* * *
Гарвей был слишком далеко позади своих наступающих полков, чтобы видеть, что произошло. Он увидел, как в пшеничных полях, словно омерзительные поганки, внезапно вспухли белые дымные шарики, и инстинктивно понял, что его войска только что натолкнулись на заслон из рассредоточенных вольтижёров. Чего он не осознавал, так это того, что их было более четырёхсот, и что они нанесли просто сокрушительный урон структуре командования слишком многих из его впереди идущих батальонов.
Он тоже, но чуть медленнее, чем Миллир, понял, что эти вольтижёры должны были быть вооружены винтовками. В основном из-за того, что его позиция, расположенная так далеко позади, не позволяла ему судить о расстоянии, с которого были произведены выстрелы… и тем более потому, что он понятия не имел, насколько ужасающе точными они были.
Его рот сжался, когда весь его строй остановилось, пусть даже ненадолго, чтобы выровнять свои ряды и попытаться реорганизоваться после потери такого большого количества ключевых кадров. Не имея никакой возможности осознать, сколько офицеров и унтер-офицеров только что было устранено, он не понял в чём причина паузы. Вне всякого сомнения, россыпь мушкетных пуль не должна была привести к тому, что линия фронта шириной более двух миль замерла на своём пути.
Это была короткая пауза, но даже мелочи могут накапливаться лавинообразно на поле боя. Он чувствовал, что наклоняется вперёд от желания, чтобы сплочённые ряды и группы пехотинцев продолжили движение. Бесценные секунды превратились в ещё более незаменимые минуты, а ряды пехотинцев по-прежнему стояли на месте. Казалось, что его левый фланг ждёт правый, и он стиснул зубы.
Сэр Жер Самирс, барон Баркор, командовал его левым флангом. Он также был самым старым офицером Гарвея. Он был солдатом большую часть тридцати лет, но за эти три десятилетия он повидал очень мало серьёзных боевых действий. Его компании велись в основном против разбойников, за исключением пары набегов на мятежных зебедайцев, а не против обученных солдат, и он имел явную тенденцию следовать Книге. Хуже того, он всё ещё был привязан к старой Книге. У него было больше сложностей, чем у большинства, с тем, чтобы привыкнуть к новым концепциям, которые вводили Гарвей и его отец, но его прочно укоренившееся положение в структуре армейского командования (и в политической структуре Корисанда) не позволяло Гарвею выгнать его вон.
В данный момент, Гарвей с радостью пристрелил бы его на месте, наплевав на политические последствия. Все его собственные предбоевые приказы подчёркивали необходимость как можно быстрее вступить в схватку с черисийцами. Координация была хорошей, и путаницы следовало избегать любой ценой, но скорость исполнения была важнее всего, и правый фланг Баркора был надёжно прикрыт батареей тяжёлой артиллерии Дойла. Ему не нужно было поддерживать идеальный строй с графом Манкора, командующим правым флангом Гарвея. И кто-то, со всем тем опытом, который Баркор любил так чертовски часто упоминать, должен был быть осведомлён о потенциальных последствиях того, что случится, если позволить строю в битве потерять напор. Гектор Банир, граф Манкора, был вдвое моложе Баркора, его военная карьера была вдвое короче, но Манкора никогда бы не допустил той ошибки, которую в данный момент совершал Баркор.
«Но это всего лишь пауза, Корин», — напомнил он себе. — «И на каждом фланге по пять тысяч человек. Это должно быть больше, чем все силы черисийцев, так что даже если Баркор облажается, Манкора всё равно сможет выполнить свою работу».
Он сказал себе это со всей возможной уверенностью, на какую был способен. Затем его голова резко повернулась вправо, так как начала грохотать артиллерия.
* * *
«Лангхорн! Я не рассчитывал, что они остановятся так далеко!»
Сэр Чарльз Дойл вздрогнул в смятении, когда черисийские артиллеристы резко остановились и начали разворачивать свои орудия.
