Про деда бабушка мало рассказывала, объясняла, что он умер от перитонита. Не успели довезти до больницы. С маленьким сыном на руках бабушка переехала в Липецк. Чтобы устроиться по лимиту, ей пришлось идти работать на мебельную фабрику. На пенсию она вышла уже бригадиром. Дальше бабусю Полю ждала гибель Настиных родителей и капризная маленькая Настя с вечными диатезами и оглушительным рёвом.

Настя вздохнула и, чтобы не заплакать, откусила огромный кусок бутерброда, вставший поперёк горла. Спасибо, что у машинки Капы оказались хорошие тормоза, иначе лететь бы им ласточками в кювет, ломая от удара переднюю подвеску и подушки безопасности.

— А жениха мне бабуля не выпросила, — глубокомысленно заявила Настя, когда въехала в соседнюю область и под колёсами появилась ровная лента асфальтового покрытия. Она любила поболтать, а отсутствие собеседника не означает, что нельзя выложить вслух свои мысли.

Только сейчас она поняла, что, отправляясь на родину бабушки, ждала от поездки какого-то необъяснимого рождественского чуда в подарочной коробке, присыпанной снежным серебром и лунным золотом. Но ключик к счастью потерялся в сугробах, зато в душе поселился кусочек войны, в свете которого все навалившиеся беды казались ничтожными и надуманными. Разве могут маленькая зарплата и разочарование в женихе сравниться с тем, что пришлось пережить бабушке и прабабушке? Стыдно сытой, одетой, обутой и здоровой девушке сидеть в собственном автомобиле и сетовать на неурядицы. Но чуда не случилось и, несмотря на все правильные слова, на душе стало грустно и пусто.

Вечерело, и в свете фар перед лобовым стеклом лениво кружились снежные хлопья. Испытывая нервы на прочность, дорожное радио ныло что-то про белые розы с беззащитными шипами — Настя терпеть не могла подобную лабуду. Она потянулась к кнопке переключателя, когда идущая впереди фура вдруг дала резкий крен и начала оседать в сторону её машины.

На долю секунды Настино сознание выпало из временных рамок, и ноги, нажимая на тормоз, действовали сами по себе.

— Господи, да что же такое! — вскрикнула она, потому что другие слова стёрлись из памяти, но одновременно с этим глубоко в подсознании огоньком церковной свечки вспыхнуло обещание сходить в церковь, о котором она совсем позабыла. И боязнь невыполненного обещания перед Богом вытеснила страх за свою жизнь. Она не могла, не имела права умереть, не поставив в церкви свечку за упокой своих бабушек. Разве не для этого спаслась она во время пурги?

Медленно, словно во сне, Настя увидела, что серебристый кузов фуры осел на правую сторону, качнулся и застыл одним колесом над обочиной. Настю заколотило, и некоторое время она замечала только красные пятна габаритных огней под прицепом. Потом из кабины выскочил водитель в сером свитере и махнул ей рукой, мол, проезжай, не мешай, только тебя здесь и не хватало.

В ближайшем населённом пункте Настя свернула с трассы и поехала по просёлку. Слева и справа стояли высокие заборы из металлического профиля, под крышами домов торчали вогнутые диски спутниковых антенн, две женщины тащили санки с дровами. Настя опустила стекло и выглянула из машины:

— Пожалуйста, скажите, здесь есть церковь?

— Церковь? — Женщины переглянулись.

Одна из них, постарше, круглощёкая и круглоглазая, вздохнула:

— Церковь у нас есть, но только она закрыта. Летом приезжал батюшка из области, походил вокруг, отслужил молебен и уехал.

Настя упрямо закусила губу:

— Всё равно, подскажите, как проехать, мне очень надо.

Ей ответила другая женщина, в синем платке с красными розами:

— Церковь на горе, ты её сразу увидишь, если свернёшь к железнодорожному переезду, а потом направо, вон туда.

Рукой в пёстрой варежке женщина указала в направлении единственного на всей улице фонарного столба с прожектором. Его блики подкрашивали жёлтым цветом тёмно-синие сугробы вдоль заборов, освещая путь на несколько метров вперёд. Ветер стих, и в воздухе плавно кружили снежные хлопья.

