– Как скажешь, Лана! – Лицо Корского расплылось в идиотской улыбке.

Он мог бы целую вечность стоять и смотреть на эту красавицу, дивясь её неземной красоте, но Славнопобедский не предоставил ему такой возможности. Выдохнув в лицо Ивану струю едкого дыма и хлопнув по плечу, он выдернул товарища из мира грёз и вернул к действительности.

– Итак, какие планы на вечер?

– Я бы что-нибудь съела, – призналась Лана.

– И я что-то проголодался, – промямлил Корский.

– Вот и отлично! – Илья хохотнул и щелчком пальца отправил сигаретный окурок в кусты. Подойдя к валуну у входа в скалу, вернул его на прежнее место. Снова раздалось шипение, плиты сошлись, желтое свечение из коридора погасло. – Едем в Курган, а там – в ресторан!.. Ого! Я стихами заговорил!

Уже начало темнеть, когда троица дошла до шоссе. Перед ними тут же остановился автомобиль представительского класса, и водитель абсолютно бесплатно довёз всех до Кургана и высадил у ресторана "У писателя".

Атмосфера внутри была расслабляющей, играла музыка. Посетители – интеллигентные, состоятельные люди.

Весь вечер официанты носились вокруг урсиан и Корского, ставя на стол новые закуски и напитки.

Глядя на Лану, Иван думал, что та жрёт в три горла, и если она и дальше будет так жрать, станет шире своего суженого.

Впрочем, царевну не очень в тот момент интересовала её фигура: она вся словно растворилась в Илюше, слушая его рассказы о жизни в Урсии, которые Корский слышал уже сто раз, и они не нравились ему из-за их скучности, однообразности и простоты, граничащей с тупостью. А чего ещё можно ожидать от умственно отсталого громилы, который тридцать лет и три года ходить не мог, и большую часть своей жизни провел в доме родителей?

Зато Лане рассказы Славнопобедского нравились. Хотя бы тем, что жизнь сына швеи и гончара разительно отличалась от жизни царевны, «скучной жизни в богатстве и роскоши, когда целыми днями все всё делают за тебя, пытаясь услужить, а ты киснешь от скуки, не зная, чем заняться, в ожидании подходящего жениха. А где найти этих женихов, если в соседних государствах все женихи – вонючие извращуги».

При этом, «вонючие извращуги» царевна повторила трижды, из чего Иван сделал вывод, что по ту сторону портала найти жениха-гетеросексуала – целая проблема. Причем, глобального масштаба. Когда наступила небольшая пауза, и Корский решил рассказать Лане про свой мир, про Россию-матушку, царевна заявила:

– Ваня, не надо мне ничего рассказывать. Лёжав гробу, я не спала. Я находилась в состоянии, когда тело и душа отделены друг от друга. Они связаны чем-то, похожим на канат. В этом состоянии я могла свободно перемещаться в пространстве и даже читать мысли людей. Поэтому я знаю всё о России, о сопредельных государствах, знаю, что такое телевидение, радио, телефония, интернет, самолеты и поезда. Также я изучила экономику, право, менеджмент и прочую ерунду, которой ваша цивилизация так гордится…

– Си-фи-ли… что? – непонял Илья.

– Цивилизация, – вздохнув, поправила его Лана. – Потом объясню тебе, что это такое, раз твой лучший друг тебе этого не объяснил…

Далее пошли объяснения в любви, прочие «сопли», всё то, чего Иван терпеть не мог. И ему стало так одиноко, что захотелось трахнуть певичку, поющую на сцене что-то из современной попсы, которую Корский терпеть не мог. Он даже представил, что с каким успехом певица держит в руках микрофон, так же она может держать его член своими длинными тонкими пальчиками…

Все его сексуальные фантазии разрушил Славнопобедский, вдруг прошептав в ухо:

– Даже не думай о ней. Болеет какой-то хворью, от которой твой писюн отсохнет!

И засмеялся.

Именно тогда Корский понял, что отныне его лучший друг – одиночество. Был единственный верный друг (никакой голубизны) – Славнопобедский, но он, Иван, ему больше не нужен. Ему нужна царевна, а Корский станет для него эпизодическим персонажем. Одиноким и всеми покинутым. Жалкая Илюхина тень, никто. Никем он и был до встречи с урсианином. Неудачником и убийцей, пусть даже убийство бомжей он оправдывал самообороной.

Унылые мысли никак не хотели уходить из головы. Ресторанная атмосфера, вокальные и внешние данные певички никак не исправляли, а лишь усугубляли положение.

Ивану вдруг захотелось набраться до беспамятства. Выжрать все запасы водки и коньяка в ресторане, лишь бы не видеть счастливых лиц этой влюбленной парочки, не слышать воркования этих голубков, нашедших друг друга в мире, который им не принадлежал и не мог им принадлежать по определению.

Но они вели себя в ресторане, как хозяева этого мира, перед которыми открыты все двери. И ничего в этом удивительного не было: с их-то способностями, проявившимися здесь, они действительно могут позволить себе всё. А он, Корский, ничего.

Время уже было позднее, глубоко за полночь, но официанты продолжали ставить на стол всё новые и новые блюда, разливали по бокалам и рюмкам всё новые и новые напитки.

В банкетном зале никого, кроме Корского, Ильи и царевны, не было. И весь обслуживающий персонал работал только на них.

Интересно, какое заветное слово сказал им Славнопобедский, если они без устали работали, как заводные, да ещё с ненормальным блеском в глазах?

Ответ на этот вопрос для Ивана был очевиден.

– Я тебя люблю больше жизни, дорогая, – говорил Илья, поглаживая руку Ланы.

– Я тебя просто обожаю, милый, – поглаживая густую бороду Славнопобедского, отвечала царевна.

«Вы ещё трахаться тут начните! – с завистью глядя на влюбленных голубков, думал Корский, отправляя в рот очередную порцию коньяка и закусывая салатом, который он брал из тарелки голыми руками. А кого тут стесняться? Здесь все свои. А обслуга, даже если увидит, завтра этого не будет помнить, к гадалке не ходи! – Жаль, что твоя мачеха, сука ты длинная, не отравила тебя до конца! Очень жаль! Видно, поторопилась или кто-то спугнул. Жаль, конечно! Жаль…».

В какой-то момент очертания предметов и людей начали расплываться, а потом – двоиться. Иван понял, что перебрал, и ему нужно остановиться. Но было уже поздно. Свет в его глазах померк, отключился звук. Вслед за этим вырубился и сам Корский, уткнувшись лицом в тарелку с закуской.

Он открыл глаза и долго не мог понять, где находится. Стены и потолок были знакомыми, но как-то смутно. Да, Иван здесь уже когда-то был, но давно. Казалось, очень давно.

Только приподнявшись на локтях, он понял, что находится в дачном доме, который считал своим, но по факту принадлежащем его бывшей жене. Корский лежал на стареньком диване в комнате на первом этаже.

Противно тикали часы на стене. Каждый «тик» отдавался болью в висках. В горле – словно застряла верблюжья колючка.

– Ох, нажрался же я вчера, – пробормотал он, вставая с дивана.

– Не вчера! – Послышался знакомый женский голос из кухни. – Дня три бухал, не просыхая.

Глянув себе под ноги, Корский увидел, что весь ковёр усеян окурками и пустыми бутылками из-под водки. Значит, голос не врал.

Руки в сгибе локтя побаливали неприятной резью.

Задрав рукава рубашки, Иван увидел следы уколов на вспученных венах.

– Я что, ещё и кололся?

– Не знаю, – ответил голос.– В таком состоянии от тебя можно было ожидать чего угодно.

– Ой, бл… – выдохнул Корский, входя на кухню. За столом сидела та самая старушка, которую он видел и у входа в портал, и у скалы, в которой была усыпальница Ланы. – А почему я ничего не помню? Как будто только вчера сидел с этими двумя в ресторане…

– Пить меньше надо! – старушенция рассмеялась, продемонстрировав свои редкие, почерневшие от кариеса зубы. Когда зловоние из её рта коснулось ноздрей Ивана, он согнулся пополам и начал блевать в раковину. Проблевавшись, умыл лицо водой и тяжело опустился на табурет.

– Кто вы, женщина? И что вы делаете в моём доме? Почему я постоянно вас вижу, и почему вы всегда посылаете меня на х?..

– Тебе это станет понятно только после того, как ты меня выслушаешь, – бабка закинула ногу на ногу. Суставы покрытых варикозными узлами ног громко хрустнули. Ладно, хоть не треснули. – Возьми баночку пива в холодильнике, поправь здоровье…