В итоге женщины приняли такое решение: они будут иметь в виду место на атомоходе для меня, а пока отдадут его студенту Буланову, но на окончательном распределении вернут мне, с условием, что я за это время удалю свои гланды.

Моя только что вспыхнувшая мечта попасть на атомоход и своими глазами увидеть Арктику тут же погасла, как только я подумал, что вряд ли Буланов сваляет такого дурака и откажется от атомохода.

Я тут же поделился этой своей мыслью с членами комиссии.

– Это ты даже не бери в голову и не переживай, мы ему такое предложим, что он не сможет отказаться, – сказала одна.

– Мы ему предложим Ленинград, – добавила вторая, заметив и растопив окончательно в моих глазах и в душе льдинки сомнения.

После таких слов, конечно, сомневаться было нечего, я бы и сам с удовольствием поехал в Ленинград, если бы не атомоход.

Это была моя вторая мечта – увидеть своими глазами Арктику.

Чтобы открыть путь для ее осуществления я пошел делать операцию.

Операция была очень неприятная. Она проводилась под местным наркозом, но длилась изматывающе долго.

Все потому, что делал ее известный профессор-отоларинголог в клинике известного медицинского института, а вокруг него стояла целая группа человек в тридцать студентов-медиков, будущих отоларингологов.

Каждое свое действие профессор сопровождал громкими и отчетливыми пояснениями. А я сидел, как живое наглядное пособие, обливаясь от духоты потом, с разинутым во всю ширь ртом и ждал, пока ко мне в рот заглянет каждый из тридцати студентов.

После обработки обезболивающим составом моих миндалин профессор взял металлический шпатель и стал отдирать им гланды у меня во рту. Отодрав их с одного боку, он убрал руки и дал всем заглянуть ко мне в рот.

Несмотря на обезболивание, чувствовал я себя препаршиво. У меня начинала кружиться голова. Может это было из-за духоты от тесно обступившей меня толпы.

Видимо по моему состоянию профессор понял, что мне становится плохо и попросил кого-нибудь дать мне понюхать ватку с нашатырем.

Одна из студенток взяла пинцетом кусочек ватки, обмакнула его в нашатырный спирт и потянулась с этой ваткой ко мне. Она это делала так медленно и осторожно, как в замедленном фильме. Как будто боялась, что я откушу ей руку.

Не в силах дождаться когда же наконец студентка приблизит ко мне спасительный нашатырь, чувствуя, что я уже теряю сознание, я изо всех сил вытянул шею в направлении ее руки, сделал вдох во всю силу своих легких, и, сознавая, что я удержал мое убегавшее сознание за самый кончик хвоста, с удовлетворением выдохнул.

– Ой, гляньте! Ему нравится! – взвизгнула радостным голосом на всю операционную студентка с ваткой.

– Да? Да? – послышались со всех сторон удивленные возгласы и все с новым интересом стали меня разглядывать, как диковинную зверушку, которой нравится запах нашатырного спирта. А я сидел и думал:

– Когда же это издевательство кончится? Вот вас бы балбесов на мое место! Хотя …. Чего на них обижаться? Им же тоже надо учиться, как и мне.

И я терпел.

На окончательном распределении мне, как и обещали, предоставили направление на атомный ледокол «Ленин». Первая моя мечта – увидеть собственными глазами Арктику – стала гораздо ближе к ее осуществлению.

С окончанием 1965 года закончилась и моя учеба в Московском инженерно-физическом институте.

20 января 1966 года я приехал в город Мурманск в порт приписки атомохода и в тот же день в отделе кадров Мурманского морского пароходства мне сделали запись в трудовой книжке о зачислении меня в штат старшим техником-дозиметристом атомного ледокола «Ленин».

Мурманск встретил меня хмурой полярной ночью. Рассвет наступал где-то ближе к обеду, а уже после трех часов дня начинало смеркаться. Но я заметил это все только в день прибытия.

