В следующую пятницу я должен был идти на врачебно-трудовую экспертизу. Но еще на прошлой неделе меня попросили показаться в поликлинике: с моим заболеванием хотели познакомиться некоторые специалисты.
Я пришел в поликлинику в десять часов. В кабинете номер два меня уже дожидался один-единственный человек-очень вежливый и внимательный, лет сорока, большой, толстый и совершенно лысый. Наверное, это был профессор неврологии, а может быть, психиатр. Сначала он меня неторопливо расспрашивал, поощряюще мычал, кивал головой, со всем соглашался и кое-что записывал. А в конце нашей беседы объяснил мне, что случилось с моим зрением.
Когда я глядел на радугу и вдруг услышал крик и увидел, что угрожает ребенку, я испытал сильнейшее эмоциональное перенапряжение. На фоне светлого эстетического чувства, в прекрасном мире послегрозовой тишины творилось что-то совершенно дикое.
В моей центральной нервной системе произошел перескок в иной уровень восприятия: я перестал видеть все цвета, какие люди обычно видят, но зато стал способен воспринимать в виде того или иного цвета телесные излучения, биоизлучения живых тел, тот диапазон электромагнитных волн, который обычно находится за высоким предохранительным порогом человеческих ощущений. Сработали скрытые за семью печатями так называемые эвентуальные, сокровенные свойства человеческого организма. Ведь известны же проявления невероятных способностей в гипнотическом сне, возможности приемов каратэ, феноменальные способности йогов...
Произошедшее в моем зрении отклонение называется ахроматопсией.
Невролог успокоил меня, сказав, что изменения в моем зрительном восприятии, собственно, болезнью не являются и обычное зрение рано или поздно может вернуться. По его совету я стал носить дымчатые очки, чтобы не ослепнуть от солнечного света. Цветофильтровые стекла не задерживали видимые мною цвета.
Дня через два после беседы с неврологом я пришел в поликлинику на врачебно-трудовую экспертизу. И меня направили на обследование в Институт гигиены труда и профессиональных заболеваний Академии медицинских наук.
С каждым днем я все четче и быстрее ориентировался в новом цветовом спектре. Пользуясь цветонравственной азбукой, я делал выводы по большей части интуитивно. Видел цвет человека, но какое конкретное значение он имел, я сказать пока что не мог. Особенно меня привлекал очень яркий, как я про себя в шутку его называл, цвет "ниготковый". Это был ярко-сиреневый, розовато-фиолетовый, нахально-слепящий цвет.
За пять-шесть дней в нашем большом городе я, кроме Ниготкова, встретил еще трех человек такого же цвета. Двое из них были мужчины и одна женщина. Одного мужчину я встречал трижды. Я терялся в догадках: что значил этот их цвет?
НА ПОРОГЕ ЗАПАДНИ
В среду в полдень ко мне заехал Вадим Мильчин.
Он был одет по-дорожному, на широком ремне через плечо висел большой этюдник. Вадим отправился на пленэр, собирался "схватить вечерний воздух", приглашал и меня с собой, чтоб я по памяти, глядя на надписи на тюбиках, попытался по-своему "запечатлеть эмоции леса..." По правде говоря, заехал он, чтобы взять кое-какие краски и кисти, которые мне теперь были больше не нужны.
Я увязался за ним. Мне вдруг захотелось поехать и попытаться "для науки" нарисовать что-нибудь.
Мы уехали на электричке далеко за город. На небольшой станции Остинке пересели на автобус, проехали несколько километров, а потом углубились в леса -в сторону от железной дороги.
На низком, разломанном скалистом гребне нашли отличное место с видом на заросшее озерко, за которым уступами поднимался смешанный лес.
Мы недурно поработали. У меня, как уверял Вадим, получилось "потрясающее по оригинальности" живописное полотно ахромата, или абсолютного цветослепца! Вообще-то мне и самому полотно мое по исполнению понравилось, хотя цвета я, конечно, ни на йоту не видел: очень неплохо, с моей точки зрения, было передано настроение вечернего леса, живое пространство.
В половине десятого мы не спеша начали собираться домой.
Вдруг за нашими спинами кто-то громко сказал:
- Ну и мазня вон у того! Эй, парень на большом камне... Почему у тебя оранжевое озеро?
Метрах в шестидесяти от нас между двух камней на траве лежал человек. В руках у него был бинокль.
