И это - день за днем, номер за номером повторялось в течение целых недель... И это одно царило над воображением целого края, так как "единственная газета" приводила лишь те отзывы столичной прессы, которые повторяли ее собственные мрачные измышления.
После всего этого в № 72 "Бессарабца" появилось следующее интересное признание:
"...По собранным теперь точным сведениям оказывается, что в этом деле решительно нет ничего такого, что дало бы возможность видеть ритуальное убийство (курсив мой) даже для лиц предрасположенных к тому".
...Итак - вся мрачная картина якобы ритуального убийства, со всеми ее ужасающими подробностями опровергнута "от начала до конца", как сплошной вымысел. И сама газета, которая первой пустила его в ход, вынуждена признаться, что она увидела в простом убийстве то, что не могут увидеть "даже лица к тому предрасположенные"!
Спустя более двух месяцев после самого убийства я после приведенного опровержения, я ехал в вагоне {87} железной дороги по направлению от Бендер к Кишиневу и вступил в разговор с одним из пассажиров. Это был молодой еще сельский священник, скромный и благодушный человек, "по долгу христианскому" возмущавшийся жестокостями и варварством кишиневского погрома. В конце концов, однако, он не мог не выразить своего личного мнения, что евреи в значительной степени "сами виноваты" в постигшем их бедствии... И он заговорил об "употреблении христианской крови" и о "недавнем случае" в Дубоссарах.
- Но, батюшка... Ведь это суеверная басня, уже опровергнутая печатно.
- Кем? Еврейскими газетами? (Под "еврейскими газетами" в Бессарабии разумеют всю русскую прессу, за исключением юдофобской.)
- Нет, самим "Бессарабцем".
Со мной был соответствующий №, и я показал его моему собеседнику. На его простодушном лице выразилось искреннее недоумение... И много еще раз впоследствии, в Кишиневе и вне Кишинева, я слышал ссылку на дубоссарское убийство, как на несомненный факт, раскрытый "с такими подробностями", которые не оставляют места никаким сомнениям...
Это, конечно, потому, что потворствовать темному суеверию толпы легко, а бороться очень трудно. Кровавые измышления, идущие навстречу закоренелому предубеждению, - глубоко поражают воображение, и нужно в десять раз более усилий, чтобы искоренить мрачную нелепость, чем для того, чтобы широко пустить ее в ход. День за днем в возбужденную слухами массу кидали одну кровавую подробность за другой... После того, когда истина была раскрыта, мрачную изуверскую ложь нужно было преследовать у самых ее источников, разоблачать до конца с такой же страстностью и с таким же упорством, с каким она распространялась, {88} апеллируя к здравому смыслу и к чувству справедливости, очищая от ее остатков загрязненное воображение масс...
Но в данном случае для Бессарабии сделать это было некому. Монопольный орган бессарабского антисемитизма привел холодно и лаконично несколько строк безличного и никем не подписанного опровержения, которое не произвело должного впечатления и прошло мало замеченным. Правда, положение русского антисемитизма ввиду этого яркого случая оказалось все-таки довольно затруднительным, так как если не кишиневская, то вся почти остальная русская печать попыталась обратить против предрассудков и изуверских басен мораль "дубоссарского дела"... Но и на этот раз судьба помогла русскому антисемитизму: вскоре последовал циркуляр (изданный министром Плеве) по цензурному ведомству, которым дубоссарское дело было изъято из сферы обсуждения печати... Итак - распускать злостную клевету можно было сколько угодно. Когда начались опровержения,- министр Плеве нашел их опасными для общественного спокойствия...
...Это, конечно, не объясняет всего, но объясняет многое в последующих событиях.
