— Говори за себя! — Обиженно крикнул Фиг. — Мне своего имени нечего стыдиться!

— А какие у них имена? — Спросила Мегги, снова загораясь любопытством.

— Шиш и Кукиш! — Ответил Фиг. — А что смешного?

Последняя фраза относилась к Драгису, который прилагал отчаянные усилия, чтобы не разразиться гомерическим хохотом. Остальные присутствующие тоже прятали улыбки, чтобы не казаться невежливыми.

— Ладно, с вашими именами всё ясно! — Сказал, наконец, Драгис. — А прозвища у вас тоже есть?

— Конечно! — Ответил Дульери. — В обитаемых мирах мы известны, как Чёрт и Ангел.

Над берегом вновь повисла тишина, а Дульери довольный произведённым эффектом, пояснил:

— Под этими прозвищами мы упоминаемся практически во всех мифологиях, всех миров и народов. Удивлены? Да, мы давно живём! Так давно, что и говорить об этом не стоит. Ну и конечно, вокруг нас накручено невероятное количество всяких легенд и небылиц. Смешнее всего читать описание нашей внешности! Поглядите на Фига, вы видите у него белые крылья, ореол над головой и золотую трубу? Н-да, у меня тоже нет ни рогов, ни копыт, ни трезубца. А ещё, мы по своей сути не такие, как о нас привыкли думать, но об этом, как-нибудь в следующий раз. Так вот, Умник и Глупник не просто соответствуют нам в своей реальности, они нам подобны. Соответственно Умник подобен мне, а Глупник, как вы понимаете — Фигу. Но, поскольку они являются сущностями нереальных миров, нам крайне трудно встретиться, а если такая встреча состоится, то последствия могут быть непредсказуемы! При этом сталкиваться со своим антиподом крайне опасно, ведь это не что иное, как взаимное проникновение реальности и антиреальности друг в друга! Иное дело встреча с антиподом брата. Здесь может закрутиться спираль событий, которая иногда рождает новые миры или влияет на судьбу уже имеющихся. Но я вижу, что всё это слишком сложно для ваших умов! Может, я просто расскажу, что было дальше?

— Да, конечно, дон Дульери, продолжайте, пожалуйста! — Вскричала Мегги и Дульери продолжил:

— Итак, я овладел Глупником, и его энергия отрицания дала мне такую силу, что я едва не наделал ошибок. Не всякий на моём месте удержался бы от искушения поиграть мускулами, но как бы я не был силён, привлекать внимание не стоило. Осторожно, стараясь не шуметь, я обрёл материальность, принял вид раненного воина и похромал в ту сторону, куда так храбро сбежало войско гёзов. Почему я выбрал их, а не испанцев? Сам не знаю. Возможно потому, что среди войска герцога Альбы был Рогелло Бодакула. Я тогда ещё не знал, что вы меня так ловко обманули, и воспринимал его гибель за чистую монету.

Не буду вдаваться в излишние подробности своего пребывания у гёзов: излагать события семидесяти лет это занятие долгое и утомительное. Скажу только, что эти люди меня удивили, насмешили и порадовали! Удивили, как любого разумного человека удивляют фанатики. Насмешили своей воистину детской наивностью, которая граничила с беспечностью, недальновидностью и прочими качествами такого рода. Порадовали они меня тем, что я понял — здесь можно развернуться! И я развернулся!

Поначалу я думал, что фламандским увальням не выстоять перед головорезами герцога Альбы, но потом понял — отсутствие боевого опыта им заменяет потрясающее упрямство. Впрочем, оно же им часто мешало. Например, добившись значительных успехов, захватив город Брилле и выставив испанцев из северных провинций, они вообразили, будто это всё что им нужно и занялись своей любимой торговлей вместо того, чтобы совсем выкинуть врага из Нидерландов!

Меня вообще поначалу страшно раздражала их манера после любого небольшого успеха расходиться по домам, не обращая внимание на то, что враг у них под самым носом зализывает раны, собирается с силами и готовится к новому нападению. Да, потом, когда уже становилось поздно, когда снова полыхали их деревни, а жители в панике бежали под защиту городских стен, гёзы вдруг просыпались и давали достойный отпор, но после того, как потрёпанные испанцы отступали, всё повторялось снова!