Около переезда пришлось переждать электричку с редкими пассажирами в окнах, а когда простучал мимо последний вагон, на холме стала видна луковица церкви. Настя сама не знала, зачем едет — просто постоять у стены, потрогать замок, обмести снег со ступенек — сделать хоть что-то, чтобы Бог понял, что вот она, Настя, пришла к Нему и стоит с повинной головой.

Ей было не страшно ехать по заснеженной дороге, переваливаясь из колеи в колею, не страшно заметить рядом с остатками кирпичных ворот сельское кладбище, не страшно оставить машину у кромки поля и идти пешком в густую темноту с одиноким месяцем над крестом на церковном куполе, и только когда взялась за ручку двери, ноги словно приросли к полу, потому что это была не дверь в церковь, а дверь в иное измерение, куда прежде она не заглядывала.

То, что в церкви кто-то есть, угадывалось по цепочке следов к крыльцу и по неясному свету за тёмным стеклом подслеповатого оконца в толще кирпичной стены. Она вошла так тихо, что не скрипнула ни одна половица. Чтобы не упасть, Настя включила фонарик в телефоне, осветивший белые заиндевевшие стены и мужскую фигуру посредине пустого помещения.

— Кто здесь? — Быстро повернувшись, человек прикрыл рукой глаза от бьющего света и сделал шаг навстречу.

Настя подумала, что этот парень чуть постарше неё. У него было некрасивое, но приятное лицо с рыжими волосами и доброй улыбкой. Его изумление её рассмешило.

— Я не прорыла подземный ход и не выкарабкалась из-под земли. Дверь была открыта, — ответила Настя. Она видела, что церковь совершенно пустая, с грудой кирпичей в углу и какими-то брёвнами у задней стенки, но тем не менее пояснила с полным пониманием нелепости своих слов: — Мне надо поставить свечку.

Парень всё ещё был в шоке и забавно моргал, бросая на неё взгляды, полные то ли недоумения, то ли восхищения — Настя не поняла.

— Я не ожидал так быстро, — пробормотал он загадочную фразу и сильно смутился. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы взять себя в руки. Вскинув голову, он посмотрел на неё долгим взглядом и спросил: — Ты хочешь поставить свечку за здравие? — В его тоне слышалось такое искреннее участие, что Настю потянуло немедленно рассказать, почему она оказалась в закрытой церкви, несмотря на то, что на часах семь вечера, а на улице кромешная мгла.

Она помотала головой:

— Нет, за упокой, — потом запнулась и добавила: — и, наверное, за здравие тоже.

— Пойдём.

Он протянул руку, и она без колебаний дала ему свою. Его пальцы были лёгкими и тёплыми. Церковь отозвалась на шаги хрустко и гулко. От их дыхания в воздух поднимался пар, терявшийся под куполом, с которого их благословлял чудом уцелевший Христос. За колонной с ободранной штукатуркой Настя увидела столбик из кирпичей и одинокую свечу, горевшую крохотной огненной точкой.

Парень повернул к ней голову:

— У тебя есть свечка?

— Конечно нет.

Из нагрудного кармана он достал тонкую погнутую свечу и одним движением выправил её в струнку:

— Тогда держи.

Фонарик был выключен. Две свечи, горящие рядом, осияли пространство тихим золотым светом. Хотя холод пробирал до костей, уходить не хотелось. Настя подумала, что стояла бы так и стояла рядом с этим спокойным немногословным парнем с трогательными рыжими ресницами. Её разобрало любопытство, подтолкнувшее на вопрос. Настя подняла на него взгляд:

— Ты тоже пришёл сюда поставить свечку?

Она чувствовала, что он не умеет врать и обязательно ответит честно.

— Да. То есть нет. То есть да. — Он покраснел до корней волос, как могут краснеть только рыжие. — Я молился. Дело в том, что я семинарист.

— Кто? — восхитилась Настя. — Правда, что ли? Я никогда не видела живых семинаристов. — Сморозив глупость, она не нашла ничего более умного, как спрятать лицо в ладони. — Прости, прости, я не то хотела сказать.

Он рассмеялся искренним, душевным смехом, растворившем её робость: