Были у мачехи две дочери: злые, дурные, привередливые. Мачеха их любила, ласкала, а Василису поедом ела. Плохо стало жить Василисушке. Мачеха и сёстры всё злятся, бранятся, работой девицу изводят, чтобы она от тяжёлого труда похудела, от ветра и солнца почернела. Только целый день и слышно:

— Василиса, Васка, Василиска! Обед свари, избу убери, принеси дров, подои коров, да работай живей, да смотри веселей!

А Василиса всё делает, всем угождает, всю работу справляет. И с каждым днём Василиса хорошеет. Красавица! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Это всё куколка Василисе помогает.

Утром раненько надоит Василиса молока, запрётся в чуланчике, потчует куколку молоком да приговаривает:

— Ну-ка, куколка, покушай, моего горя послушай.

Куколка покушает и утешит Василису, и всю работу за неё сделает. Сидит девушка в холодочке да рвёт цветочки, а у неё уж и грядки выполоты, и вода наношена, и печь истоплена, и капуста полита. Куколка ей ещё травку от загара укажет. Станет Василиса ещё краше прежнего.

Вот раз уехал отец надолго из дому.

Сидит мачеха с дочками в избе, за окнами темень, дождь, ветер воет, осень поздняя. Кругом избы лес дремучий, а в лесу Баба-яга живёт, людей, как цыплят, жрёт.

Вот мачеха раздала девицам работу: одной кружева плести, другой чулки вязать, а Василисе прясть. Во всём доме огонь погасила, одну лучинку оставила, где девушки работали, и спать легла.

Трещала, трещала лучина берёзовая, да и загасла.

— Что тут делать? — говорят мачехины дочки.— Огня во всём доме нет, работать надо. Придётся за огнём к Бабе-яге идти.

— Я не пойду, — говорит старшая.— Я кружева вяжу, мне от крючка светло.

— И я не пойду, — говорит средняя, — я чулок вяжу, мне от спиц светло.

Да как закричат обе:

— Василисе, Василисе за огнём идти! Ступай к Бабе-яге!

И вытолкали Василису из избы.

Кругом ночь чёрная, лес густой, ветер злой. Заплакала Василиса, вынула из кармана куколку.

— Куколка моя милая, посылают меня к Бабе-яге за огнём. Баба-яга людей ест-жуёт, только косточки похрустывают.

— Ничего, — говорит куколка, — со мною ничего тебе не станется! Пока я с тобой — беды не будет.

— Спасибо тебе, куколка, на добром слове, — сказала Василиса и в путь отправилась.

Вокруг лес стеной стоит, на небе звезда не блестит, светлый месяц не выходит.

Идёт девушка, дрожит, куколку к себе прижимает.

Вдруг скачет мимо неё всадник — сам белый, на коне белом, сбруя на коне ясная.

Стало рассветать.

Идёт девушка дальше, спотыкается, о пни-колоды ушибается. Роса косу покрыла, руки заледенила.

Вдруг скачет другой всадник — сам красный, на коне красном, сбруя на коне красная.

Взошло солнце. Приласкало Василису, обогрело девушку и росу на косе высушило.

Целый день шла Василисушка. К вечеру вышла на полянку.

Смотрит — изба стоит. Забор вокруг избы из людских костей. На заборе черепа человеческие, вместо ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — острые зубы.

Обомлела девушка, встала как вкопанная. Вдруг едет всадник чёрный, на коне чёрном, сбруя на коне чёрная. Доскакал до ворот и пропал, как сквозь землю провалился.

Ночь настала.

Тут у всех черепов на заборе глаза загорелись, стало на поляне светло, как днём.

Задрожала Василиса от страха. Ноги не идут, от страшного места не несут.

Вдруг слышит Василиса — земля дрожит, ходуном ходит. Это Баба-яга в ступе летит, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам да как закричит:

— Фу-фу-фу, русским духом пахнет! Кто здесь есть?

Подошла Василиса к Бабе-яге, поклонилась ей низёхонько, говорит ей скромнёхонько:

— Это я, бабушка, меня мачехины дочки к тебе за огнём прислали.

— Так, — говорит Баба-яга, — твоя мачеха мне родня. Ну, что ж! Поживи у меня, поработай, а там видно будет.

А потом как крикнет громким голосом:

— Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!

Отворились ворота, Баба-яга въехала, Василиса вслед вошла. У ворот растёт берёзка, ладит девушку исхлестать.

— Не хлещи, берёзка, девушку! Это я её привела, — говорит Баба-яга.

У дверей лежит собака, ладит девушку искусать.

— Не тронь её, это я её привела, — говорит Баба-яга.

В сенях кот-воркот ладит девушку исцарапать.

— Не тронь её, кот-воркот, это я её привела, — говорит Баба-яга.

— Видишь, Василиса, от меня нелегко выбраться: кот исцарапает, собака искусает, берёза глаза выбьет, ворота не откроются.

Зашла Баба-яга в избу, на лавке растянулась.

— Эй, девка-чернавка, подавай еду!

Выскочила девка-чернавка, стала Бабу-ягу кормить: котёл борща, да ведро молока, да двадцать цыплят, да сорок утят, да полбыка, да два пирога, да квасу, мёду, браги без счёту.

Всё съела Баба-яга. Василисе только краюшку хлеба дала.

— Ну, — говорит, — Василиса, возьми вот мешок пшена, да по зёрнышку перебери, да всю чернушку выбери, а не сделаешь — я тебя съем.

Тут Баба-яга и захрапела.

Взяла Василиса хлеба краюшку, положила перед куколкой, да и говорит:

— Куколка, голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай! Тяжёлую мне дала Баба-яга работу. Грозится меня съесть, если я всего не сделаю…

А куколка в ответ:

— Ты не плачь, не тужи, лучше спать ложись: утро вечера мудренее.

Только Василиса заснула, кукла и закричала: — Птицы-синицы, воробьи и голуби, сюда прилетайте, от беды Василису выручайте!

Слетелось тут птиц видимо-невидимо. Стали пшено перебирать, стали громко ворковать, зёрнышки — в мешок, чернушки — в зобок. Да всё пшено по зёрнышку перебрали, от чернушки очистили.

Только дело сделали, проскакал мимо ворот белый всадник на белом коне. Рассвело.

Тут проснулась Баба-яга, Василису спрашивает:

— Что, работу сделала?

— Всё готово, бабушка.

Рассердилась Баба-яга, — говорить-то нечего!

— Ну, — ворчит, — я сейчас на добычу полечу, а ты возьми вон мешок, там горох, с маком смешанный, всё по зёрнышку перебери, на две кучи разложи. А не сделаешь — я тебя съем.

Вышла Баба-яга на двор, свистнула, — подкатила к ней ступа с шестом.

Проскакал красный всадник. Солнце взошло.

Села Баба-яга в ступу, выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.

Взяла Василиса хлебца корочку, накормила куколку и говорит:

— Пожалей меня, куколка-голубушка! Помоги мне.

Крикнула куколка звонким голосом:

— Прибегайте, мыши, — полевые, домовые, амбарные!

Набежало мышей видимо-невидимо. В час мыши всю работу сделали.

К вечеру собрала девка-чернавка на стол, стала Бабу-ягу ждать. Проскакал за воротами чёрный всадник. Ночь пала. У черепов глаза загорелись, затрещали деревья, зашумели листья, — едет Баба-яга, костяная нога.

— Ну, что, Василиса? Работа сделана?

— Всё готово, бабушка.

Рассердилась Баба-яга, а сказать-то нечего.

— Ну, коли так, иди спать, и я сейчас лягу.

Пошла Василиса за печку и слышит — Баба-яга говорит:

— Ты, девка-чернавка, печь разожги, огонь размечи, я проснусь — Василису зажарю.

Легла Баба-яга на лавку, положила губы на полку, ступней закрылась, захрапела на весь лес.

Заплакала Василиса, вынула куколку, положила перед ней хлебца корочку.

— Куколка-голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай. Хочет меня Баба-яга изжарить да съесть.

Ну, куколка её всему научила: что делать, как быть, как беду избыть.

Бросилась Василиса к девушке-чернавушке, в ноги поклонилась.

— Помоги мне, девушка-чернавушка! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай. Вот тебе за это мой шёлковый платочек.

Отвечает ей девушка-чернавушка:

— Ладно, милая, я тебе помогу. Буду долго печь топить, буду Бабе-яге пятки чесать, чтобы ей крепче спать. А ты убегай, Василисушка!

— А меня всадники не поймают? Назад не воротят?

— Нет, — говорит девка-чернавка, — белый всадник — это день ясный, красный всадник — солнце золотое, чёрный — ночь тёмная. Они тебя не тронут.