Он спешно вдохнул полной грудью и огляделся: свободных мест не было. Тогда он, понимая, что каждая секунда может стать роковой, сел на корточки прямо у выхода, опустил низко голову и принялся глубоко, но не часто дышать. Так его учила тётя Поля. Аполлинария Ефимовна. Соседка бабушки.

Странно, но он не был удивлён в общепринятом смысле: никакого вот этого «Ах! Да что же это?!» с ним не случилось, он не принялся любопытствующе осматриваться или вступать в разговоры. Удивлено скорее оказалось его тело. Оно определённо готовилось падать в обморок, или, если план А по каким-либо причинам не удастся, просто вытошнить на кого-нибудь завтрак.

– Гипити, – тихо шепнул он себе между коленей. – Где я? Ответь коротко и по существу.

– Ты в вагоне московского метрополитена, – пришёл ему ответ.

– Гипити, это я знаю, – шепнул он. – Как я тут оказался?

– С вами всё в порядке? – его кто-то трогал за плечо.

Олежа поднял голову, выразил лицом сложную эмоцию, должную обозначить, что он просто развлекается, такова его сиюминутная прихоть, и вообще, возможно, он видеоблогер и инфлюэнсер, поэтому и ведёт себя вне социальных рамок, и тут понял, что пропустил ответ.

– Гипити, – сказал он снова. – Что я тут делаю?

– Ты едешь.

– Гипити. Куда?

– На станцию метро Аэрофлот зелёной ветки московского.

– Молодой человек, – его снова потрепали по плечу.

Он посмотрел в мир, и понял, что на него пристально смотрят все окружающие, человек десять, а рядом с озабоченным лицом стоит сухенькая старушка с античной авоськой в руке.

– Я хорошо, – ответил он, и осторожно, чтобы не закружилась голова, встал. – Нормально. В порядке. Да!

– Может быть, набрать дежурного? – спросила старушка.

Олежа не нашёлся, что ответить. Вместо этого он засмеялся, пробуя наглядно изобразить, что не нуждается ни в какой помощи. Старушка оскорблённо отвернулась и стала что-то бормотать себе под нос.

– Гипити, – шепнул Олежа, – как я сюда попал?

В интерфейс ничего не пришло. Ни образа, ни текста, ни картинки. Что-то сломалось. Олежа понял, что сейчас его накроет волна паники. Было в этой мысли, наряду с пугающими эмоциями, и что-то освобождающее. Он даже с некоторым удовольствием пустил в воображение видение того, как он, безобразно размахивая руками, кидается на пассажиров, а те испуганно жмутся за лавки. На мгновение – но мгновение сладкое, торжественно-победительское! – он отдался этому образу, и потом не без труда задавил его.

Вагон раскрыл двери, и Олежа увидел, что неподалёку освободилось место. Старушки видно уже не было. Скорее всего, она вышла. Олежа торопливо, чтобы не попасть в движении на момент трогания вагона и не показаться окружающим неловким, шагнул к сиденью. Голос сверху сделал предсказание про то, что впереди всех пассажиров ожидает будущее в виде станции метро Академическая, створки схлопнулись, вагон качнуло, и под скрежетание поезд понёс Олежу дальше – куда? Зачем?

Направиться другим маршрутом, когда задумался – дело, в общем-то, вполне себе ординарное. В детстве он сколько раз, выходя в магазин, оказывался в итоге у забора школы. Но метро – это что-то новенькое. Поездка в метро предполагала, что он спустился вниз, миновал рамки, достал из кошелька проездной, прошёл через турникет, спустился вниз по эскалатору, дождался поезда, отыскал двери, и вошёл внутрь. Куча последовательных действий, сложнопредставимых с точки зрения автоматизма. Ещё можно понять обычную прогулку по неправильному пути. Но вот это вот всё… Лунатизм какой-то получается.

– Гипити, – снова позвал он. – Ты здесь?

Поезд снова затормозил, впустив внутрь двух остроухих лисичек. Смешливые девчонки в рыжих гривах, легкомысленных платьицах (ноль градусов! ноль!), чулочках едва выше колен и сапожках остановились на площадке перед дверями, смеясь о чём-то своём, понятном лишь представителям вульпес-вульпес. Олежа обратил внимание, что из-под коротких юбок у них торчат хвосты. Пассажиры старательно не смотрели в их сторону.

– Я здесь, – неожиданно пришёл ему голос. – Ты попал сюда, спустившись по входу номер четыре станции метро Новые Черёмушки московского метрополитена.

– Гипити, зачем? – спросил Олежа, но ответа снова не получил.

Лисички, тем временем, передвинулись поближе к сиденьям и, как стало мниться Олеже, начали исподволь оглядывать его и хихикать. Он незаметно проверил ширинку: всё в порядке. Тогда он сделал независимый вид, зачем-то посмотрел на телефоне время, и заёрзал, предлагая интерпретировать это окружающим как раскованность. Лисички синхронно прыснули, и до Олежи долетело зажёванное спазмами смеха слово «задрот». Он отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Потом, для большей естественности, запустил яндексомузыку и всунул в уши по джабре: лучший из подарков, полученных им когда-либо от себя на Новый год.

Пришлось пройти тягомотный квест, чтобы подключиться к вайфаю, но оно того стоило. Как только он огородился от окружающего мира с помощью Билли Айлиш, дыхание восстановилось, пульс пришёл в норму, и реальность перестала быть откровенно враждебной. «Кстати, о пульсе», – подумал Олежа и открыл приложение.

– Те едешь на собеседование, – было написано в окне чата.

***

Ровно в полдевятого позвонили с незнакомого номера. Олежа только что закончил серьёзный разговор с Олей. В коридоре стояли два её чемодана – надо думать, как напоминание о проступке. «Ещё один раз! Хотя бы один! Только один вечер без ужина – и всё, я съезжаю! Тебе ясно? Нет, я тебя спрашиваю! Ты! Ясно тебе? Не отворачивайся!». С балкона ему велено было не выходить.

– Я помню, – сказала ему собеседница таким тоном, будто бы они закончили свой разговор только что, – помню, Олег Леонидович, что обещала набрать вас в восемь тридцать, и уже с решением, но и вы меня поймите. Всё-таки нестандартная ситуация. Открытие новых позиций этого грейда требует согласования на уровне совета директоров. Хотя бы принципиального, я не о визировании даже. Не все сейчас доступны. Органиграмма меняется, штатное. Нет, это, разумеется, на мне, я ни в коей мере не ищу у вас оправданий, просто объясняю ситуацию. Вы меня слышите?

– Да, – сказал он.

Олежа ничего не понимал. Хотел было спросить, не ошиблась ли она номером, но имя и отчество его она назвала верно. Он аж вздрогнул, когда сообразил, что это она ему.

– Я вас очень прошу сдвинуть дедлайн на восток. Через выходные. Мы сможем пообщаться в понедельник в одиннадцать? Я вот говорю, и прямо сердце разрывается, – против ожидания, собеседница легко засмеялась. – Первое впечатление можно произвести только один раз. Поверьте, это не говорит ровным счётом ничего ни о наших процедурах, ни о качестве операционного управления. Просто я вот реально вам скажу, как есть. Ни в одной компании мира не проведут такое назначение в течении нескольких часов. Разве что в непубличных компаниях, с единоличным владельцем. Да и то далеко не во всех. И уж точно не в пятницу после обеда. А мы-то ко всему прочему ещё и торгуемся. На Моэксе и в Лондоне. Яндекс не даст офер. Сбер не даст офер. Нисколько не набиваю нам цену, но это факт. Просто факт. Тем более без профильного образования и релевантного опыта. Видите, какие огромные шаги мы делаем навстречу? Видите, Олег Леонидович? Обещаете нас дождаться?

– Хорошо, – осторожно сказал Олежа.

Ясно было только одно: кредит ему сейчас не впарили, и деньги со счёта не перевели. Хотя какие там деньги. Тысяча двести восемнадцать рублей на Сбере и пять с копейками на накопительном вкладе в ВТБ.

– Спасибо вам, – от души сказала собеседница. – Я у вас в долгу. И поверьте, долго быть должницей я не приучена и не намерена. Хорошего вам вечера!

– До свидания, – сказал Олежа и, услышав гудки, положил телефон на стол.

«Странный какой-то день сегодня, – подумал он. – Фрагментированный». Он чувствовал себя как после той самой попойки в одиннадцатом классе, когда узнал, что заблевал умывальник у Юли, отчего его потом перестали звать на чаепития. Именно тогда он впервые в жизни столкнулся с провалами в воспоминаниях. Сегодня он ощущал примерно то же, за исключением чувства полной разбитости, желания лежать, томительно мыча, перекатываясь с бока на бок, и невозможности уснуть.