Как только я оказался на корабле, где почти вся жизнь во время вахт и в свободное от них время протекала при свете ламп дневного освещения, то полярная ночь за бортом практически никак не напоминала о себе.

Это было, пожалуй, самое лучшее время в моей жизни, уступающее только студенческим годам. Я с огромным интересом слушал многочисленные рассказы новых товарищей о походах в Арктику, о разных забавных историях, случавшихся на корабле. Узнал о прекратившей к тому времени свое существование в нашей Службе радиационной безопасности «застенной газете» и о стихах, которые там печатал любой желающий.

Как сейчас помню стихотворение, посвященное очередному ежегодному медицинскому осмотру:

Я спешу, я лечу

С этим делом не шучу

Первосортную мочу

Судовому сдам врачу.

Это было самое безобидное из того, что я услышал и что можно тут процитировать.

В газете царил дух полной демократии. Об этом свидетельствовал дружеский шарж на заместителя начальника Службы радиационной безопасности и стихотворная подпись под ним:

Олег Сергеич Никаноров

Страдал от умственных запоров.

Полгода мы готовили корабль к очередной навигации в Арктике. Загрузили реакторы свежим ядерным топливом. Провели техническое обслуживание и ремонт ядерной паро-производящей установки и всего остального судового оборудования. Я выучил все, что мне положено было знать по должности и готовился сдать соответствующий экзамен. Кроме того, я собирался взять небольшой отпуск, поехать за женой в Москву и привезти ее к себе в Мурманск.

Я попросил у начальника службы разрешение сдать экзамен пораньше, перед отпуском. Чтобы ничего за отпуск не забыть. Я хотел сделать как лучше. Но его отказ меня озадачил. Ответ был таким:

– А мне не надо то, что забывается!

Экзамен на должность я сдал после отпуска в ранее назначенный срок и вполне успешно. Поразмыслив над словами начальника службы, я понял, что студенчество мое с этого момента закончилось, началась взрослая ответственная работа. Я был полностью готов к встрече с Арктикой.

К сожалению, эта встреча с ней так и не состоялась. При проведении последних послеремонтных испытаний первого контура ядерной установки повышенным давлением выявилась протечка. Долго искали место протечки. Нашли его в одном из трех реакторов.

После длительного совещания было принято решение, начать готовить атомоход к замене его ядерной паро-производящей установки на новую с двумя более современными и мощными реакторами.

В оставшиеся полгода мы готовили атомоход к отправке на завод на модернизацию с той же энергией и энтузиазмом, с какими готовили его в первом полугодии к навигации в Арктике.

Ровно через год 16 января 1967 года в том же отделе кадров Мурманского морского пароходства мне выдали на руки трудовую книжку с записью об увольнении по сокращению штатов.

Сейчас новые атомные ледоколы совершают круизные туры на Северный полюс. Но стоимость тура, как я слышал, превышает два миллиона рублей. Эта стоимость для пенсионера неподъемная. Я мечтаю о том времени, когда какое-нибудь книжное издательство объявит конкурс на лучшее произведение о жизни и работе моряков атомного ледокольного флота, где призом будет такой тур. Тогда у меня появится шанс стать победителем в своей возрастной группе от 75 и старше и осуществить эту свою вторую мечту.

Несмотря на то, что пока эта моя мечта не осуществилась, я остался верен избранной мной профессии и всю жизнь работал по специальности. А в 1986 году, когда случилась Чернобыльская трагедия и не было учебника для подготовки рабочих-дозиметристов, я написал книгу «Дозиметрист АЭС», по которой учили ликвидаторов Чернобыльской аварии. Сейчас по ней учат дозиметристов на всех атомных электростанциях бывшего Советского Союза.

Книга была издана в самый разгар Чернобыльской аварии и пользовалась огромным спросом. Достаточно сказать, что когда я раздал свои десять авторских экземпляров друзьям и через две недели пришел купить для себя еще, то продавец магазина «Техническая книга» на Петровке ответил мне: