* * *
Итак, мы отправились охотиться на мокеле-мбембе. Оказывается до озера, где его видели, было несколько дней пути. Именно в начале этого похода и произошло моё первое знакомство с кофе.
Как это часто бывает, сперва мне этот запах не понравился, тем более, что исходил он от Мигеля, бывшего после бессонной ночи странно бодрым и оживлённым на фоне хмурых, невыспавшихся пираний. Потом я понял, что тем же горьковатым духом несёт от индейских воинов и охотников, совершенно не проявляющих признаков недосыпания.
Оказывается, дона Мигеля напоили этим варевом его новые друзья — Золотая Куница и Ночная Выдра. И не в первый раз они его так угощали. Где только были мои глаза? И где был мой нюх?
Кофе выращивали где-то южнее, а сюда привозили на обмен. Уж не знаю, на что его выменивали, недосуг было выяснять, но отвар из растёртых зёрен был весьма популярен среди охотников, так-как давал бодрость, прояснял ум и на время обострял чувства.
Сперва я отнёсся к этому новшеству с опаской. Кто ж его знает, какие у него ещё есть скрытые свойства? Сейчас этот напиток взбадривает, а через год, не превратятся ли под его воздействием мозги в кашу? Человечество придумало немало таких средств, и мне доводилось видеть, как сгорали люди их применявшие.
Но, как оказалось, напиток этот, хоть и не безобиден, но не так опасен, как всякие там дурманящие зелья. Когда сам его попробовал, то сперва долго запивал водой, чтобы исчезла горечь, потом захотелось размять крылья, с кем-нибудь подраться или спеть. Потом это прошло без видимых последствий. Правда на вкус его живая горечь показалась сперва отвратительной, но это лишь сперва. Вскоре я научился ценить и аромат, и вкусовые оттенки бодрящего зелья, а потом так к нему привык, что даже во сне мечтал о том, как начну день с глотка обжигающе-ароматной жидкости.
А вот с зёрнами вышел казус — я пробовал их клевать и чуть не подавился. Точнее подавился и чуть не задохнулся. Спасибо Магдалена схватила меня за лапы и вытряхнула всё лишнее. Всему должно быть правильное применение.
Интермеццо одиннадцатое
— кураканга
В первый день мы только шли. Устали, конечно, но не так, как тогда при переходе от протоки, где застряла «Анхелика», до города. Наверное, тогда сказывалась усталость от всего нашего безумного плавания. Теперь же пираньи шагали уверенно. Тяжесть мушкетов им не мешала, и сапоги больше не казались веригами.
Тучи насекомых тоже не досаждали нам — индейцы порекомендовали намазать кожу соком какой-то лианы, от которого москиты и вся прочая кусачая мухота в ужасе разлеталась в разные стороны.
Отобедали мясом капибары. Это животное вроде хомяка или бобра, но размером с небольшую свинью. На вкус капибара оказалась, как кролик, и после долгого перехода пошла «на ура»!
Потом я узнал, что это животное не считается добычей достойной настоящего охотника — слишком легко поймать. Ловлей капибар у индейцев занимались даже дети. Этой живности полно было в протоках и небольших озёрах, то и дело попадавшихся в джунглях.
Насытившись, мы готовы были продолжить путь, но индейцы не спешили. Обильно поев, они улеглись спать и проспали часа три, после чего встали и шагали, не останавливаясь, уже до темноты.
Это была наша первая ночь в джунглях. Пираньи умеют спать где угодно, но здесь, среди стрекочущей, гогочущей, верещащей, шевелящейся зелени, сон долго не приходил к уставшим за день путникам. Все завидовали индейцам — они засыпали мгновенно, завернувшись в пончо, и так же мгновенно просыпались, не проявляя ни малейших признаков вялости и сонливости.
Вот и сейчас они заснули, как по команде, едва закончив ужинать и расставив часовых. Мы тоже расставили часовых, но в эту ночь ни бото, ни селки, ни ару не беспокоили нас, а если и появлялся лобисон, то он без лишнего шума закусил потрохами капибар и убрался восвояси.
Перед рассветом сон всё же сморил наше воинство, но тут индейцы объявили побудку. По настоянию дона Мигеля все пираньи попробовали в то утро кофе. Вы бы слышали их плевки и шипение! Многие пытались заглушить навязчивый вкус большим количеством ключевой воды, другие страдали, молча, стиснув зубы, и только в их суровых глазах читался немой укор сеньору-отравителю.
