Песня эта оборвалась так же неожиданно, как и началась. Все они, как ни в чем не бывало, продолжали неторопливо разговаривать.

Так продолжалось несколько раз-эти запевы.

Мы наблюдали за ними уже минут десять.

Вдруг фиолетовый мужчина, кланяясь всем, во все стороны стал выкрикивать:

- Вот и два! Два уж! Два, два, два! Слава предвечному! Минул год! И ныне, как и прежде, оживим воду, братья! И да быть водам голубым и светлым аки свод господний. Услышь, всевышний, рабов страждущих на земли твоя!

И все ликующими голосами вторили ему:

- Два уж. Слава богу! Два... Вот и два часа!

- Минул год! Вечная слава господу, вседержителю. Слава нерукотворным делам его.

- Два, два! Благодарю тебя, создатель. Быть рабам твоим вечно на земли твоя и восславлять имя...

Так говорили они почти одно и тоже, кланялись друг другу и целовались.

- Кушайте живу рыбу! Вкушайте же!-масляным голосом стал приглашать свою паству тот же фиолетово-сиреневый.-Вкусите живой рыбы-послание господа нашего через светлые воды его. Нам послание! От господа!

Каждый из них извлек из озера приготовленную заранее, прицепленную к чему-то там рыбину. Словно цветные троглодиты на белом берегу, они полу" кругом расселись у темного озера. Каждый из них, держа рыбину за голову, похлестал ею по воде. Очевидно, возбудившись, они без видимого удовольствия принялись каждый свою рыбину грызть.

И тут я увидел, что кто-то сидит в сторонке.

Я вначале принял его за лужицу среди заснеженных камней-таким человек был ясно-синим.

Человечек сидел в длинной рубашке. На голове его топорщился огромный, аляповатый венок из веток и трав.

Съев свою рыбину, Ниготков (я теперь узнал его), подошел к молчаливому человечку, взял его за руку и поднял с камня. Он протянул молчальнику рыбешку и сказал:

- На, прикуси. Не упорствуй! Я тебе говорю или кто?

- Я не хочу...-донесся тихий, тонкий голосок.- Ну не надо, брат Диомид!..

- Забудь это слово "ну"!-в масленом голосе Ниготкова появились прогорклые нотки.- Не понукать грех, сколько упорствовать! Да с этим греховным "ну" еще. На, прикуси. Быть ведь тому!..

Он повернулся к озеру и речитативом протянул:

- Братья и сестры, утворите же умовение лица своего святой и светлой водицей - голубой аки свод создателя.

Начали они умываться.

Меня это все уже стало забавлять, да если б не та бездонно-синяя лужица...

- Пора вмешаться?-совещательно спросил меня Руслан.-Надо выяснить, что за граждане. По-моему, секта не зарегистрирована...

- Подожди.

- Год минул, братья и сестры!-снова затянул Ниготков.-Минутки бегут аки волны в океане-море. Да реки текут свои мертвые воды в океан-море!.. Братья и сестры, смоем с земли грешный след темных человеков. Оживим воды ныне! И придет утро, и придет день-и придет предусудный день великий... И днесь в огне настанет нечистым тьма великая. Братья, молитесь! Молитесь и приблудитесь к богу!

Все тихо, тоскливо запели:

"Лестию змиевою райския пищи лишен. Господи воззвах..."

А Ниготков продолжал:

- Сказал мне пророк Назар, а пророку Назару говорил бог... Братья и сестры! И запросил к себе святой дух душу безгрешной Евгении. Да не посмеем, овцы, ослушаться святаго духа. Мне приказал пророк Назар...-тут Ниготков довольно-таки обыденно закашлялся.- Бог повелел пророку Назару, а пророк Назар приказал мне путем праведным оживить мертвую воду... И через то по повеленью божьему возлетит душа безгрешной Евгении во дворцы хрустальные к святому духу. И оживут воды всей земли заново и пребудут вечно святыми и светлыми на всей земли. А мы, братья и сестры, аки на небеса вослед душе безгрешной, возойдем на ту страждущую землю по ступеням сей священной башни...

- Руслан, готовится преступление,-сказал я. - Раздумывать нечего.

- Я вижу.

- Здесь семеро мужчин. Не исключено, что у них есть ружья.

- А нас двое. И мы не с пустыми руками...

- Руслан, не забывай, что это фанатики. Я кое-что придумал. Давай мне пистолет и...

- Нет, пистолет ты не получишь. Тут все-таки люди.

- Я обещаю, что в них стрелять не буду. Время дорого. Ты лучше меня знаешь окрестности. А здесь лучше остаться мне. Я кое-что придумал... Иди, сед лай свой велосипед и мчись за подкреплением.

Я остался один.

Радение жрецов, "оживителей" воды, все больше и больше распалялось.

Сто свечей на плавающем посреди озера круге довольно быстро таяли. Люди метались по берегу, дико вскрикивали, бормотали, смеялись, причитали.

Ниготков подошел и взял девочку за руку. Она поднялась. Ей было лет одиннадцать. Я видел, что она, вырывая руку, с испуганным выражением что-то говорит ему. Ей казалось, что он вот-вот ее поймет. Тот же твердил что-то стереотипное и увлекал девочку за собой. Он вел ее по белому сырому и скользкому берегу вспыхивающего ленивыми бликами озера. Вел к тому месту на противоположном берегу, где возвышалась и в мглистом своде пещеры терялась бревенчатая башня-лестница.

Девочка вдруг остановилась. Она говорила что-то быстро-быстро.

Я поймал себя на том, что вообще ничего не слышу: ни голоса девочки, ни воплей фанатиков. В моих ушах лишь звучал плавающий звук, какой неоднократно я слышал, когда нервы мои были взвинчены до предела. И теперь где-то вверху смеялась и плакала изгибаемая пила.

Я по карнизу прошел шагов на десять влево и по скользкому каменистому откосу, опираясь на камни руками, стал спускаться к озеру.

"Оживители" бесновались так неистово, что не замечали моего приближения.

Но я все-таки опасался, что у кого-то из них оружие может оказаться в руках раньше, чем у меня. Поэтому пистолет был у меня наготове, заткнут за пояс под рубашкой, расстегнутой от ворота до самой ременной пряжки.

Видя эту маленькую девочку, которую упорно волок по берегу Ниготков, я перестал испытывать страх. Как не стало вдруг его у меня тогда в деревне, когда я наклонился и поднял ребенка. Во мне клокотала какая-то невероятная, огненная энергия.

Я левой рукой поднял камень, величиной в два ниготковых кулака, и огненноцветным, самого себя слепящим факелом продолжал подходить к берегу затхлого подземного озерка.

Вдруг стало тише. Очевидно, они все, один по одному, обратили на меня внимание и начали приходить в себя-довольно медленно, как не сразу перестает кипеть снятая с огня вода. Двое или трое бессмысленно глядели на меня, еще не в состоянии понять, почему становится так тихо.

Ниготков повернулся и застыл.

Он с девочкой был справа от меня, у основания башни, все остальные слева.

Я не глядел ни на Ниготкова, ни на его паству.

Я глядел на сто свечей, плавающих посреди озера. Мне было понятно: жертву собирались принести сразу же, как только погаснет последняя свеча.

- Кто ты? - мягко, как-то вкрадчиво спросил меня Ниготков, продолжая держать девочку за плечо и напряженно вглядываясь в полумрак.

Я стоял неподвижно, не отвечая на его вопрос. Вырванные из экстатического, восторженного бреда молчали и его единоверцы.

- Что тебе надо здесь?!-осознав смысл сложившейся ситуации, лишившись вдруг своего напускного благолепия, взорвался Ниготков.-Зачем явился?!

И вдруг мгновенно мне в голову пришел совершенно дерзкий и как нельзя более уместный в этой обстановке ответ.

Я где-то мельком слышал, что вот такие "оживители" воды и им подобные дико боятся посторонних, считая их посланниками дьявола. А тем более Игорь Словесный надоумил меня тогдашней своей "догадкой".

И негромко, но внятно я проговорил:

- Я антихрист. Я пришел спасти Евгению.

Эффект был более чем потрясающий.

Девочка, мотнув плечом, вырвалась от Ниготкова и бросилась на мой голос, в полумраке едва различая меня.

- Куда ты, к антихристу?!-закричал Ниготков.

- Уведите меня домой!-кричала девочка, пробираясь по скользким неровным камням.- Вы же не с ними! Я знаю!..