- Я буду откровенна, милорд, - сказала Шарлиэн, впервые заговорив. - Термины, которые только что описал вам король Кэйлеб, почти полностью исходят из его предложений, а не из моих. Как и вы, я была поражена щедростью его предложений. Если бы я была на его месте, думаю, мне было бы гораздо труднее отреагировать таким образом после столь долгого и интенсивного периода враждебности. Тем не менее, по зрелом размышлении, считаю, что в данном случае он проявил столько же мудрости, сколько и великодушия. Хотя я бы никогда не зашла так далеко, чтобы сказать, что я верю, что совесть князя Нармана чиста, как свежевыпавший снег, скажу, как человек, который был вынужден против своей воли поддержать самого злейшего врага своего королевства в совершенно неоправданной войне против невинного друга, я хорошо и полностью осознаю, что не все происшедшее между Эмерэлдом и Чарисом было делом рук князя Нармана. В этом смысле, по крайней мере, мы все были жертвами храмовой четверки и коррупции, которая так осквернила Церковь. Как сказал мне Кэйлеб, когда мы обсуждали этот вопрос, нам давно пора обратить внимание на вызовы - и на великого врага, - которые у нас общие. Священное Писание учит, что примирение - это одна из благочестивых добродетелей. Очень хорошо. Давайте примиримся с князем Нарманом и с Эмерэлдом, а затем вместе пойдем вперед, чтобы встретить великую борьбу в нашей жизни.
- Ваше величество, - сказал Пайн-Холлоу с глубоким поклоном, - вижу, что отчеты о вашей мудрости, которые наши, по общему признанию, неуклюжие эмерэлдские шпионы, - он позволил себе криво улыбнуться, - сумели донести до нас в Эрейсторе, не смогли воздать вам должное. Как полномочный представитель моего князя, я принимаю ваши самые щедрые условия от его имени. Я также не опасаюсь, что он почувствует какое-либо искушение отвергнуть мое согласие.
- До тех пор, пока вы оба понимаете это, милорд, - снова вступил в разговор Кэйлеб. Пайн-Холлоу посмотрел на него, и взгляд короля был жестким. - Во-первых, другого шанса не будет. Пока князь Нарман хранит верность нам, мы будем хранить верность ему. Но если он окажется неверным, в следующий раз не будет ни великодушия, ни милосердия.
- Понимаю, ваше величество, - тихо сказал Пайн-Холлоу.
- Тогда поймите этот второй пункт столь же ясно, милорд. Этими условиями, этим браком мы положим конец вражде между Домом Армак и Домом Бейц. Но при этом ваш князь - как королева Шарлиан и я - объявит свою личную войну - войну наших Домов, а не просто войну наших королевств - против храмовой четверки, совета викариев и самого великого викария. Пути назад не будет, граф Пайн-Холлоу. Это решение, это заявление - навсегда. Единственно возможный исход - победа или полное уничтожение, и я советую вам и вашему князю долго и упорно размышлять о природе смерти, которую великий инквизитор принес Эрейку Диннису. Это судьба, которая ожидает любого из врагов Храма, кто попадет в его власть.
- Я также понимаю это, ваше величество, - еще тише сказал Пайн-Холлоу, спокойно встретившись взглядом с Кэйлебом. - Действительно, сам князь Нарман сказал мне почти то же самое. Я не буду притворяться, что был рад это услышать, или что мысль о том, чтобы поднять свою собственную руку, а тем более свой меч, против Матери-Церкви, не наполнила меня ужасом. Я сын Матери-Церкви, и все, чего я когда-либо хотел, - это быть верным ей. Но как может человек с совестью быть верен тому, кто, как выразился мой князь, "проник в наше княжество, как наемный убийца, и приказал нам перерезать горло невинному человеку"?
- Правильный вопрос, милорд, - мягко сказала Шарлиэн. - Увы, есть те, кто будет настаивать на том, что послушание Церкви Божьей требует от них согласия даже на подобные действия, когда им приказывают это делать люди, носящие оранжевое.
- Я был таким человеком, ваше величество, - признал Пайн-Холлоу. - И в каком-то маленьком уголке моей души я хотел бы все еще оставаться таким. Моему сердцу не хватает этой уверенности. Но, как до боли ясно показал в письме архиепископ Мейкел, действительно существует различие между Самим Богом и архангелами, с одной стороны, и смертными, развращенными людьми, которые утверждают, что говорят от имени Бога, с другой. То, чем мы обязаны Богу, мы не обязаны тем, кто извращает все, чем Он является, чтобы служить своим собственным целям.
- Если это действительно мнение князя Нармана, а также ваше собственное, милорд, - сказал Кэйлеб, - тогда королева Шарлиэн и я будем тепло приветствовать его. Точно так же, - он внезапно улыбнулся, - я уверен, что храмовая четверка "тепло" примет всех нас, хотя, возможно, несколько по-другому, если у них когда-нибудь будет такая возможность!
II
Теллесбергский собор,
город Теллесберг,
королевство Чарис
Тропический солнечный свет лился сквозь витражи собора Теллесберг, падая на богато украшенные скульптуры и возвышающуюся мозаику с изображением архангелов Лэнгхорна и Бедар, которые расположились вверху над молящимися. Органная музыка наполняла огромный собор практически без перерыва с часу после рассвета, и великолепно обученные хоры, собранные со всего королевства Чарис, сменяли друг друга, возвышая свои голоса в гимнах хвалы, мольбы и благословения. Стены были украшены белыми цветами горного шиповника, который был традиционным свадебным цветком Чариса, и еще больше великолепных цветов лежало в святилище и вокруг него.
Большинство горных шиповников давали цветы разных оттенков глубокого, насыщенного красного, но соцветия белого шиповника в форме трубы могли похвастаться глубоким, почти кобальтово-синим цветом, переходящим в чистейший белый, окаймленный глубоким золотисто-желтым цветом на концах "раструба". Частью чарисийской брачной традиции было приношение родственниками и доброжелателями своих собственных букетов из шиповника, и переполненный собор был заполнен этими букетами, чей сладкий аромат перекрывал даже запах благовоний.
Король Кэйлеб и королева Шарлиэн посетили частную предрассветную мессу, прежде чем собор был открыт для публики. Теперь, шесть часов спустя, огромное сооружение было забито до отказа, и в воздухе, как дым, витала напряженная аура ожидания. Ожидающие поклонники представляли собой море блестящих тканей, драгоценных камней и украшений, но в эту богато текстурированную матрицу были вплетены и более простые нити. По давней традиции всякий раз, когда член королевской семьи женился, крестился или был похоронен, треть посадочных мест в соборе была зарезервирована для простолюдинов, прибывших первыми. Большинство "простолюдинов", которые воспользовались этой традицией, сами были, по крайней мере, умеренно богаты, но всегда находились те, кто не был таковым, и сегодня те, кто имел более скромный статус, казалось, были на подъеме.
Ну, конечно, так оно и есть, - подумал Мерлин Этроуз, терпеливо ожидая короля Кэйлеба и его невесту и наблюдая за изображениями, наложенными на его поле зрения. Датчики, которые он и Сова так густо разместили по всему собору после неудавшегося покушения, управляли этим дисплеем, давая ему панорамный вид на весь собор, которым он мог манипулировать или изучать его по своему усмотрению.
Люди этого королевства искренне любят Кэйлеба и его семью, - продолжалась его мысль, - и Шарлиэн взяла их штурмом. Она молода, она экзотическая иностранка, она красива (или, по крайней мере, почти красива!), И она проделала тысячи миль, чтобы выйти замуж за их короля, даже если для этого придется выступить против Церкви и самого великого викария рядом с ним... и ими. Исполнители баллад, газеты и широкая публика превратили ее в нечто, близкое к иконе, и в ее случае это даже не требовало большого преувеличения. На этот раз даже самые бедные люди в Теллесберге хотят быть там, хотят увидеть, как она выйдет замуж за Кэйлеба.
