Впрочем, о чём это я? Конечно, мы принесли с собой бесценное сокровище, которое оказалось главным и единственным богатством, доставшимся нам в Новом Свете! Иными словами — девятнадцать из тридцати пираний нашего экипажа оказались беременными. Понесла даже Магдалена, а я-то давно уже махнул на неё крылом, ведь ей было уже за тридцать, а не одна из её прежних связей не дала плод.
Я знаю, этого можно не понять, но я уже рассказывал, что свирры значительно отличаются от местного населения, и то, что у людей с мозгами, вывернутыми бредовой моралью, считается позором, у них воспринимается, как благословение Небес! Тем более что их народ понёс в этом походе страшные потери — более восьмисот крепких мужчин и молодых здоровых юношей ушли со старшими Самбульо и не вернулись.
Вот это была беда, так беда! Конечно, какое-то количество мужчин в их селениях осталось, но это были либо старики, либо подростки. Ну, ещё немного увечных, получивших ранения в предыдущих походах. Они уже не годились для службы в качестве скорпионов, но могли быть достойными отцами семейств, и, конечно, пираньи этими ветеранами не побрезгуют, но ведь их на всех не хватит!
Так что же делать? Не сводить же свиррских девушек с окрестным мужичьём! Извините за собачье сравнение, но это, то же самое, что допустить случку между породистой борзой и бродячим кобелём. И дело не в том, что он беспородный и шелудивый, а в том, что он битый, оплёванный, трусливый холуй!
Именно отсутствие холопства привлекало меня в этих людях, а вовсе не умение лихо драться, как об этом можно было подумать. Для них сеньор это не только господин и покровитель, но и товарищ по оружию, и отец к которому всегда можно обратиться за помощью, защитой и справедливостью. Свирры никогда не кланялись Самбульо до земли, а тем более не ползали перед ними на карачках, как это принято у каких-нибудь азиатов, а теперь понравилось и европейским горе-владыкам! И господа уважали своих вассалов, заботились о них, и всецело на них полагались.
А теперь что? Если подмешать к ним кровь местных крестьян, то вместе с ней придёт врождённое холопство, низкопоклонство, мужицкая хитрость, подлость, трусость. (Без обид — всё это, увы, есть у честных хлебопашцев, против которых я в принципе ничего не имею. Но у них своя стезя, а у природных воинов, своя. Дорогое вино с самой лучшей простоквашей смешаешь — помои получишь!)
Это и сеньоров испортит, ведь люди есть люди — привыкают ко всякой ерунде, начинают мнить о себе невесть что. Сначала барин слушает льстивые речи, потом ему становится мало, он требует ещё и ещё, и вот он уже нос дерёт, почитает себя, чуть ли не богом, и о слуг своих ноги вытирает! А какой из него при этом воин и полководец? Никакой! Само предназначение дворянина и сеньора исчезает, стирается. Никому он такой не нужен, и даже вреден. Это путь к гибели, а потому я не хотел, чтобы моих Самбульо окружала вместо преданных людей тупая лакейская дворня!
Если такое допустить, (а этим кончится, ведь природа потребует своё), то это будут совсем не те свирры. Над такими понадобится стоять с кнутом, следить, чтобы они делали свою работу хорошо и не давать поднимать головы, иначе они не только всё сделают плохо, но будут норовить сесть на шею.
От таких придётся беречь спину, заводить специальную охрану от собственных подданных, чего отродясь не было в нашем хозяйстве, где эти самые подданные являлись основой, опорой и защитой. Блин, хоть многожёнство у свирров вводи! А может быть и введу, если вернусь…
Но не только у свирров обнаружились проблемы деликатного свойства. Дон Мигель, лишь немного разобрался с делами, как отправился с визитом к родителям своей невесты, ну, и к ней самой, разумеется.
Надо сказать, что его подвиг, во время атаки английских брандеров на беззащитную Армаду, не остался незамеченным. Конечно, речь здесь идёт не о короле и его министрах. Эти господа истинные подвиги никогда в упор не видели! Но среди людей, не забывших ещё о чести и доблести, из уст в уста передавалась удивительная история о юном гранде, который на утлом судёнышке бросился между обречённой Армадой и надвигавшейся на неё смертью!
