Морта отбросила все сомнения прочь и решительно ступила на лестницу. Мир стремительно перевернулся с ног на голову, вызвав легкое головокружение, какое-то время раскачивался перед глазами, а потом опять застыл. Девочка стояла на земле, и ее тянуло к земле, как и должно, и Мана больше не натягивала пленку на горлышке сосуда. Морта взошла по ступенькам, неловко поклонилась странному луноликому существу на двери, обладавшему только лицом и копной вьющихся волос, и поставила живоглота в угол у самого входа. Она ведь не должна передать сосуд из рук в руки? При этой мысли по ее телу пробежала дрожь. Несколько локонов толщиной в детское запястье потянулись к сосуду, обвили его блестящими кольцами и по-хозяйски придвинули к себе. Морта предпочла не вмешиваться в естественный ход вещей и собиралась с чувством выполненного долга сойти вниз по ступенькам, когда услышала шорохи по ту сторону двери. Как только она скользнула за одну из тонких башен и прижалась спиной к холодной стене, дверь распахнулась абсолютно бесшумно, и только струя воздуха сообщила ей о том, что замок открыт.
Зашелестело платье, и Морта, чье любопытство одержало верх над страхом, выглянула из-за угла. Ее сердце неистово колотилось в груди. Она оставила на пороге сосуд с Маной, как мальчик-посыльный оставляет соседям кувшин молока, за который было уплачено ранее. Все верно: каждая капля Маны принадлежала Богине. Но что Она будет с ней делать?
Богиня не имела себе равных. Ее облик ослеплял, заставлял преклонять голову. Она обладала лицом и фигурой прекрасной девушки, но в ней не было ничего от человека: создание из материи настолько тонкой, что ее нельзя окинуть взглядом, такой прекрасной, что захватывало дух, такой царственной, что колени бессмертных подгибались сами собой. Не будь Морта паркой, это зрелище выжгло бы ей глаза.
Богиня без каких-либо усилий подняла живоглота и содрала пленку. Поднесла горлышко ко рту. Морта содрогнулась и прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Божественное горло производило глотательные движения. Она пила Ману так, словно это была вода.
Насытившись, Богиня положила на землю сосуд и промокнула рот рукавом. На ее красивых губах не было ожогов, антиплоть не разъела ткань ее платья, а сосуд был совершенно пуст. Живоглот утратил форму и был похож на сдутый мяч. Он не дергался и издавал никаких звуков, будто скончался.
Морта дождалась, пока Богиня скроется за дверью, а потом расправила крылья и нырнула в облака, искренне надеясь, что увиденное быстро сотрется из ее памяти. Но образ Люше, пьющей Ману, было невозможно забыть.
Часы начали бить двенадцать, и эти удары были как биение сердца: глухие, нечеткие, затихающие, словно его обладатель медленно умирал. На последнем ударе должно было что-то произойти, ведь так всегда бывает в сказках. Вот уже несколько недель Шадрен жил в сказке, являлся частью вымысла, басни с плохим финалом, и в преддверии конца он сидел на краешке кровати, вертя в руках хрустальную маску. Скоро карета должна превратиться в тыкву, дорогие шелка упадут в пыль, а им на смену придет пронизывающий холод. Он представил себя голым, дрожащим, в одной только маске, и невольно поежился.
Морвена сидела рядом, спиной к нему. Экзалтор слышал ее дыхание, ощущал ее нервозность, и это было одной из причин, по которой он не хотел нарушать молчание. Он и так знал, о чем она думает. Ею владел страх. Тени сказали, что карающая длань не коснется Альдолиса, но они не обладали даром предвидения и вместе с тем были удалены от мира на целые века, а у Богини имелись серьезные причины, чтобы разрушить город. Он был противоположностью Эдена, его темным двойником, созданным ведьмами в обход Ее воли. Он искажал творения Королевы-Колдуньи, извращал их природу, попирал извечные законы джунглей. Охотники, придя сюда, лишались возможности охотиться, а таковыми была не меньше чем половина жителей города; слабые находили здесь долгожданный приют и обзаводились семьями. В человеческом мире не очень-то жалуют монстров, и те бежали от смертельной опасности, отбросив гордыню и предав саму свою суть. Даже мошка, не обладая разумом, стремится к свету, имя которому — жизнь.
С каждым ударом его пальцы все больше вжимались в маску. Шадрен стал сильнее, чем был: сразу после кормежки он мог бы раздробить камень величиной с яйцо, ударив по нему кулаком. И все же он не подозревал, насколько окреп, не сознавал границ своей силы, пока маска не треснула у него в руках. Экзалтор испытал удивление, а вместе с ним испуг. Правая рука болезненно пульсировала, и он потратил целых десять секунд на то, чтобы ощупать ее на предмет повреждений. Все было в порядке.
Нет, не все. Бой часов больше не разбивал тишину на промежутки.
Шадрен резко развернулся, увидел лицо Морвены, залитое слезами, в свою очередь обернувшейся к нему, и в неясном порыве привлек ее к себе. Она разразилась громким плачем, будто старательно сдерживалась в ожидании того момента, когда он соизволит ее обнять. В комнату робко заглянуло солнце, маленькое и тусклое, игрушечная копия настоящего, но горожане встретили его восторженными криками. Для них, так долго не видевших дневного света, это было сродни приходу мессии. Ветер швырнул в окно горсть белых лепестков и разметал их по полу, а в душе экзалтора разлился покой.
Морвена стала ему ближе, чем другие. Чем Морта. Чем кто-то либо до или после того, как он превратился в монстра. Вдвоем они пережили последние сумерки.
Она нехотя отстранилась. Им предстояло очередное испытание. Хватит решающего сражения, чтобы выиграть войну, и эта битва могла длиться веками, а пока что они всего лишь отдалили неизбежное. Тень палача все еще реяла над миром, только невидимая, гибельный отсчет по-прежнему шел, только не был слышен. И, в конечном итоге, они были обречены на провал: Богиню нельзя перехитрить, а от глаз Ловца Снов невозможно укрыться. Но иногда человек, являясь существом безнадежно слабым и уязвимым, идет наперекор судьбе и борется за то, что кажется недостижимым. Крестьянин впервые берет клинок в натруженную руку, когда становится тем единственным, что стоит между его семьей и шайкой головорезов. Ведьмам, кроившим реальность по своему желанию, было бы стыдно опустить руки в такой момент, а тем более Морвене, носившей в себе эссенцию колдовства. Вдобавок она была теперь не одна.
Их чувства достигли невиданной глубины. Морвена не спрашивала, хочет ли Шадрен идти с ней, потому что прочла ответ в его глазах. Он по-прежнему хотел ее сопровождать, и сейчас бы пошел за ней куда угодно, хоть на край света. Собственно, именно туда они и собирались.
Ей все-таки пришлось нарушить молчание, чтобы попросить экзалтора отодвинуть кровать. С этой задачей он справился без усилий. Стена у изголовья, ранее скрытая тяжелым балдахином и вышивкой мрачных тонов, состояла из огромных каменных блоков, а в ее центре зияла дыра. Шадрен опасливо заглянул внутрь: в полуночной пустоте неба висела облачная дорога. Ненадежная тропка клубилась, как вода в бурлящем котле, изгибалась, точно всадник на непокорной лошади, и неоднократно меняла свою ширину на том отрезке пути, который мог охватить глаз. Облака отсвечивали то сиреневым, то сизым, то ярко-белым и как будто вели постоянную борьбу с тенью за очередной лоскут пространства.
— Богиня спит, — сказала Морвена. — Если мы и можем выступить, то только сейчас. Иначе Она не позволит нам заточить их в Колыбель: ангелов, что скрываются при свете дня.
Экзалтор перегнулся через край. Ступать по облакам — все равно что ходить по воздуху. У него нет крыльев, чтобы летать, да и у Морвены, насколько ему было известно, тоже.
— Никаких витар?
— Никаких. Помоги мне.
Он подал ей руку, как галантный кавалер, и ведьма переступила через край отверстия. Шадрен был готов подхватить ее, если она начнет падать, но ее нога сразу нашла опору. Морвена ободряюще улыбнулась ему с другой стороны: сказка продолжалась. Если рассказать кому-то о том, что происходило с ним в Альдолисе, кому-то за пределами этого невероятного мира, Шадрена примут либо за наглого лжеца, либо за выжившего из ума бродягу. Он и правда мог бы ходить по домам и рассказывать людям эти темные истории, а тех, кто соблазнится его речами, уводить в ночь — и выпивать без остатка. Да, это ему бы понравилось. Шадрен познавал свою вампирскую натуру, как узнают нового человека, к которому испытываешь необъяснимое расположение.
