«То, что я сейчас буду рассказывать, наверное, стыдно, я стараюсь так не думать, но всё же, чем дальше продолжается эта дурацкая история, тем меньше я могу сопротивляться подобным мыслям.

Стыдно в этом признаться, но никакого рационального объяснения найти не получается. Может быть, я схожу с ума.»

Вера подвинула ноут поближе. Подружка, кажется, хотела рассказать что-то новенькое. Впрочем, Вера давно подозревала, что Вика что-то скрывает. Это раздражало. Спросить прямо в лоб, что приосходит, – было слишком унизительно. Но уж сегодня Вику, кажется, прорвало: сейчас сама всё расскажет.

Однако, Вера не спешила. Чересчур долго пришлось ждать откровений подруги, и вот настало время поквитаться за затянувшееся молчание, наступил наконец-то ее черед наслаждаться, мучая Вику, надеющуюся на мгновенную реакцию приятельницы. Вера набрала то, что и полагается в этих случаях: «Что случилось?», и её красивый, с гладким ногтем пальчик завис над клавишей «энтер». Нет, она не будет торопиться нажимать «отправить», она выждет хорошую паузу, Вика заслужила это. Пусть понервничает, пусть поймёт, что без её доверительных бесед люди нормально живут.

И вдруг… сообщения исчезли!

– Передумала! – вскрикнула от неожиданности Вера.

Вика снова одержала верх, теперь была очередь её паузы. Верка готова была уже почти умолять, чтобы Вика поведала о своих несчастиях.

«Хорошо, подруженька! Больше тебе тоже ничего не расскажу!» – зло прошипела она приятельнице, от души и с удовольствием представляя, как та однажды попросит помощи, но вместо этого получит фразу типа «А помнишь, как ты…»

Представлять это было сладко, и Верка увлеклась. Мир вокруг исчез, его заменила картинка с заплаканной, умоляющей выслушать её Викой, и Веркой, убедительно говорящей победную, назидательную речь, гордо оставляющей подругу в сложной ситуации одну.

Из плена грёз вывел звонок в дверь. На пороге стояла Вика, прям вот, как и представлялось минуту назад, заплаканная и умоляющая… Ммм, что же делать, вот он шанс наказать подругу, отомстить ей… Но любопытство взяло вверх.

– Проходи, что случилось?

– Не знаю, как и сказать, долго не решалась, попробовала тебе написать, но, чувствую, это совсем не то. Вера, я знаю, что только ты сможешь меня понять, остальные скажут, что я сошла с ума.

Верка моментально простила подругу, ведь только ей, ей одной предстояло узнать страшную тайну. Такое доверие! И как она могла сомневаться?! Ведь только ей, больше никому. Ах, кому, кому же теперь первому стоит рассказать то, что сейчас ей поведает Вика. Наверное, Машке, пусть знает, что не только ей доверяют страшные тайны, а то слишком поверила в себя. Конечно-конечно-конечно! Всё рассказывать нельзя, только намекнуть, но тааак намекнуть…

– Вера? – спросила Вика с тревогой глядя на неё. – Ты слушаешь?

– Да, конечно! – поспешно кивнула Верка.

– В общем, я просто не знаю, как всё это понимать…

– Да говори уже как есть! – нетерпеливо прикрикнула Вера.

– В общем, Филимоновна, моя соседка. Подо мной живёт? Помнишь?

– Померла? Сколько же ей было? – Вера вплеснула руками.

– Да ну тебя, – с досадой ответила Вика.

– А в чём тогда дело? – явно заскучав, спросила Верка.

– В том-то и дело. Последний год она сильно болеет. Из квартиры почти не выходит, не может по лестницам ходить, только по ровной поверхности. Дом наш старый, у нас очень хорошая слышимость, сама знаешь, а Филимоновна прямо подо мной живёт. Она год уже так стонет, что мне её даже жалко. Я на кухне сижу днем, в доме никого, она стонет: мурашки по коже.

– Ну, старый человек. Вик, я не понимаю, ты чего хочешь?

– Ничего я не хочу. Слушай. Это продолжается уже пару месяцев. Я раньше не обращала внимания, ну, старая, ну, стонет… Но тут я осталась одна, днём, и она… В общем, я стала замечать. Она причитает не всегда, и раньше не завывала так. Это началось, когда к ней соцработница стала приходить. И стонет она только в то время, когда к ней приходит эта самая работница из соцслужбы.