Бывало и так, что захватив небольшой город, испанцы устанавливали там свои порядки, глумились над жителями, убивали и грабили, а соседний город, покрупнее, и не думал вмешиваться. Наоборот! Тамошние купцы радовались, что у них стало меньше конкурентов! И так продолжалось до тех пор, пока испанские знамёна не появлялись уже под их стенами. Тогда начинались призывы к народу, пламенные речи о героизме, сначала скупые, а затем и щедрые пожертвования в пользу армии и всё такое прочее. В результате испанцы получали по зубам, оставляли захваченный город и уходили, но менее чем через год появлялись снова и всё повторялось. В конце концов, от этой бесконечной канители устали сами испанцы, война становилась всё более вялой, и тогда я придумал следующее!

Испания, как вам может быть известно, страна сравнительно небогатая, а в те времена она и вовсе поражала всех скромностью своих жителей, частенько влачащих нищенское существование. Зато, какой там был королевский двор! И на содержание этого двора были нужны деньги. Большие деньги! А где их взять? У своих подданных конечно! Но что делать, если подданные окончательно разорены, а денег нужно по-прежнему много? Например, можно сократить расходы, на что-нибудь менее важное, чем балы и приёмы.

Вот я и смотался в Мадрид и нашептал министру финансов идею о том, что не грех будет сократить расходы на содержание армии. Хотя бы совсем чуть-чуть… И представляете? Он меня послушал! Его величество тоже одобрил проект «временного» сокращения финансирования затянувшейся войны и дело закрутилось! Я даже не представлял, насколько успешной окажется моя задумка. Солдатам перестали выплачивать жалование. Испанцы начали голодать, но любые проявления недовольства пресекались самым жестоким образом. Что оставалось несчастным грандам животы, которых урчали так, что это можно было принять за раскаты грома? Взять пропитание у противника, конечно же! И они его взяли…

4 ноября 1576 года испанские солдаты подняли мятеж, но не против своих командиров, а против противника, который в это время не ожидал нападения. Они ворвались в город Антверпен, разграбили его и убили 8 тысяч мирных жителей!

Я сам перепугался того, что наделал! Чистенький, жирненький Антверпен. Город — игрушка с аккуратными домами, окружёнными цветущими палисадниками. С тщательно выметенными улицами, вымощенными тесаным камнем, пригнанным так, что и букашка не споткнётся, зацепившись за выступающий край. С готическими соборами, воткнувшими свои острые шпили прямо в небо. С румяными кумушками в белоснежных чепцах и передниках, вечно спешащими то на рынок, то в церковь. С почтенными бюргерами, никогда и никуда не спешащими, а торжественно несущими свои пивные животики в туго натянутых жилетах, украшенных золотыми цепями со знаками торговых гильдий. С толстощёкими детьми, похожими на свежевыпеченные пышки, постоянно жующими сладости. Э-эх, да что там говорить! Если бы вы побывали в этом славном городе в те годы, вы бы в него влюбились, как это случилось тогда со мной. Но для моих целей необходима была именно такая жертва…

Это произошло на рассвете, в тот час, когда случается больше всего человеческих мерзостей. Город ещё спал, но ворота уже были открыты, чтобы впустить тележные обозы на незанятые народом улицы. Однако на этот раз обозов не было — их спихнули с дороги, опрокинув повозки, перебив и распугав людей и лошадей. Испанцы напали молча. Не было обычного в таких случаях барабанного боя, не было грозного и торжественного пения боевых горнов. Да и сами испанцы, вошедшие в ворота Антверпена, совсем не были похожи на тех утончённых, изящных кабальеро, которые, когда-то покинули родную Кастилию и Арагон, чтобы навести порядок в мятежной Фландрии!

Из под покрытых золотой насечкой шлемов выглядывали лица, заросшие густыми бородами, порой до самых глаз, горящих лютой ненавистью к этим самодовольным еретикам, которых они обвиняли во всех своих бедах. Могучие волосатые пальцы сжимали рукояти мечей и древки копий, давно уже ставшие продолжением руки, которая не знала иной работы, кроме ратного дела. Да! Это были волки, врывающиеся в закут с беззащитными овцами! Они и вели себя, как волки…