В дневнике 10 февраля 1916 года записано:
"Прекрасно нападать и прекрасно защищаться. Рыцарство состояло в признании законности и красоты в действиях обеих сторон. Это значило вообще прекрасна война... В нашей нынешней войне нет ни капли рыцарства... Причин много, но одна из важных - глубоко психологическая. Это отрицание самого права войны. Умерло "право и закон войны"... И оттого она теперь общепризнанное преступление..." (ОРБЛ, ф. 135, разд. 1, папка № 46, ед. хр. 6.).
В грохоте выстрелов на полях битв и в туманах {267} человеческой совести борются два нравственных начала: одно, которое еще не воплотилось в жизнь,- это идея , единого человечества, другое, которое еще не умерло, идея отечества. И это они "ставят немцев и французов друг против друга на полях битв с одинаковым правом на национальную защиту и, быть может, с одинаково смутным сознанием общей вины перед идеей общечеловеческого братства".
Прослеживая долгий и трудный путь человечества, Короленко приходил к выводу:
"Закон общественной жизни - все возрастающее объединение, а самое широкое объединение, каких до сих пор достигло человечество, были отечества... и потому из всех общественных чувств чувство к родине самое широкое и самое сильное".
Статья "Война, отечество и человечество" проникнута глубокой верой в торжество новой идеи великого общечеловеческого объединения. Но веря в будущее торжество этого нового величайшего объединения, отец указывал на неумершие чувства страстной любви и нежности к высшему из прежних человеческих объединений - родине.
"С первой струей родного воздуха, с первым сиянием родного неба, с первыми звуками материнской песни вливается в душу и загорается в ней что-то готовое, извечное, сильное, что потом растет и крепнет вместе с человеком. Точно оживают в отдельной душе вековая борьба и страдания родного народа, а с ними и вековые стремления человечества к единению и братству... Счастливые соединяют любовь к родине со своей радостью, несчастные со своим горем".
Идеал нового высшего объединения, поднимающегося над идеей родины, с точки зрения отца,-это все человечество, включающее в себя и объединяющее в высшем единстве враждующие сейчас отдельные отечества. {268} Но отечества не должны быть помехой этому высшему объединению. Все они, каждое со своими особенностями, со своим характером, должны войти в братскую семью у народов. Ведь идеалом человеческих отношений является не подавление отдельной личности, а величайший ее расцвет в сотрудничестве со всеми остальными. В каждом народе, так же как и в каждом человеке, есть неповторимые черты, свое восприятие мира, и человечество было бы беднее от обезличения хотя бы одного, даже самого малого, народа. Мечте отца представляется не смешавшееся и нейтрализованное человечество, а братский союз, сохранивший все красочное многообразие особенностей отдельных народов, отдельных отечеств.
"Не отказываться от отечества, не разрушать эти ковчеги будущего единства, а сделать их независимыми и сильными, готовыми к новым объединениям - такова задача",- полагал он.
И в борьбе между отдельными государствами он видит трагедию потому, что идея общечеловеческого братства требует отказа от этой борьбы, а отказ от нее есть уклонение от борьбы за отечество, горячая любовь к которому так жива и так требовательна. В этой войне, думает он, не будет победителей и побежденных, но все, даже победители, окажутся одинаково раздавленными, разбитыми и виновными перед высшей идеей человечества.
Однако, с точки зрения Короленко, любовь к родине делает проповедь пассивного пацифизма в этой свалке народов смешной и ничтожной - "чириканьем под грозовые раскаты огромнейшей из войн, которым не принесешь пользу человечеству..." Но "война - великая и печальная трагедия, и к ней не идут фарсы уличного шовинизма и пошлых клевет, которыми шовинисты обеих сторон засыпали друг друга". {269} Его внимание и горячее сочувствие во время войны привлекает фигура Ромена Роллана. Статьи Роллана "В стороне от схватки" ("Au dessus de la melee"), по мнению Короленко, выражают то, что почувствовалось в неосознанном движении толпы, встречавшей пленных немцев на Тулузском вокзале. В поступках Роллана отразился принцип деятельности Красного Креста: во имя высших заветов братства оказывать помощь также и врагам.
