж, пускай, — холодно ответила Пери. — Почему бы тебе не помочь мне с этими письмами?

Тело мое напряглось для любых действий. Я напомнил себе, что Баламани однажды сказал мне про властителей. Они, словно самые быстрые животные на земле, едят нечасто. Иногда они расходуют всю силу за доли секунды и потом не трогаются с места, пока добыча убегает прочь.