А ведь всего через пару дней они едва ли не хором требовали этот напиток, от которого ноги сами шагали, не ведая усталости, все движения убыстрялись, а языки трещали, как трещотки, хоть пираньи обычно не отличаются болтливостью. Но это было потом, а в первый день кофе никому не понравился. Даже Магдалена, для которой было хорошо все, что хорошо для дона Мигеля, оказалась среди тех, кто до отказа нахлебался воды.
Второй день похода отличался тем, что на обед мы получили жареного тапира, зато ночью случилось нечто такое, что заставило нас, серьёзней отнестись к предупреждениям, полученным перед началом охоты.
В тот вечер никто не жаловался на бессонницу. Наскоро поужинав, все улеглись вокруг костров, не обращая внимания на несмолкающий гомон джунглей. Да и сами джунгли притихли. Чего вопить-то, если тебя никто не слушает?
И вот, когда ночь перевалила за половину, когда костры, которые давно никто не кормил дровами, едва тлели, не выпуская ни одного языка пламени, в соседнем лагере закричал часовой. Это был не крик тревоги, предупреждающий об опасности, это был крик боли и страха! А раз этот крик вырвался у того, кто гордился своим презрением к боли и страху, то значит и то, и другое было действительно ужасным.
Почти тотчас хлопнул мушкетный выстрел! Стреляла пиранья, стоявшая на страже в нашем лагере. Побудки не потребовалось — все были уже на ногах и сжимали в руках кто нож, кто кортик, кто мушкет, выхваченный из пирамиды.
Но в следующую секунду девушки снова упали на землю, чтобы избежать встречи с фонтаном огня, который изрыгало нечто с воем несущееся сквозь лагерь по воздуху! Я только успел заметить, что это было что-то небольшое, чёрное, круглое и мохнатое, размером с человеческую голову. Неведомый поджигатель сделал в джунглях петлю, хорошо заметную, благодаря огненному следу, и снова устремился в лагерь, взяв чуть пониже, чтобы теперь уж точно достать людей своим пламенем.
И тут я увидел, что это действительно голова! Одна голова без тела, большая, чёрная, с растрёпанной, торчащей во все стороны шевелюрой и всклокоченной бородой. Черты лица разглядеть тогда не удалось, но я увидел выпученные безумные глаза, которые смотрели в разные стороны.
Грохнул пистолет дона Мигеля, и блюющая огнём голова изменила направление полёта. Браво, малыш! Но теперь пришла моя очередь, ведь огонь это по моей части.
Я сорвался в полёт и встал на крыло так резко, что задел какие-то лианы и чуть кости себе не переломал! Но о боли думать было некогда. Я погнался за летающей головой, а она каким-то образом почуяла опасность и дала дёру!
Я нагнал её у скалы, торчащей среди джунглей, словно одинокий зуб в дряблой десне старухи. Не знаю почему, но голова не свернула и не попыталась обогнуть эту скалу, а повернулась к ней затылком и выпустила фонтан пламени в мою сторону!
Ха! Она бы ещё рыбу водой напугать попробовала. Я попросту раскрыл клюв и поглотил этот огонь. Весь!
Девочки, вы знаете, что каждый вид огня имеет свой вкус. Так вот, тогда я наглотался такой мерзости, о существовании которой даже не подозревал! Я жестоко отравился и еле-еле, потом добрался до лагеря. Голова же, лишённая огня тут же упала вниз, под скалу. Я последовал за ней и успел увидеть, как эта нечисть, бормоча что-то бессвязное, ушла в землю! Не знаю, уничтожил ли я монстра или только временно изгнал? Неважно. К нам эта дрянь больше не вернулась.
Когда долетел до своих, то буквально упал на руки дона Мигеля и потребовал кофе. Был ещё неурочный час, но кружку напитка возвращающего к жизни я получил через пару минут.
Мы отделались лёгким испугом, а в лагере Чига Шанки пострадал один человек — тот самый часовой. Монстр, (чуть позже я узнал его название — «кураканга»), сильно обжёг его, и беднягу пришлось отправить назад с двумя сопровождающими. Мы же продолжили путь.