– Думаешь, пытает старуху, где та сокровища царские зарыла? – хихикнула Вера.

Вера и Вика были подругами с детства. Росли в одном доме, в разных подъездах. Вместе ходили в школу, сообща бегали стрелять глазами мальчишкам, утирали друг другу слёзы и ненавидели одних и тех же врагов.

Дом, в котором они жили, стоял лицом к точно такому же другому, за которым стройно высилась ещё парочка, как две капли воды похожих друг на друга, обшарпанных пятиэтажек. Обычная рабочая окраина. Точнее, окраина когда-то была рабочей: здесь вовсю коптил небо черным дымом завод, строил жилища для своих, приманивал людей из области, сулил несметные богатства и невероятные удобства, а потом бросил всё это и закрылся, не выполнив и половины обещаний. Теперь всеми брошенный гигант разрушался, швыряя с самого верху кирпичи в прохожих, иногда таинственно вздыхая теплыми летними вечерами, маня чёрными пустотами к себе любителей приключений.

Когда-то здесь было многолюдно. Теперь райончик доживал последние дни. Некоторые квартиры стояли вовсе закрытыми. Сдавать их приезжим не получалось, даже задёшево. Старики умирали. Детей здесь почти не рожали, а если и случалось, то стремились с ними переехать подальше отсюда, поближе к центру. Если б успел завод построить школу и садик в околотке, может быть, дела шли бы куда веселее, но он не успел. До ближайшей школы приходилось добираться на двух автобусах, а что до садика – и вовсе легче дома оставаться с ребенком.

Вера, Вика да ещё парочка девчонок гуляли кругами по району. Мальчишки их возраста уже вовсю выпивали у ларька с мужиками, и девки их в общем-то интересовали гораздо меньше, чем байки у шалмана. Все знали друг друга, как родню. А с родней какие любовные отношения?

На весь район была известна Филимоновна – старуха без возраста, одинокая, бездетная и безбедная. Она жила в доме, кажется, вечно, во всяком случае, жильцы почти всех квартир пятиэтажки сменились, почти в каждой кто-то из старшего поколения умер, но Филимоновна не сдавалась. На площадке ее этажа из трех квартир жилыми оставались только две: она и соседка, тоже в возрасте, но лет на двадцать, а то и тридцать моложе ее, люто ненавидевшая всё, что связано с Филимоновной. В общем, старухи друг дружку рьяно ненавидели. Ну, у этой бабки хоть родственники были: сын Юрка. Правда он женился и переехал в другой район города. Изредка навещал мать, даже внуков привозил, хотя невестка ни разу не показалась на глаза. Говорили, будто у Юрки здесь была его первая любовь, все ещё неподалеку в нашем районе жила, и будто бы Юркина жена очень ревновала к ней, поэтому отказывалась навещать свекровь.

В общем, про соседку носились по району самые обычные сплетни. А вот про Филимоновну ходили легенды. Одна – романтическая. Будто в молодости сильно была влюблена Филимоновна в молодого человека, но строгие родители не разрешили им жениться. С тех пор, она никому не отдала своего сердца, доживая век в полном одиночестве. Из точных сведений было только то, что всю жизнь старуха проработала бухгалтером, была очень вредной и высокомерной. Ни с кем, кроме начальства, не общалась, держалась стороной. Всегда одна.

Впрочем, случилось однажды, что и Филимоновну район заподозрил в человеческих чувствах. Было ей тогда за шестьдесят или уже семьдесят, никто точно не знает, но на пенсии она завела себе собачонку, пуделя, Тяпочку. Тяпочка избалован был ею вусмерть, лаял почем зря с ночи до утра, она только пришепётывала, носясь вокруг него: «Тяпочка, сынок». Соседи по лестничной клетке пили крепкие снотворные, лишь бы на часик заснуть под визг пуделя. Указать Филимоновне на то, что она должна соблюдать тишину, не решился никто. Все жалели старуху, уж так она была со своим Тяпочкой нежна, будто и правда с ребёнком, даже называла его сыночком чаще, чем по имени. Да и потом, помрёт ведь старуха со дня на день, а перед смертью с человеком кому охота отношения портить? Ты его сейчас выругаешь, а он наутро возьмёт да помрёт. Где его потом искать, чтобы прощения попросить. Ему-то что? А тебе всю жизнь майся, мол, ты виноват, накричал, а у стариков давление, сердце, прочая требуха…