Он довольно удобно устроился в ветвях близлежащего полудуба и наблюдал за их приближением через подзорную трубу. При этом он также испытывал глубокое чувство зависти. Их лафеты значительно отличались от его собственных — пропорционально более лёгкой конструкции и с большими колёсами. Никому в Корисанде не пришло в голову соединить то, что выглядело как индивидуальный фургон с боеприпасами, к снаряжению каждого отдельного орудия. Каждое орудие, похоже, было соединено с гораздо более крупным фургоном с боеприпасами, но более крупные повозки были остановлены далеко позади, в безопасном месте, а орудия продолжали продвигаться вперёд.
Тягловые драконы на самом деле вообще не тащили сами орудия. Вместо этого они тащили небольшие двухколёсные тележки с боеприпасами, а орудия, в свою очередь, было прикреплены к тележкам. Обе повозки вместе были чуть более длиннее и более громоздкими, чем одно из собственных орудий Дойла, но вот количество тягловых животных, необходимых черисийцам для ввода орудия в бой и вывода оттуда, уменьшилось почти на пятьдесят процентов. Не говоря уже о том, что куда бы пушка ни ехала, её повсюду сопровождала собственная тележка с боеприпасами.
«Если бы только Алик и его проклятые кавалеристы поняли, что они видят, это не стало бы такой чёртовой неожиданностью!»
Дойл писал себе заметки карандашом с того момента, как впервые увидел черисийское вооружение собственными глазами. В перерывах между записями он сосредоточился на том, чтобы напомнить себе, что ни Разделённый Ветер, ни его солдаты не имели никакого опыта работы с настоящей полевой артиллерией. Конечно, они не понимали, что видят — зачем им это было понимать?
«И в любом случае это не имело бы большого значения. Всё равно бы с этим ничего не получилось бы сделать за последние пятьдесят два часа, даже если бы они описали всё до мельчайших деталей!»
Эта мысль билась в тёмных коридорах его мозга, пока черисийцы подтаскивали свои орудия к батарее. Они выполняли свою задачу с доведённой до блеска эффективностью, а необычное устройство тележки и лафета явно ускорило развёртывание. Несмотря на то, что шестифутовые стволы их пушек были почти вдвое длиннее, чем у его собственных орудий, они полностью развернули свои пушки на позиции, потратив на это примерно две трети того времени, которое потребовалось бы его собственным артиллеристам.
Его челюсти сжались, когда он задумался о том, на каком расстоянии они развернули эту позицию. Без подзорной трубы ему было бы трудно различать отдельные конечности у людей, но ремни и рюкзаки всё ещё были видны, а разница между верхними и нижними частями тел черисийцев оставалась относительно ясной. То есть, расстояние было больше пятисот ярдов, но меньше семисот. На самом деле, расстояние было как минимум ярдов шестьсот, хотя он мог быть немного пессимистичен. Во всяком случае, он надеялся, что это так, потому что шестьсот ярдов были как раз на самом пределе эффективной дальности стрельбы его коротких двадцати-шести-фунтовиков. Фактически, это было за пределом их возможностей. Его артиллеристы могли бы дотянуться до них при максимальном возвышении стволов, особенно с учётом его преимущества в высоте, но он не стал бы ставить на это какие-либо существенные деньги. И даже если бы они смогли дотянуться до черисийцев, «неточное попадание» было бы крайне оптимистичным описанием их возможности на самом деле поразить их.
Вопрос, конечно, был в том, можно ли было сказать тоже самое и про черисийцев.
* * *
Далеко в пшеничном поле, невидимые для Дойла, среди трёхфутовых стеблей, расположились тридцать человек из специального снайперского взвода лейтенанта Алина Хатима. Снайперы этого взвода были элитными стрелками элитного подразделения, и они это знали. Большинство взводов состояло всего из двадцати человек, но снайперский взвод был разделён на пятнадцать команд по два человека. Каждый из них был обученным и смертоносным стрелком, но обычно только один из них был назначен стрелком, в то время как его напарник использовал подзорную трубу, чтобы идентифицировать и выбирать цели.