Глебов почесал щетину на щеке, кивнул.
— А потом произошло полное фиаско. После взрыва той установки, как выяснилось, меня отправило не только в другое место, но и в другое время… Я оказался в своей собственной комнате, только в будущем. Нас двоих, две моих версии, замкнуло самих на себя, произошёл одновременно физический и временной парадокс. В итоге, я снова окончательно стал шаровой молнией, ещё и швыряемой во времени туда-сюда.
— Поэтому, когда мы вас видели, вы просто исчезали?
— Конечно. Я летал над полигоном во времени и пространстве, всё больше влияя на ход событий и привлекая к себе внимание. Сначала пришлось устранить Ефроима, потому что он послал запрос в «Телефорс», есть ли у меня семья, надо ли прислать чек, если надо — то куда. Это всё могло расковырять спорные моменты моего прошлого, пошли бы вопросы, которых я не хотел… Затем Сахаров этот, еврейский проныра, который несколько раз видел меня, за всеми следил, стучал в Москву, ещё и вёл свой собственный дневник, зараза такая. Надо было что-то делать, а то ещё бы оказался героем доноса… Там вы меня увидели, пришлось действовать по обстоятельствам, выкручиваться. Затем Латыгин подвернулся — я на вас, Клим, убедился, что не могу сразу всех свидетелей убрать, пришлось приспособиться и действовать только тогда, когда у меня было достаточно энергии. Я всё ждал, что Кебучев догадается, сконструирует что-нибудь, ну и убирал с поля зрения тех, кто мог мне помешать. Наконец, Гавриил Платонович сподобился вместе с вами провести один из лучших экспериментов года — и вот я здесь, рядом с вами, баранки ем…
Профессор Филиппов встал, потянулся, немного размял конечности.
— Надо признать, кстати, что вы, Клим Глебов, действительно очень хороший следователь. Видел шифровку Сахарова — я её разгадать так и не смог, а вот вы запросто. Да и с ловушкой неплохо придумали, я не сразу догадался. И смелый человек… А вот Агнаров меня изрядно повеселил. До чего ж у него с головой всё не в порядке было, что он додумался до этой своей теории с Гэсэром или как там его. Ещё на монгольском со мной заговорил. Дурдом, да и только.
— Ну, на Якова Иосифовича мог повлиять тот гул, что вы распространяли…
— А, это! Приятный бонус к шаровой молнии — создаваемое ей электро-магнитное поле вырабатывает звуковые колебания определённой частоты и амплитуды, тот самый гул. Он действует подавляюще на всех млекопитающих, в том числе человека, вызывая в них приступ животного страха… Впрочем, оставим это на совесть Фрейда и ему подобных. Нас с вами ждёт много работы — надо приехать в Москву, рассказать обо всём и возобновить эксперименты. Какая штуковина, а?! Ну просто чудо инженерной мысли. А какой потенциал! Какая мощь будет в наших руках! Сколько всего предстоит сделать, открыть и исследовать! Нас ждёт Нобелевская премия…
Михаил Филиппов сделал пару шагов от догоравшего полигона в сторону, навстречу заре. Вдруг раздался выстрел — мужчина ойкнул, упал на колени и повалился лицом в песок.
***
На спине Михаила Михайловича Филиппова багровым пятном расплывалась кровь. Над ним стоял Кебучев, в его руке дымился маленький «Браунинг». Глебов мотнул головой, перевёл взгляд с трупа на Гавриила Платоновича, затем обратно, выдохнул и как-то машинально опустил свой пистолет.
— Гавриил Платонович, но зачем?!
— Вы всё и сами слышали.
Профессор Кебучев спокойно поставил пистолет на предохранитель, убрал его в карман пиджака и сел обратно на то же место, где и сидел. Достал портсигар, вытащил из него последнюю сигарету. Вздохнул и закурил. Клим без сил присел рядом, раскурил папиросу и в недоумении посмотрел на своего компаньона.
— Климушка, ну не смотрите вы так, ей-богу! Я ни за что не поверю, что кадровый офицер, выпускник Николаевской академии, участник Великой войны и Белого дела — и вы никогда не убивали. Так что покурите, вам станет легче, если отвыкли, и признайтесь уже себе и мне, что вы бы поступили так же, как и я. Вы ведь тоже человек чести.