Молодой мужчина был какого-то янтарно-шафранового цвета. Я его видел впервые.
Незнакомец поднялся и, на ходу отряхивая с колен сухие травинки, быстро, вприпрыжку пошел к нам. Тело его, как я теперь увидел, в отличие от янтарно-шафрановой головы, было почти что ниготкового, буро-фиолетового цвета!
Это был пятый человек ниготкового цвета. Лицо у него было мясистое, глаза большие; кудреватая шевелюра ото лба была гладко причесана, а на затылке топорщилась барашками. Одет в клетчатый пиджак с внушительными накладными плечами.
Спереди на ремне у него висел бинокль, а на боку, скрепленный с фотоаппаратом, болтался огромный телеобъектив.
- Здрасте!-игриво сказал он.-Рад приветствовать своего брата художника! - и он протянул Вадиму руку.-И вас рад приветствовать,-сказал он мне,-хоть вы и пачкун. Так... Что я тут, значит, делаю?.. Сначала в бинокль изучаю ситуацию в широком плане, а потом - щелк! Косули, зайчики, иногда непуганые лоси... Гм! Понимаешь,-сказал он мне,- лоси.
Он мгновенно разыграл шутку: схватил висевший на боку телеобъектив, той стороной, где был фотоаппарат, приставил его к глазу, прицелился в меня...
- Паф!-как бы выстрелив, выкрикнул он.
В то же мгновение я с такой силой хлопнул по объективу, что вся эта фотопремудрость отлетела в сторону и, ударившись о камень, разлетелась вдребезги.
- Так,- в полном самообладании протянул незнакомец,-значит, сицилианская защита... А хорош ты! Вот вроде бы все тут понятно, да только кому ж теперь плакать- не постигну: то ли мне, то ли тебе, или вам двоим, или всем троим? А, ребята?.. К чему же так грубо пресекать мирную охоту? У меня ведь в руках объектив, а не ружье. Зачем кулаком-то по вдохновению?..
- Извините! - оборвал я его.- Разбивать ваш объектив я, конечно, не собирался. Но не нравится мне, когда в меня прицеливаются.
- Так, стало быть, умысла не было?.. Ну, ребятишки, давайте же знакомиться, раз учинили эту финансовую неприятность на... триста сорок рублей, Витольд Жилятков. Прошу обратить внимание на дружески протянутую руку. Ну, сделаем дяде здрасте...-засмеялся он.-Да вы не отчаивайтесь, ребята. Лес всех подружит.
В том, что от уплаты трехсот сорока рублей мне никуда не деться, он был совершенно уверен.
Знакомься, Вадим!.-сказал я.-Чего грубишь? Человек же тебе руку протянул.
- Во!-поддержал меня Витольд.-Это культура! Хотя рисует и многократно хуже, но зато воспитан. Поучиться, черт возьми, даже в лесу есть у кого!.. Да-а... Искусство требует жертв. Вот, собака, живуч же этот афоризм! А?.. Но вы хорошие ребята. И вот, парни, пришла мне одна мысль в голову. А что если взять мне с вас за разбитый телеобъектив рублей двести? Половину, а?..
Он говорил много. Его богатырская фигура, его бесконечные прибаутки все это вселяло в нас некоторую неуверенность. О том, что тело его было насыщенного буро-фиолетового цвета, а голова кирпично-каштанового, я, ему, конечно, не говорил, но Вадиму дал понять, что с незнакомым атлетом надо быть настороже.
Пока Витольд собирал и рассматривал то, что остало.сь от телеобъектива и фотоаппарата, мы с Вадимом засобирались домой и энергично упаковали наши этюдники.
Еще через несколько минут втроем шли к автобусной остановке. Впереди бодро шагал Витольд Жилятков, за ним-я, за мной-Вадим.
Мы, почти не разговаривая, шли пятнадцать минут, полчаса, сорок минут... Дороги все не было. Лес стал каким-то совсем незнакомым. Сумерки сгущались. Мы с Вадимом уже поняли, что плутаем по лесу совсем не случайно. Втроем обсудили ситуацию и направление дальнейшего пути. С предложением Витольда мы не согласились и свернули в сторону, пошли едва ли не обратно, туда, где, по нашим представлениям, должна была проходить дорога. Витольд, пытаясь объяснить нам наше заблуждение, неотступно следовал за нами.