В рукописи, озаглавленной "Не раздувайте вражды", уже во время русской революции, он пишет:
"Трагедия войны кинула друг на друга государства и обратила на время всю их мирную, часто дружественную культуру во враждебную культуру вражды и истребления. Ромен Роллан напоминал французам о том, что немцы дали человечеству Шиллера, Гёте, Бетховена, Канта, а немцам говорил о великих именах Франции и Англии.
Основной мотив, проводимый Ромен Ролланом, был: "Не раздувайте вражды".
Он опровергал клевету, с какой бы стороны она ни шла, и напоминал, что воюющие народы работали сообща на пользу человечества и что им опять придется работать вместе. Среди господствующего озверения Р. Роллан призывал литературу своей страны напоминать среди свалки об уважении к человеку, хотя бы и во враге, об уважении к правде и человечности даже во время войны,- она по крайней мере останется сама собой, т. е. орудием человечности и правды и облегчит возможность вернуться к общей работе культурных народов..."
"Мне хочется,- говорил отец в заключение,- повторить своим соотечественникам: "Не раздувайте вражды". А печати мне хотелось бы сказать это с особенной силой..."
{270}
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ
19 мая (по старому стилю) 1915 года отец с матерью, возвращаясь из Франции на родину, выехали через Марсель по Средиземному морю. Этот путь во время войны не был вполне безопасным.
На море отец сразу почувствовал себя спокойнее и здоровее, к нему вернулся нормальный сон, сменивший долгую, тяжелую бессонницу. Личный страх был почти совершенно чужд Короленко, и он, по рассказам матери, с улыбкой смотрел на суету пассажиров, спешивших надеть в опасных местах спасательные пояса.
"Дорога морем была чудесная,- писал он В. Н. Григорьеву 15 июня,- и мы оба чувствовали себя превосходно. Правда; пароход шел с закрытыми огнями, и капитан явно нервничал: мы везли военные снаряды для Сербии и, в сущности, ехали почти на пороховом погребе. Но я не верил в германские подводные лодки и давно не спал так сладко, как на этом "Моссуле", рядом со складом бензина и ядрами..." (ОРБЛ, Кор./II, папка № 2, ед. хр. 11.).
"22-го мы увидели вдали пароход,- сообщил он Н. В. Ляхович 28 мая 1915 года,- буксировавший подводную лодку. Оказалось - французский сумарен (Подводная лодка (франц.).), подбитый где-то. 24-го мы шли в сумерки мимо каких-то огромных скалистых островов, необыкновенно величавых и мрачных. Из-за одной из этих скалистых громад вдруг вынырнул какой-то тяжелый и темный броненосец и пошел наперерез нам. Потом сделал оборот, обошел нас и между ним и "Моссулом" началась сигнализация флагами. Затем он подымил и опять затерялся где-то между темными скалами. Оказалось, что это французский броненосец... Одним словом, чувствовалось, что мы в зоне войны..." {271} Это морское путешествие дало отцу возможность посетить Грецию.
"В Афинах,-писал он С. Д. Протопопову 29 мая 1915 года,-несмотря на палящий зной, бродили по городу, взбирались на Акрополис, были в тюрьме Сократа, - пещера в каменной скале, с дверями, без окон. В расщелине скалы кто-то оставил маленький букетик. Перед нами были две русские девушки, думаю, что это они отдали дань Сократу... Впечатление незабываемое..."
Дальнейший путь - "Сербия, Болгария, Румыния. Впечатление битком набитых поездов, пересадок, бессонных ночей..." (ОРБЛ, Кор./II, папка № 2, ед. хр. 11.) - писал отец В. Н. Григорьеву 15 июня 1915 года.
В Сербии у отца был украден чемодан со всеми рукописями и материалами, собранными за время войны. Он пробовал искать их, задержавшись для этого в Румынии, и позднее из России, списываясь со своими заграничными друзьями. Но чемодан не нашелся, и обстановка происшествия заставляла отца предполагать, что кража была совершена чинами сыскной полиции.