— Гавриил Платонович… Я не хочу спрашивать, откуда у вас такая информация, хотя я постарался себе создать максимально «правильную» биографию… Но скажите только, неужели из-за убийств?
— Из-за них, из-за чего же ещё. Но и не только… Как бы вам сказать. Я ведь тоже служил в своё время. И речь не только о моём сотрудничестве с Русской императорской… Тогда, в девятнадцатом году, я, насмотревшись на ужасы революционного Петрограда, вступил в Северо-Западную армию, под командование славного генерала Николая Николаевича Юденича. Да, страшное это было время… Но, знаете, даже тогда мы, офицеры, оставались людьми. Конечно, всякое на фронте бывало. Чего уж там, и к стенке ставили, как сейчас модно говорить, и вешали, и шашками рубили. Но мы, по крайней мере, лично я никогда не перегибал палку, никогда не занимался террором по отношению к гражданским и никогда не убивал просто так. Вот выстрелить из «мосинки» по противнику — это да, это честный бой. На шашках с ним сойтись, изрубить краснопузого матроса. Но нельзя же в самом деле вот так вот, как этот самый Филиппов! Эх, некогда я им восхищался, считал своим великим учителем, светилом науки, романы его читал. А теории! А политический дискурс, критика современных философов, нападки на классиков… Да что уж там, тогда я загорелся марксизмом — а всё из-за Филиппова, из-за Михаила Михайловича, МихМиха, как мы его звали за глаза. Он подсунул мне Маркса, снабдив своими комментариями…
Гавриил Платонович погрустнел и потупил взгляд в песок.
— И посмотрите, кем, а точнее чем он стал? Человек бросил жену и детей, притом дважды: сначала случайно, из-за эксперимента, а потом вполне осознанно, спасая свою шкуру в Харькове. Он сошёлся с женщиной, которая его любила, ради, простите, жилплощади и плотских утех. Убил её. Пусть косвенно, случайно, но убил, превратил в пепел. Затем обманом приехал сюда, подвергал нас всех опасности. Из-за него взорвалась первая установка, погибли рабочие. Он хладнокровно и цинично убил сначала Джона, совсем парня ещё, потом Сахарова, наконец, Латыгина, честного малого. Пытался убить вас, сжёг заживо Агнарова. Пусть я к Якову Иосифовичу относился и с холодком, но нельзя же так!
— Да, вы правы, профессор…
— И вы видите раскаяние? А его здесь и нет. Это существо — а я считаю, что это уже существо, шаровая молния, а не человек — так вот, это существо, создание, занято лишь тем, что рассуждает, как надо продолжить эксперименты. Рассказать всему миру, обрести славу и богатство, создать совершенное оружие. Мы оба видели, на что способно было это. Представьте себе, что могло бы произойти, если бы молния-Филиппов добрался бы до реальной власти, денег и технологий? Нет, это уже не был профессор Филиппов. Это уже было то страшное и уродливое создание из электрического тока, что мы с вами лицезрели. И ему не место в нашем с вами мире.
Следователь кивнул. Услышал неясный шум, поднял голову — с запада, навстречу рассвету, летел небольшой самолёт защитного серого цвета, с крестами на фюзеляже по бокам.
— Голубчик, помогите-ка мне. Давайте с вами оттащим тело и скинем его в огонь. Пусть подтвердит официальную версию, что Александр Трилович исчез, превратился в выжженное пятнышко на полу. Не хочу, чтобы мои немецкие коллеги изучали его тело как феномен.
— Не останетесь?
— А что мне тут делать? Не вы, так другой меня раскроет. Вы, конечно, очень хороший следователь — но таких не так уж и мало. На постройку очередного канала я не хочу, здоровья не хватит. В расстрельные списки — тем более… Так что полечу, а там уже найду себе место, может быть, во Францию переберусь, или Швейцарию… Хотите со мной?
Клим отрицательно покачал головой.
— Что мне там делать? Фокусы показывать, как я из пальца могу молнией в чай попасть?
— Вы офицер, следователь и просто порядочный человек. Такому, как вы, будут рады в любой приличной конторе.
— Ну, вот пусть в ГУГБ НКВД радуются. Преступников ещё пруд пруди — и не на всех из них есть Клим Глебов, следователь по важнейшим делам. А поймать и отправить под суд нужно всех и каждого, на то нам закон и дан.
