Чарисийская оккупация все еще была источником негодования, но большинство жителей Корисанды - по крайней мере, на юго-востоке - казалось, были готовы согласиться, хотя и неохотно, с тем, что чарисийцы делали все возможное, чтобы не наступать на них.

Тот факт, что вице-король генерал Чермин скрупулезно соблюдал как местные законы, так и привычные обычаи, где это было возможно, не повредил. И тот факт, что чарисийцы, очевидно, доверили основную миротворческую службу в княжестве стражникам Гарвея, также не остался незамеченным для корисандцев. Критическое испытание во многих отношениях наступило, когда трое морских пехотинцев из Чариса изнасиловали молодую фермерскую девушку. Гарвей отправился прямо к Чермину, и реакция вице-короля была быстрой и решительной. Он приказал арестовать подозреваемых насильников, возбудил военный суд и приказал стражникам Гарвея привести свидетелей из Корисанды. Допрос адвоката защиты был резким, но этим свидетелям было оказано полное доверие, и вердикт суда был быстрым. Военные уставы устанавливали только одно наказание за насильственное изнасилование, и виновные были отправлены для казни на ту самую ферму, где произошло преступление.

Это тоже был не единственный случай быстрого и беспристрастного правосудия. Справедливости ради, таких инцидентов было гораздо меньше, чем ожидал Гарвей. На самом деле, он, к сожалению, осознавал, что его собственная армия, когда он сопротивлялся вторжению чарисийцев, совершила больше преступлений против подданных князя Гектора, чем захватчики. Конечно, были и другие нарушения - чарисийцы могли вести себя хорошо, но вряд ли они были святыми! Воровство, мародерство, случайные драки или избиения и, по крайней мере, две смерти, одна из которых явно была результатом самообороны со стороны чарисийца. И все же подданные княжества были вынуждены, многие против своей воли, признать, что "оккупанты" действительно были полны решимости обеспечить справедливость, а не только власть Чариса.

А еще есть Стейнейр, - подумал Гарвей. - Этот человек страшен. Это просто неестественно. Он чарисиец и еретик... и думаю, что он, вероятно, мог бы уговорить ящера-резака есть из своих рук.

Его губы дрогнули в полуулыбке, но он не был уверен, что эта мысль была полной гиперболой. Мейкел Стейнейр ни разу не извинился за раскольнический пыл Церкви Чариса. Он так же последовательно проводил грань между Церковью Чариса и сторонниками Храма в каждой своей проповеди, как и в самой первой, и никто из тех, кто видел и слышал его проповеди, ни на мгновение не мог усомниться в его непоколебимой преданности этому расколу. И все же, несмотря на всю несокрушимую силу его личной веры и ожесточенное неповиновение викарию и храмовой четверке, он излучал мягкость, доброту, которую могли отрицать только самые фанатичные.

Многие из этих фанатиков поступали именно так, но Гарвей наблюдал, как Стейнейр шел по нефу соборов и церквей по всей столице. Он видел, как "иностранный архиепископ", "еретик-отступник" и "слуга Шан-вей" останавливался, чтобы возложить руку на головы детей, поговорить с родителями этих детей, останавливал целые процессии, чтобы сказать слово здесь, благословить там. Должно быть, это был сущий кошмар для людей, ответственных за то, чтобы сохранить ему жизнь, потому что никто не мог гарантировать, что в этих домах Бога не было спрятанных кинжалов.

И все же он все равно это сделал. Он протянул руку, обнял, поприветствовал. И каждый в каждом из этих соборов и церквей слышал рассказ о том, что случилось с ним в соборе Теллесберга. Они слышали, что он знал из прямого и личного опыта, как легко было бы кому-то повторить это нападение. И, зная это, он все же решил идти среди них, рискуя именно этим.

Архиепископы не должны были быть такими. Они должны были быть царственными. Предполагалось, что они будут посещать свои архиепископства раз в год. Они могли отслужить мессу в соборах, прилегающих к их дворцам, но они не ходили в маленькие церкви, такие как церковь святой Кэтрин или святых торжествующих Архангелов. Они проходили мимо прихожан, как князья Матери-Церкви, которыми они были, не останавливаясь, чтобы подержать ребенка на руках, или успокоить больного малыша, или дать нежное благословение скорбящей вдове. Они распространяли постановления и правосудие Матери-Церкви, и они управляли, но они не подхватывали грязного шестилетнего ребенка на руки, смеясь и щекоча, не обращая внимания на свои изысканно сшитые сутаны, когда они отправлялись навестить один из детских домов Матери-Церкви.

Корисанда понятия не имела, что с ним делать. Если уж на то пошло, Гарвей и сам не был уверен, что думать о Стейнейре. Он не привык сталкиваться со святыми... Особенно, - подумал он более мрачно, - в облачении архиепископа.

Конечно, он не святой - он был бы самым первым, кто настоял бы на этом! Но до тех пор , пока не появится что-нибудь получше... Звук открывающейся двери вырвал его из размышлений, и его глаза прищурились, когда в зал совета вошел Мерлин Этроуз.

Сейджин подошел к столу для совещаний и учтиво поклонился. - Милорды, благодарю вас за то, что позволили мне поговорить с вами, - сказал он.

- На самом деле не думаю, что когда-либо была большая вероятность того, что мы не "позволим" вам поговорить с нами, - сухо сказал Энвил-Рок.

- Возможно, и нет. - Мерлин улыбнулся. - Тем не менее, нужно поддерживать видимость.

- Действительно, нужно. - Энвил-Рок задумчиво склонил голову набок. - Уверен, вы не удивитесь, обнаружив, что мы размышляли между собой о том, почему именно вы хотели поговорить с нами, сейджин Мерлин. Правильно ли я понимаю, что вы здесь по делу императора и императрицы?

- Вы, конечно, правы.

- В таком случае, полагаю, мы должны пригласить вас сесть, - сказал граф, указывая на незанятый стул напротив своего сына и Дойла.

- Благодарю вас, милорд.

Мерлин отстегнул ножны своей катаны, положил ее на стол перед собой, затем сел и сложил руки на столешнице.

- Очень хорошо, сейджин, - пригласил Энвил-Рок. - Вы привлекли наше внимание.

- Спасибо, - повторил Мерлин, затем слегка улыбнулся. - Милорды, - начал он, - к этому времени, уверен, весь мир уже знает, что у императора есть свой личный телохранитель-сейджин. Однако, как вы, возможно, слышали, я никогда на самом деле не утверждал, что я сейджин. Правда, насколько знаю, заключается в том, что истинных сейджинов в смысле всех старых басен и сказок не существует.

Он сделал это признание спокойно, и его аудитория зашевелилась. Энвил-Рок наклонился вперед, опершись локтем на подлокотник кресла, и Тартариэн задумчиво нахмурился.

- Если вы, например, вернетесь к рассказам о сейджине Коди, - продолжил Мерлин, - вы обнаружите, что он способен на всевозможные магические, мистические подвиги, от чтения мыслей до левитации и общения с великими ящерами. И давайте также не будем забывать о его волшебном мече и его способности проходить сквозь стены. - Он криво улыбнулся. - Поверьте мне, милорды, было немало случаев, когда я жалел, что не могу проходить сквозь стены. К сожалению, не могу.

- Но это не значит, что в этих сказках нет определенной доли правды. - Его улыбка исчезла. - И, хотя я никогда на самом деле не утверждал, что я сейджин, должен признать, что у меня есть некоторые способности, приписываемые сейджинам. Как таковая, этикетка имеет определенную применимость, и она обеспечивает удобную... метку. Или, возможно, было бы лучше сказать, мысленный ящик, в который люди могут определить меня.

Он сделал паузу на мгновение, изучая свою аудиторию, затем пожал плечами. - Причина, по которой я заговорил об этом, милорды, заключается в том, что я, возможно, не так уникален, как вы предполагали. Или, другими словами, вокруг может быть больше "сейджинов", чем вы могли предположить.

Все его слушатели напряглись. Они быстро переглянулись, затем как один наклонились к нему, и его улыбка вернулась, немного слабее и еще более кривая, чем раньше.