Не отменяет решающей роли материального производства и современная переориентация его на решение социальных задач, к которой стремятся цивилизованные страны. Прекрасно, что люди перестают рассматривать производство вещей как самоцель, подчиняя его задачам полноценного развития человека. Нужно лишь помнить, что полнота осуществления такой задачи опять-таки зависит от материального производства: его способности создавать комфортабельные дома, оборудованные школы, больницы, стадионы, без которых забота о человеке остается пустым, бессодержательным лозунгом.
И вновь важно подчеркнуть, что рассуждения об определяющей роли материального производства сохраняют свою научную ценность лишь до тех пор, пока это роль рассматривается по модели "закона-ограничения", упоминавшейся нами выше.
Это означает, что мы должны осознавать всю ошибочность попыток абсолютизации этой роли, стремления найти "главную причину" любых социальных и политических изменений в способе производства вещей. Руководствуясь подобным подходом, мы оказываемся бессильными объяснить реальное историческое развитие азиатских (и не только азиатских) обществ, в которых бурные политические преобразования осуществлялись на фундаменте как бы застывшего, не меняющегося на протяжении веков способа производства. Но именно этот "производственный консерватизм" привел к тому, что общества азиатского типа (вовремя не изменившие, подобно Японии, систему приоритетов) уступили историческое первенство "индустриальному Западу", попали в орбиту его влияния и ныне существуют по модели "догоняющего развития".
Обсуждая методологическую сторону проблемы, мы должны заметить, что определяющая роль материального производства, на которой настаивал Маркс, связывалась им не только и не столько с особой важностью его продуктов.
Эта роль, как полагал он, проявляется прежде всего в том, что именно в процессе производства вещей люди вступают в особые производственно-экономические отношения, которые определяют весь образ их жизни в его социальной, политической и духовной ипостасях. Иными словами, проблема функциональной роли материального производства тесно связывалась с вопросом об определяющей роли экономики, образующей, согласно Марксу, базис каждого общества, на котором основывается его социально-политическая и правовая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Рассмотрим кратко содержание этой важной идеи, вызывающей острую полемику среди специалистов.
4 ДЕТЕРМИНАЦИОННЫЕ ЗАВИСИМОСТИ В СИСТЕМЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ
Скажем сразу, далеко не всегда критика Маркса основывается на правильном понимании его позиции. Достаточно сказать, что многие философы и социологи, полемизирующие с ним, интерпретируют идеи "экономического детерминизма" как главенство экономических мотивов в общественном поведении людей. Определяющая роль экономического фактора, полагают они, проявляется в настойчивом, подчиняющем себе другие желания стремлении людей увеличить свою долю в распределении предметного богатства, максимизировать объекты собственности путем повышения прибыли, заработной платы, военной добычи и т.п.
Ставя проблему подобным образом, критики Маркса стремятся доказать, что приоритетность экономических целей характерна лишь для одного типа общества - рыночного капиталистического хозяйства, создавшего особый тип человека, который считает деньги высшей ценностью, мерилом жизненного успеха, приносит им в жертву ценности любви, дружбы, человеческую порядочность и т.д.84
Подобная психология, как полагают критики, не свойственна другим обществам, в которых экономический расчет как стимул поведения может существенно уступать ценностям родства, престижа, власти, религии и пр. Соответственно, принцип экономического детерминизма рассматривается как абсолютизация частной исторической ситуации, неправомерное отождествление "хомо сапиенс" с капиталистическим "хомо экономикус".
У нас не вызывает сомнений тот факт, что приоритет экономических целей действительно не имеет универсального характера для истории. Он отсутствует не только в гипотетическом сорокинском идеационализме, но и в реальных общественных системах (начиная с первобытных обществ, обладавших так называемой "престижной экономикой", где высшей жизненной ценностью считался социальный престиж, а способом его обретения была раздача имущества - вещей и пищи ("потлач"); при этом "семья предпочитала голодать, чем использовать продукты, запасенные для потлача"85).
Однако это обстоятельство едва ли служит опровержением "экономического детерминизма" Маркса, так как определяющую роль экономики он связывает не с идейными мотивами человеческого поведения, а с особой ролью безличных организационных структур распределения в жизни отдельных людей и социальных групп, образующих общество. Именно детерминационное воздействие экономических отношений на процесс общественного производства, на социальный, политический и духовный уклады общественной жизни людей, а вовсе не доминанту ценностного "отношения к собственности" (в его сорокинском понимании) всячески подчеркивает Маркс.
Прежде всего, полагает он, экономические отношения оказывают важнейшее воздействие на процессы материального производства - основу практической и духовной жизни общества. Это воздействие реализуется в рамках некоего закона, названного последователями Маркса "законом соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил".
Заметим сразу, что, критикуя эту идею, многие теоретики - включая Питирима Сорокина - необоснованно обвиняли Маркса в "деперсонификации" человеческой истории, превращении ее в поле битвы каких-то безличных "сил и отношений", действующих за спиной реального человека и превращающих его в безвольную марионетку. В действительности и производительные силы, и производственные отношения, по Марксу, безличны лишь в том смысле, что отвлекаются от "биографически конкретных" людей, но вовсе не от людей вообще как единственных субъектов истории. Последние, как полагает Маркс, сами делают свою историю - но не по капризу воли, а в соответствии с объективными законами своей деятельности. В этом смысле вся диалектика "производительных сил и производственных отношений" представляет собой не что иное, как механизм связи между производством, осуществляемым людьми, и распределением произведенного, осуществляемым ими же.
С одной стороны, упомянутый закон устанавливает реальную зависимость отношений распределения от развития средств производства и профессионального разделения труда, о чем уже писалось выше. (Заметим лишь, что эта связь нередко абсолютизировалась Марксом, интерпретировавшим ее как отношение непосредственной выводимости экономики из техники и технологии. "Общественные отношения, - писал он, - тесно связаны с производительными силами. Приобретая новые производительные силы, люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, - они изменяют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница - общество с промышленным капиталистом"86.)
С другой стороны, "закон соответствия" устанавливает сильнейшее влияние экономических отношений на процесс развития производства.
Дело в том, что именно эти отношения, опосредуя связь между производством и индивидуальным потреблением, создают ближайшие стимулы производственной деятельности или, напротив, убивают их (так как трудно ожидать, чтобы человек, не получающий должного вознаграждения за свой труд, считающий себя несправедливо обделенным, продолжал бы тем не менее производительно работать, совершенствовать систему производства).
Подобную связь производства и распределения можно проиллюстрировать на множестве исторических примеров. Так, мы знаем, что на самых ранних этапах человеческой истории в родовых коллективах существовали так называемые "разборные отношения", в соответствии с которыми любой член коллектива - в силу самой принадлежности к нему - имел право на равную со всеми долю продукта, независимо от меры личного участия в его создании. Очевидно, что подобный характер отношений диктовался неразвитостью производства, продукт которого был почти целиком жизнеобеспечивающим, т.е. потреблялся "без остатка". В этих условиях коллектив не имел ни малейшей возможности поощрять самых умелых и ловких работников, ибо съеденная ими "премия" означала бы голодную смерть кого-нибудь из "отстающих". Именно эта "реальность выживания", как мы уверены, детерминировала коллективисткое сознание первобытности, находила свое выражение в нем ( а не наоборот, как в этом уверен П. Сорокин, считающий реальную экономику инобытием культурных систем права и морали).