Не забыл об этом и герцог Медина-Сидонья, несмотря на страшное поражение по-прежнему командовавший испанским флотом и имевший влияние при Дворе. Так что за доном Мигелем прочно закрепилась слава героя, которая опередила его появление в доме юной Алисии.
Кроме того её родители были уже в курсе, что теперь наречённый их дочери является единственным наследником дома Самбульо, а значит они отдавали её не за младшего отпрыска знатной фамилии, а за того кто теперь является её главой! Что же касается состояния дона Мигеля, то это было частным делом, и истинное положение вещей не разглашалось.
По всему, поэтому моего парня встретили с распростёртыми объятиями! Я думаю, родители Алисии больше всего боялись тогда, что став в одночасье таким важным сеньором, дон Мигель расторгнет помолвку в надежде составить более выгодную партию.
И он действительно их немало озадачил, заявив, что намерен переговорить с их дочерью наедине. Разумеется, такое свидание было недопустимо в соответствии с представлениями о приличиях великосветского общества. Но им разрешили встретиться в присутствии дуэньи Алисии, которую тут же уболтала Магдалена, благо они были если не подругами, то старыми знакомыми, причём одна обожала всякие истории, а другой было что рассказать.
Итак, они встретились в покоях достаточно просторных, чтобы пара кумушек могла спокойно беседовать, не мешая молодёжи вести свой собственный разговор, но и не теряя их из виду.
Ну, уж этот разговор я никак не мог пропустить, а потому вообразил себя мышью и прокрался за портьерами, подойдя к маленькому диванчику, выгнутому полумесяцем, благодаря чему беседующие сидели одновременно и рядом, и друг напротив друга. Я видел только их ноги, но разговор слышал отлично.
— Благородная сеньорита! — начал дон Мигель, дрогнувшим от волнения голосом. — Я хотел бы переговорить с вами о делах касающихся нас обоих…
— Неужели вы хотите сообщить, что больше не любите меня, сеньор кабальеро? — перебила она его со вздохом достойным лучших театральных подмостков, какие есть в мире.
— Нет, нет, что вы! — поспешил возразить дон Мигель. — Моя любовь к вам осталась и останется неизменной. Но, увы, возникли обстоятельства, из-за которых я не смею далее добиваться вашей руки, не переговорив с вами, и не услышав от вас самой приговор моей судьбе.
— Какие обстоятельства? — пролепетала она столь нежным и испуганным голоском, что даже у меня сердце облилось кровью пополам со слезами.
Я не видел её глаз, но ясно представлял себе эти огромные голубые озёра, готовые пролиться водопадами.
— Прежде всего, я теперь калека, — начал дон Мигель издалека, имея ввиду свою руку.
— Раны, полученные в битве, украшают героя! — возразила Алисия. — Тем более что слава о вашем подвиге в последнее время разносится так, что затмевает славу рыцарей древних лет. Каждый менестрель, заходящий в наше поместье, обязательно исполняет балладу о вашей храбрости!
— Ах, нет же! — улыбнулся дон Мигель. — Это ранение я получил не в Ла-Манше, а несколько ранее, во Фландрии. Во время неудачной и бесславно закончившейся операции, в которой я даже не успел принять участие, так-как залп из аркебуз со стороны гёзов, уничтоживший тогда много славных бойцов, смёл меня с борта корабля обратно на палубу, не дав спрыгнуть на землю. Отличная толедская кираса, подаренная мне матушкой на восемнадцатилетие, сдержала несколько пуль, но одна из них попала в сочленение наплечника и перебила руку. Если бы не Огонёк, (помните моего попугая?), я так и остался бы в ледяном прибое Фландрии, так-как наш десантный шлюп пошёл ко дну, продырявленный ядрами фальконетов. Но мой пернатый друг меня вытащил… Однако речь сейчас не о моих бедах и приключениях. Факт в том, что я уже год однорукий калека. Зачем вам однорукий муж? Вы достойны лучшей участи.