...Среди таких обстоятельств наступал в Бессарабии праздник пасхи в апреле 1903 года, ознаменованный ложными слухами о зверстве евреев и действительными зверствами христиан над еврейским населением города Кишинева. Разумеется, этим зверствам нет оправдания. Но простая справедливость требует, если не в оправдание, то в объяснение... поступков кишиневских христиан, указать на то, что эта масса была темна и невежественна, что она находилась во власти вековых предрассудков, что она искусственно была подвергнута ядовитому влиянию односторонних мнений, что она верила печатному слову и была отдана правительством во {89} власть монопольной человеконенавистнической прессе, что она считала то, что делала, своим гражданским долгом перед "государственной идеей", представленной для нее в лице г[осподи]на Крушевана, что, наконец, она была искренно убеждена, что соседи-евреи, на которых она кинулась, - еще недавно питались кровью замученных в подпольях христианских детей...
А в этой вере она неповинна... Эта "вера" внедрялась в темную массу при благосклонном содействии правительства" (Неизданная глава из очерка "Дом № 13".).
В такой атмосфере и под таким влиянием в апреле 1903 года разразился первый в Бессарабии еврейский погром.
Приехав в Кишинев, отец посетил места самой мрачной драмы - Азиатский переулок и дом № 13, которому посвящен очерк. Он собрал впечатления очевидцев и восстановил картину убийства в этом доме черта за чертой. По данным о составе жильцов видно, что дом был населен беднотой. Цифры получены из официальных показаний, даны при заявлениях убытков; жильцов "можно скорее заподозрить в преувеличениях, чем в утайке".
"...Слух о насилиях распространился по всему городу до самых дальних предместий вместе с известиями о том, что власти не предпринимают никаких мер для прекращения насилий. К губернатору ген[ералу] фон Раабену явилось несколько депутаций с уверениями, что достаточно будет одного его появления на улицах для прекращения беспорядков. Но губернатор генерал фон Раабен от появления на улицах отказался. Говорили, что он ждет какого-то приказа из Петербурга, а до получения этого приказа не считает себя в праве защищать жизнь и имущество евреев... {90} Надеялись, что приказ непременно придет ночью..." (Неизданная глава из очерка "Дом № 13".).
Отец старался всесторонне выяснить причины и полную картину событий. Он встречался и разговаривал не только с потерпевшими. В дневнике 1903 года записаны разговоры с антисемитами. 13 июня отец отметил:
"Четвертый день я в Кишиневе, и чувствую себя точно в кошмарном сне. То, что с полной психологической несомненностью выясняется передо мною, действительно похоже на дурной сон. И как в кошмаре, - более всего мучит сознание бессилия..."
Бессилие состояло в невозможности полно раскрыть причины погромов, обличить попустительство и непосредственное участие в их организации официальных лиц. Зная невозможность широко осветить эту сторону вопроса, отец своей поездкой преследовал цель собирания фактов. В письме к жене от 12 июня 1903 года в Румынию, где мы все в это время жили, он писал: "Не знаю, успею ли, но мне хочется написать то, что я здесь вижу и чувствую, и напечатать так в виде отдельных непосредственных набросков, без претензий дать сколько-нибудь исчерпывающую картину..."
Результатом поездки явился очерк "Дом № 13", написанный начерно тут же в Кишиневе. Однако появиться в печати очерк в то время не мог. Он был выпущен сначала за границей.
В России "Дом № 13" впервые напечатан в 1905 году. (Короленко В. Г. Дом № 13. Очерк. Харьков. Издание В. И. Рапп. 1905. 32 стр.). ( см. на нашей стр.; ldn-knigi)
{91}
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИВЕЕВО, ПОНЕТАЕВКУ, САРОВ
15 июля 1903 года отцу исполнялось пятьдесят лет. В Кишиневе он получил первое приветствие "от интеллигентного кишиневского общества", а вернувшись в Полтаву, застал множество поздравительных телеграмм и писем. Юбилейное чествование тяготило его. Горе, принесенное смертью матери, впечатления кишиневского погрома, недовольство собой вследствие бессилия говорить полно о всем виденном заставляли его стремиться уехать куда-нибудь, чтобы избегнуть чествования. 21 июня он писал жене в Румынию:
