– Ты, Михаил, – подвел черту их разговору Пивнев, – прав отчасти, рассуждая, что если не будешь играть, то никогда не выиграешь. Это действительно так. Но я тебе приведу и обратное суждение: ты можешь играть всю жизнь и тоже никогда не выиграть, потратив из-за своей страсти кучу денег, потому как – да пойми же ты! – степень вероятности выигрыша сводится именно к случаю или нулю. Я много думал о том, что нам, людям, вроде как дано руководить своей жизнью. Приводится мысль о свободе воли человека, способного самому управлять судьбой. Но это очень глубокое заблуждение и доказывается жизнью. Ты можешь употребить все свои силы, способности, разум, чтобы предостеречь себя от какой-то опасности, но, что бы ты ни делал, может произойти нечто от тебя совершенно независящее, и ты станешь жертвой случая в самой непредсказуемой ситуации. Ты можешь всю жизнь не летать на самолете, чтобы так обезопасить себя от аварии, ты можешь никогда не ездить на автомобилях, чтобы не стать жертвой автомобильных аварий, и так далее. Но однажды ты можешь просто споткнуться на ровном месте, либо тебе на голову упадет сосулька, и ты погибнешь совсем не геройской смертью. Вся жизнь наша – это как лотерея; и один кто-то всю свою жизнь благодаря монотонному, скрупулезному труду и благоразумию трудится, чтобы сколотить какое-то состояние, но приходит вор или происходит пожар, и ничего не остается; другой – трутень, но волею случая выигрывает в ту же лотерею и становится богатым. В этом и суть случая. Мистики всё объясняют просто – волей Божьей.
Они расстались. Всё, что услышал Розенский от своего товарища, было для него сложно. Разумом он понимал, что, видимо, как сказал Пивнев, так и происходит, в том числе в лотерее, но очень хотелось думать обратное, что у Бернулли что-то не так, как объяснил Пивнев, и что он обязательно выиграет Большой приз, следует только получше разобраться в системе Бернулли.
После их разговора прошло немало времени. Ничего не изменилось, Розенский продолжал тратить деньги на лотерейные билеты, мучился и страдал, но всё складывалось именно так, как сказал Пивнев, – ничего не выигрывал, а до консультаций по математике с кем-нибудь еще, кроме Пивнева, он так и не дошел. Какой же было неожиданностью для Розенского, когда на одном из спортивных мероприятий он вдруг узнал, что присутствовавшая на них дама – бывшая совсем не в его вкусе, хотя и миловидная на лицо, но с короткой шеей и какая-то приземистая, отчего походку имела утиную, а главное, возраста неопределённого, его явно старше, судя по сильной седине не подкрашенных корешков волос, – была директором регионального управления «Спортлото». Он обратил внимание, что приехала и уехала она не на городском транспорте, как большинство, а на личном автомобиле, и это тоже вызывало у Розенского невольный интерес и уважение к ней, как человеку состоятельному и состоявшемуся, на фоне чего даже видимые недостатки казались не такими уж недостатками. Глядя на неё, он думал о том, что она, конечно, имеет жизненный опыт, мудрость и, наверное, не должна быть глупой, как большинство молоденьких женщин, с которыми он имел связь. Терпеть среди них он особенно не мог тех, кто постоянно напоминал, что она женщина, ей свойственны слабость и капризы, он их должен исполнять. Выяснив, что директор «Спортлото» Арумова к тому же незамужняя, Розенский уже не сомневался, что обязательно с ней должен сблизиться, чтобы узнать хотя бы какие-то премудрости, – он был уверен, что они существуют, – в игре «Спортлото», о которых не знает, но Арумова не может не знать; а как только они ближе сойдутся, то она поделится с ним.
В ближайшее время намечались торжества по случаю дня города – праздника всеми любимого, а особенно городскими чиновниками, как повода для того, чтобы получать подарки, премии и грамоты за достижения в развитии города; и они искренне радовались и гордились этими наградами, злясь и искренне не понимая разных критиков из простых граждан или оппозиционных журналистов, которые говорили и писали, что никакие это не достижения, не нужно хвалиться тем, за что получают зарплату и что входит в их прямые обязанности. Розенский на этот счёт любил приводить слышанное где-то высказывание, что «мнение сапожников может быть не выше ими изготавливаемых сапог», поэтому он и его сослуживцы, наделённые какими ни есть полномочиями, сами решали, решают и будут решать: как и кого выделить и наградить. В список городских лиц, которых по его ведомству надо было отметить, он включил Арумову. Когда его начальник спросил: почему в списке Арумова и как он объяснит председателю исполкома обоснование награждения? – Розенский словно ждал этого вопроса, в его взгляде уже не было восточно-оленьей грусти, они были нагловатые, выпученные, и он чётко, как на докладе, ответил:
– Она же директор «Спортлото»! И потом её никогда, я наводил справки, не отмечали.
Начальнику такая аргументация показалась убедительной, потому что для получения грамоты от его ведомства требовалась хоть какая-то причастность к спорту, а в названии «Спортлото» было упоминание слова «спорт».
В первое воскресенье августа праздновался День города. В пятницу было назначено по этому поводу торжественное собрание, куда приглашались все награжденные. Розенский, обзванивая по телефону тех, кто был в списке награждаемых, позвонил и Арумовой. «Здравствуйте, Анна Андреевна, – обратился он по-деловому, но тон был мягкий, располагающий. – Беспокоит Михаил Розенский из отдела культуры и спорта горисполкома». – «Да, да, Михаил Львович. Вас слушаю», – ответила она вежливо, но в голосе чувствовалась настороженность, как при встрече с незнакомым человеком. Розенский её понимал, потому что она с ним говорила первый раз, да еще по телефону; но удивился, что Арумова поняла, кто звонит, и назвала его по имени-отчеству, как если бы знала давно. Было это особенно приятно Розенскому, как чиновнику, а Розенскому, как ловеласу, приятно вдвойне, потому как лишний раз не надо было изощряться в славословии, для того чтобы расположить к себе человека. Он голосом, совсем дружелюбным, продолжил: «У меня для вас хорошее известие…» – И стал рассказывать. Наступила секундная пауза. Розенский сообразил, что она поражена услышанным и, видимо, озадачилась. Тогда он, не дожидаясь ответа, задал Арумовой вопрос: «Удивительное дело, вы меня сразу назвали по имени-отчеству, как если бы раньше знали?» – «Ах, Михаил Львович, к сожалению, мы действительно не общались… Но как не знать городское руководство!.. Огромное спасибо за оценку моей работы. Всё так неожиданно, что, честно говоря, меня сильно взволновало ваше известие, сразу и не сообразила, что сказать…» Её слова звучали и как некий комплимент, и слышалось в них желание и дальше продолжить разговор, но не слишком официальный. Ему следовало немедленно ответить, но так, чтобы возникла некоторая интрига. И Розенский сказал: «Выходит, надо чаще общаться, и не только по телефону». – «Вы правы, Михаил Львович, общение между людьми – теперь самый большой дефицит современной жизни. Нужно встречаться и общаться», – в голосе Арумовой исчезла прежняя настороженность, появились приятные бархатные нотки. Розенский, довольно улыбаясь, ответил своим, с хрипотцой, голосом уверенного в себе человека: «В таком случае, Анна Андреевна, до скорой встречи на торжественном собрании».
Они увиделись через день. Розенский, сидя в партере местного театра, где всегда проходили торжественные городские собрания, видел, как Арумова прошла на сцену. И он подумал, что было бы правильнее считать, что не ей сделали одолжение, пригласив на торжественное собрание, а это она снизошла ко здесь присутствовавшим, потому что выглядела великолепно, не как все. На ней было праздничное удлиненное темно-синее приталенное платье со стоячим воротом, расшитым серебряными нитками, который словно специально скрывал полную и короткую шею. В богатом платье, с причёской взбито-воздушных, как облако дыма, сизо-пепельных волос, она казалась королевой, зашедшей сюда мимоходом навестить подопечных, растекшихся серой и безликой массой по залу. Все это не только Розенский заметил. Ропот восхищения одних и зависти других прокатился легкой волной, и он тихо ругнул себя, что недооценивал эту женщину, которая, похоже, умела себя, если нужно, выгодно показать и представить лет на десять моложе, а не быть незаметной, скучной начальницей своей организации. И Розенскому вдруг она понравилась как женщина. Но, зная, что ему прежде всего нужна директор «Спортлото», он обрадовался, что необходимость ухаживания и обольщения теперь может быть гораздо приятнее, чем он до сих пор думал. И в этом платье, подчеркивавшем её фигуру, с воротником, скрадывавшим короткую шею, она ему уже не казалась приземистой, как раньше, наоборот, была стройной и изящной. Когда Арумова в туфлях на высоком каблуке спускалась осторожно со сцены по ступенькам, Розенский проявил еще большую изобретательность: только ей из всей очереди спускавшихся в зал со сцены вдруг была подана рука. Он крепко, но нежно взял её ладонь и помог сойти вниз. Арумова от такого внимания зарделась, сказала чуть слышно: «спасибо», услышанное только им. В ответ он незаметно и вежливо кивнул и также тихо и несколько таинственно шепнул: «Я же обещал, что встретимся».
