Выяснилось, что определенная группа систем не может быть специфицирована методами субстратного или функционального различения, так как обладает свойствами, не совпадающими со свойствами образующего их "материала", и в то же время лишена внешней функциональной определенности, позволяющей различать явления в соответствии с их местом и ролью в поле охватывающего их системного взаимодействия. Такие объекты мы назвали субстанциальными, понимая субстанцию как самозарождающееся и самоподдерживающееся качество объектов, способных собственными усилиями создавать, воссоздавать свою системную целостность, охранять ее от экспансионистских воздействий со стороны внешней среды существования.
Способом спецификации таких систем является субстанциальный подход, предполагающий установление того специфического способа существования во внешней среде, адаптации к ее условиям, который присущ системе и- объясняет ее свойства, законы структурной, функциональной и динамической организации.
Именно таким и никаким иным может быть адекватный способ научного объяснения субстанциальных объектов. Приведем простейший пример, подтверждающий эту мысль.
Предположим, что нам нужно ответить на "детский" вопрос - чем отличаются рыбы от птиц? Спрашивается, будет ли правильным начать наш ответ с перечисления анатомических и физиологических различий между живыми существами: наличие жабр и плавников, в одном случае, крыльев и прочего - в другом, хладнокровности и теплокровности и т.д. и т.п.?
Нет спору, такое обращение к строению интересующих нас организмов, особенностям их физиологии является важным условием их различения. Однако специфика субстанциальных систем состоит в том, что они не могут быть поняты "изнутри", путем структурного и функционального анализа образующих их частей.
Все дело в том, что части субстанциального целого не являются для него исходной и первичной данностью. Напротив, их возникновение, структурное обособление и функциональная специализация должны быть объяснены некоторыми свойствами целого, которое предпослано частям, а не последует им.
Эта фундаментальная особенность, как нетрудно догадаться, является следствием органического типа связи, присущего субстанциальным объектам. В системах с "химическим" типом связи, как мы видели выше, существование частей предпослано существованию целого и само оно образуется, условно говоря, как результат "договора" между компонентами, способными "жить и действовать" поодиночке. Это означает, что интеграционный импульс в системе идет от частей к целому, зависит от "желания" (и, естественно, возможности) самостоятельных явлений создавать систему с новыми интегральными свойствами.
Иначе обстоит дело в системах органического типа. В самом деле, мы не можем предположить, чтобы целостный биологический организм мог возникнуть в результате "сговора" между автономно существующими головным мозгом, конечностями или легкими, которым при "встрече" удалось "договориться" о совместном существовании. (Несколько проще представить себе общество, созданное, как полагали сторонники теории "общественного договора", самостоятельно жившими и настрадавшимися от своей самостоятельности людьми. Однако такая постановка вопроса, как мы увидим ниже, категорически отвергается современной наукой, воспринимается учеными как абсолютная нелепость.)
Очевидно, что во всех этих случаях мы вправе говорить об определенной первичности целого в отношении своих частей. Это не означает, конечно, что целое способно существовать до своих частей и независимо от них: первичность целого не имеет и не может иметь подобного хронологического характера.
Речь идет о другом - о первопричинах структурной дифференциации и функциональной организации системы, которые обнаруживаются в свойствах целого, а не в свойствах образующих его частей, взятых по отдельности. Именно потребность выживания в среде, присущая системе как целому, а не отдельным ее частям поодиночке, определяет как способ их функционального взаимоопосредования, так и сам факт структурного обособления частей в поле системной целостности. Детерминационная цепочка в данном и подобных случаях предполагает зависимость структурного обособления органов от их функциональной определенности, а последней - от способа существования системы в целом, имеющего уже не функциональный, а спонтанно-самодостаточный, т. е. субстанциальный, характер.
Применительно к вопросу о различии рыб и птиц это значит, что наличие жабр у первых и крыльев у вторых не может быть самодостаточным основанием их качественной спецификации, так как само нуждается в объяснении. Всегда возможен и необходим вопрос: а почему одни животные обладают крыльями, а другие жабрами и плавниками?
Ответ на этот вопрос звучит так: потому что процесс эволюционного самосохранения в среде сложился для животных таким образом, что одним из них пришлось летать, а другим - плавать. Современная биология прекрасно понимает, что реальные анатомические и физиологические отличия летающих и плавающих, парнокопытных и непарнокопытных, хищных и травоядных тварей, как правило, производны от различий этологических, т. е. определяются предписанным животному образом жизни, особым способом существования живых существ в окружающей их среде.
Это не означает, конечно, что анатомические и физиологические различия живых существ всецело порождены внешним воздействием среды, как полагает теория ламаркизма. В действительности субстанциальная автономия в развитии биологических систем проявляется, как мы знаем, в способности к ненаправленным мутационным изменениям организма. Но именно в процессе адаптационного взаимодействия со средой определяется, какие мутационные изменения будут сохранены организмом и переданы им далее "по цепочке", а какие подвергнутся безжалостной выбраковке вслед за вымиранием своих носителей.
Таким образом субстанциальный подход к пониманию живых существ предполагает учет внутренних и внешних обстоятельств, образующих во взаимодействии целостный образ их жизни, способ воспроизводства в среде обитания.
Аналогичный подход может и должен быть использован при понимании качественной специфики интерсующей нас социальный системы. Мы не в состоянии объяснить присущую ей целостность, анализируя отдельные сферы общественной жизни и реально существующее функциональное взаимоопосредование между ними.
Изучая сложнейшие внутренние зависимости между экономикой и политикой, религией и наукой, правом и моралью, мы также обязаны помнить, что эти общественные сферы не представляют собой исходной социальной данности и постоянно спрашивать себя - зачем и почему они возникли в обществе, почему они связаны между собой так, как связаны, а не каким-либо иным способом?
И в данном случае качество системы не может быть дедуцировано из ее структурно-функциональной организации. Мы должны понять те потребности социального целого, те особенности совместной жизни людей, которыми обусловливается процесс структурно-функциональной дифференциации ее подсистем и компонентов, нарастающий по мере саморазвития общества, переходящего от гомогенности родовых коллективов ко все более сложным формам институциональной организации.
Понять все это мы сумеем лишь в том случае, если установим тот специфический способ существования, который выделяет людей из природы и противопоставляет ей, т. е. обнаружим субстанцию социального. Таковой, по нашему убеждению, является целенаправленная, адаптивно-адаптирующая деятельность человеческих индивидов и групп, к рассмотрению которой мы перейдем в следующей главе.
Пока же, завершая наши методологические рассуждения, отметим, что обнаружение субстанциального качества системы позволяет науке решить две важнейшие взаимосвязанные задачи.
Первая из них связана с установлением строгих качественных границ системы, ее демаркацией в среде существования, отличением от внешних ей субстанциальных реальностей.
К примеру, установив субстанцию социальной реальности, определив особый способ существования людей, каковым выступает, по нашему убеждению, целенаправленная деятельность, мы получаем возможность строго научного разграничения общества и природы, критерий, позволяющий нам установить принадлежность явлений к сфере социокультурной реальности, справиться со всеми "сложными случаями", о которых говорилось выше.
