Судя по следующим словам Кэйлеба, та же мысль вполне могла пронестись в мозгу императора.

- Я согласен с тобой, Ражир, - сказал он. - Но это возвращает меня к моей постоянной озабоченности. Через несколько пятидневок я собираюсь покинуть королевство. И Шарлиэн будет править как мой регент, а Рейджис будет ее первым советником. Тебе не кажется, что Братьям пора принять решение позволить мне рассказать хотя бы одному из них всю историю целиком?

У Маклина хватило здравого смысла держать рот на замке [еще бы, вопрос-то на самом деле должен быть задан Стейнейру!]. Тон Кэйлеба был подчеркнуто приятным, но это только подчеркивало самый настоящий гнев в глубине его карих глаз.

- Кэйлеб, - сказал Стейнейр, взглянув на Мерлина, - я понимаю твое нетерпение. Действительно, понимаю. Но просто неразумно ожидать, что Братья примут это решение так быстро.

- При всем моем уважении, Мейкел, я не согласен, - категорически заявил император. Стейнейр снова открыл рот, но Кэйлеб поднял руку в жесте, который, хотя и был далек от невежливости, был, несомненно, властным, и продолжил говорить.

- Дело в том, что Мерлин был абсолютно прав, когда сказал мне, насколько умна эта женщина, - сказал он. - На самом деле, если уж на то пошло, думаю, что Мерлин недооценил ее. Она не просто "умна"; она намного умнее, и держать ее в неведении относительно чего-то такого фундаментального - значит лишать себя одного из наших самых ценных ресурсов. И не только это, но, как я, кажется, уже упоминал ранее, она моя жена, а также императрица Чариса. Как у императрицы, у нее определенно есть "потребность знать" Мерлина. И как моя жена, она имеет полное право ожидать, что я буду открыт и честен с ней, особенно когда речь идет о чем-то столь фундаментальном, как это!

Несколько секунд никто из троих не произносил ни слова. Затем Мерлин прочистил горло, что, несмотря на напряжение, вызвало невольную усмешку у Кэйлеба. Император, возможно, все еще не до конца понимал все, что связано с концепцией ПИКА, но он знал, что у Мерлина никогда не возникнет физической потребности прочистить горло.

- Во-первых, Кэйлеб, позвольте мне сказать, что я полностью согласен с вами. Но, как бы глубоко я ни был с вами согласен, существуют определенные практические реалии, которые мы просто не можем игнорировать. И одна из них заключается в том, что Братья все еще обеспокоены вашей возможной "юношеской импульсивностью". Давайте посмотрим правде в глаза, вы только что женились на красивой, умной и - простите меня за это - сексуальной молодой женщине. Ничто не может быть более естественным для вас, чем быть одурманенным ею. Или, по крайней мере, чтобы все эти факторы подтолкнули вас к принятию чего-то меньшего, чем осторожное, полностью обоснованное решение, когда дело касается ее.

- Дерьмо кракена, - прямо сказал Кэйлеб. - О, полагаю, что достаточно пожилой, недалекий, капризный монах, давший обет безбрачия в какой-нибудь пустой монастырской келье, мог бы так думать. Я даже зайду так далеко, что откажусь от его клятвы безбрачия. Но я король, Мерлин. На самом деле, я теперь чертов император! Это не просто решение, которое должен принять новый муж. Это решение должно быть принято правящим главой государства фактически накануне его отъезда для вторжения во враждебное княжество. Я знаю, что шансы против того, чтобы меня убили. Но никто из вас не забывает, что шансы также были против того, чтобы моего отца убили. Это может случиться. И если это произойдет, и если Шарлиэн придется рассказать правду после моей смерти, как, по-твоему, это может повлиять на ее готовность признать надежность Братьев - или тебя и Мейкела, если на то пошло?

- Это очень убедительный аргумент, - сказал Стейнейр через мгновение. - И, между прочим, я полностью согласен с этим. Но есть один аспект, который Мерлин упустил из своего анализа минуту назад.

- Например? - бросил вызов Кэйлеб.

- Правда в том, что за последние несколько месяцев Братья приняли больше людей в то, что мы могли бы назвать "внутренним кругом", чем за предыдущие десять лет, Кэйлеб. Не забывайте, что некоторые из этих людей, такие как Жон Биркит, потратили буквально всю жизнь - и притом долгую - на защиту этой тайны, беспокоясь о том, что произойдет, если в их механизмах безопасности будет хоть малейший изъян. В данный момент они чувствуют себя незащищенными и выведенными из равновесия. Откровенно говоря, они не хотят рассказывать об этом никому другому, если в этом нет крайней необходимости.

- Это не лучшая основа для принятия решений, Мейкел, - заметил Кэйлеб, и архиепископ кивнул.

- Не могу не согласиться с вами в этом. К сожалению, именно это и происходит. И как бы ни было важно - даже жизненно важно - как можно скорее полностью ввести императрицу во "внутренний круг", не менее важно, чтобы мы поддерживали доверие тех, кто уже находится внутри этого круга.

- Как бы мне ни было неприятно это признавать, Кэйлеб, думаю, что в его словах есть смысл, - тихо сказал Мерлин. Кэйлеб впился в него взглядом, и Мерлин пожал плечами. - Я не утверждаю, что не говорить ей - это хорошее решение. Я просто боюсь, что в данный конкретный момент, учитывая прагматические ограничения ситуации, у нас действительно нет никакого "хорошего" решения. Так что нам просто придется сделать все, что в наших силах, выбирая между менее оптимальными вариантами.

Кэйлеб издал сердитый хрюкающий звук, но его гримаса также свидетельствовала, по крайней мере, о нежелании принимать правду, но не о прямом согласии. Однако он еще не совсем закончил и снова откинулся на спинку стула.

- Хорошо, - сказал он. - Я уступлю в том, что касается Шарлиэн... по крайней мере, на данный момент. Но как насчет Рейджиса? Он будет ее главным политическим советником здесь, пока меня не будет, и, видит Бог, он провел последние два или три десятилетия, показывая, что знает, как хранить государственную тайну! Тебе не кажется, что пришло время сказать ему правду?

- На самом деле, Кэйлеб - сказал Стейнейр, - боюсь, я скорее считаю, что время рассказать Рейджису всю правду вообще никогда не наступит.

Император посмотрел на него с явным удивлением, и Стейнейр вздохнул.

- Я знаю Рейджиса Йованса с тех пор, как он был чуть старше, чем мальчиком, ваше величество, - сказал он более официально, чем это было принято у него с Кэйлебом. - Когда мы впервые встретились, он все еще был мичманом, а я был всего лишь послушником. Я питаю к нему глубочайшую привязанность и с радостью доверил бы ему свою жизнь или судьбу моего королевства. Но я должен сказать вам, что как бы он ни разочаровался в храмовой четверке, как бы он ни был привержен разделению Церкви Чариса и Церкви Храма, я не верю, что он готов - или когда-либо будет - принять всю правду о Лэнгхорне, Бедар и Пей Шан-вей. На самом деле я более чем немного напуган тем, как он может отреагировать даже на открытие того, что Мерлин, в конце концов, на самом деле не "живой". Он верит в архангелов, Кэйлеб. Глубоко внутри, где сходятся воедино те самые вещи, которые делают его таким сильным, решительным и заслуживающим доверия, он верит. Я не думаю, что он сможет выйти за рамки этого. И, если быть до конца честным с вами, я не знаю, имеем ли мы какое-либо право просить его об этом.

Глаза Кэйлеба сузились, когда он посмотрел на архиепископа. Было очевидно, что он напряженно думал, и прошла добрая часть целой минуты, прежде чем он шумно выдохнул.

- Боюсь, ты, возможно, прав, - медленно произнес он. - Думаю, это просто потому, что я никогда не думал о Рейджисе как о ком-то... узколобом.

- Это не местничество и не замкнутость, - сказал Стейнейр. - Это вера - вера, которой его учили буквально с колыбели. И это то, что сделает эту борьбу такой необычайно уродливой, как только ее полные масштабы станут известны всем. Что, как я однажды предположил Мерлину, является причиной того, что мы пока не можем позволить себе обнародовать эти полные аспекты.