– Это когда он…ха-ха-ха… – заливаюсь я, вспоминая отмоченный Гераклом номер.
– Вы про что? Я не помню…– говорит Светка, но уже заранее улыбается, держа на взводе очередной приступ смеха.
Мы наперебой рассказываем, как математичка вызвала Геракла к доске, и попросила его нарисовать синусоиду. Всё что мог сделать этот юный математик, это нарисовать две кривые перекрещивающиеся линии. Математичка приказала подписать оси, но Геракл растерянно переминался с ноги на ногу.
– Никифоров, ну ты что, не знаешь обозначения осей? – раздражённо кричала математичка. – Пиши: и-икс, и-и-грэк, зэ-эд!
И Геракл написал. Под горизонтальной линией крупными буквами он вывел три буквы, которые тут же объединились в знакомое всем слово.
Жирная надпись «ХУЙ», вызвала шквал хохота и нервный тик математички.
– Это что?! – орала она, перекрикивая гогочущий класс.
– Это название координат: икс, игрек и зэд. Я просто забыл, как «зэд» пишется. – Геракл стоял у доски, потупив взор, но в уголке его рта я заметил эту шкодливую подленькую, хорошо мне знакомую улыбку.
Скандал был жуткий. Предков Геракла в который раз вызвали к завучу, но его подвиг гремел на всю школу, ещё долго передаваясь из уст в уста.
Мы хохочем до слез, до коликов, до судорожных припадков, а отсмеявшись, вспоминаем другую историю.
О том, как мы с Буратиной на химии накапали Демиду на стул серной кислоты, а потом, на перемене наблюдали, как шелушатся на заднице его штаны и на них образуется огромная дыра с рваными краями;
О том, как наполнив водой презерватив, скинули его с четвёртого этажа на школьное крыльцо, обдав холодным душем добрую половину «А-шников», которые выстроились для группового фото;
«О том, как Поночка подкарауливал меня за дверью класса с грязной половой тряпкой, но внезапно вошла Маргуша. Поночка залепил ей в лицо мокрой тряпкой, после чего его чуть не выгнали из школы»
«О том, как в столовой набирали полную ложку пшённой каши, клали её на край стола, чтобы конец ложки торчал в воздухе, а потом лупили по нему, так, что самодельная катапульта улетала в другой конец большого зала, откуда раздавались визги и ругательства попавшего под раздачу счастливчика.
Мы вспоминаем…вспоминаем и кажется, что нашим воспоминаниям и ржачу не будет края. Мы вспоминаем случаи во дворе, школе, казусы с учителями и родителями. Мы вспоминаем всё, кроме того, что касалось нашей конторы, Ленина и ещё одного человека по имени Саша Мухин. Конечно, было много смешных ситуаций связанных и с конторой и с Лениным и с Сашей, но дело в том, что их объединяет ещё и грустная история, о которой, хочешь не хочешь, тоже придётся вспомнить. Сегодня не хочется…
– Всё, больше не могу! – Светка отваливается на спинку шезлонга. Её щёки уляпаны чёрными разводами, а из глаз текут, размывающие макияж бурые ручьи.
Мы тоже устали и замолкаем как по команде. А небо уже просветлело. Река приобрела серебристый оттенок. Дальний берег позолочен солнцем. Под неспешное, ритмичное цыканье ударников, протяжно хрипит голос солиста «Аэросмитов».
Мне снова взгрустнулось. Я смотрю, на ставшее детским и чумазым лицо Светки и мне хочется её обнять.
Буратина замечает мой порыв. Он обаятельно улыбается, так как может только он. Он всё понимает, мой старый друг. Он позвал сюда Светку не для себя. Это подарок, который он сделал мне.
– Пойду на камбуз, посмотрю, что можно изобразить на завтрак, – говорит он, поднимаясь с шезлонга.
Я даю знак Светке, что скоро вернусь и спешу вслед за Буратиной, догоняю его в узком проходе между каютами и перилами.
– Дружище, а кто у нас ставит музыку? – спрашиваю я, взяв его за плечо.
Буратина бьёт себя в грудь.
– Всё здесь. – Он крутит плоским телефоном, который достаёт из кармана брюк.
– Слушай, а ты не мог бы…
– Мог бы. Что тебе поставить?
– Поставь «Танцы вдвоём». Ну помнишь, «Технология»…
– Конечно, помню – Буратина улыбается и мягко тычет мне в грудь кулаком. – Отдыхай, дружище!
Медленными шагами направляюсь по скрипящей отмостке бака к шезлонгу, где сидит Светка, а сверху уже льётся клавишный перебор синтезатора, от которого сердце начинает колотиться в десять раз быстрее.
«Недопе-етый мотив
Я услы-шу во сне,
До утра не сомкну я гла-аз…» -
запевает солист «Технологии». Раньше меня бесило, что он лажает, и только сейчас я понял, что без этих фальшивых нот, песня была бы совсем другой.
– Можно Вас? – я протягиваю Светке руку, и её глаза загораются, словно она давно этого ждала.
– Конечно!
Я беру в руку её тёплую ладошку, нежно обхватываю талию, и мы плавно покачиваемся в такт музыке. Одни посреди ночи. Одни посреди огромной реки.
«Танцы вдво-ё-ё-м
Стра-анные танц-ы-ы…»
Нас накрывает приятная печаль. Мы просто молчим, просто медленно и плавно качаемся из стороны в сторону, и каждый вспоминает тот вечер, где играла эта же песня.
«А но-очью начнё-ом,
Стра-анные танцы-ы,
Танцу-уй под дождё-ом
В переходах подземных ста-анций…»
Я сдавливаю её хрупкое тельце в своих объятиях, пальцами правой руки ощущаю выпирающие через тонкий шёлк летнего платьишка рёбра. Какая она худышка. Моя худышка! Неужели случилось.
Она заглядывает мне в глаза, а потом смущённо улыбается и утыкается носом в мой пуловер. Её длинные волосы забраны в большой шелковистый хвост, этот хвост, в который я влюбился с первого взгляда. Блики от вращающегося на потолке стеклянного шара осыпают нас как снежные хлопья. Ноги утопают в белом дыму, последнем писке дискотек. Вижу спину Поночки в цветастом китайском «Адике». Он горбится в три погибели, обнимая милипуську, которую подцепил час назад. Рядом выгибается какой-то обдолбаный фраер в свитере «Бойз», заправленном в зелёные слаксы и в кожаной кепке, нахлобученной на бритую голову. Фраер кружится с воображаемой партнёршей и даже о чём-то с ней шепчется.
«Вот это приход» – думаю я вскользь и тут же возвращаюсь к своей Вороне.
Буратина и Геракл сидят за столиком где-то там, за толщей дыма и продолжают накачиваться водкой «Распутин». Сегодня мы все хорошо приняли на грудь, и собираемся гулять до утра. День начался превосходно, но мы ещё не знаем, как он закончится. Никто из нас: ни я, танцующий с блаженной улыбкой в предвкушении романтической ночи, ни поблёскивающая глазами Светка, ни звякающие стаканами Буратина с Гераклом, ни Уксус, который перебрал и уже вернулся домой, не подозревает, что это наш последний вечер.
Я надеюсь, я просто уверен, что именно сегодня смогу её поцеловать и нарочно оттягиваю этот сладостный момент, к которому мы оба готовы. Наверное, я бы поторопился, если бы знал, что он уже зашёл в наполненное дымом помещение, и словно башней танка крутит квадратной головой, выискивая за столиками и на танцполе знакомые лица. Ему нужно увидеть, хотя бы одного из нас, чтобы убедиться, что все здесь. Заметив Буратину и Геракла, он щёлкнет костяшками чёток, словно на счётах подобьёт итог и плывущей блатной походкой быстро направится к выходу.
«Та-анцы-ы вдвоё-ом,
Стра-а-анные танцы-ы…»
Тогда я не успел…а что, если сделать это сейчас? Я ловлю её взгляд, смотрю в упор, ныряю в чёрные озёра, захлёбываюсь. Я наклоняюсь ближе, так, что её подведённые губки уже в сантиметре от моих…
– Опа на! А это чё за дискотека?
Геракл бля! Он как всегда не вовремя. Его худосочное тело в тельняшке и трениках раскачивается, колышется, как тонкая берёзка на ветру. Одной рукой он держится за поручень, другая безвольно болтается, сжимая в руке недопитую бутылку вискаря.
– Слушай, Герыч, сходи к парням, посмотри как там они…– пытаюсь я спровадить нежелательного гостя, но уже поздно. Светка уже выскользнула из моих объятий, и села на шезлонг. Да и песня закончилась. Ей на смену приходит другой нетленный хит «Технологиии».
«Нажми на кнопку, получишь результат,
И твоя мечта осуществится-аа».
Нет, видимо моей мечте так и не суждено осуществиться. Я в сердцах машу рукой и кричу:
