И таких гонок с предаварийными ситуациями на дню по нескольку бывает. Раз сошло, второй проскочило…. Ну, думаешь про себя, фартовый – а как не разъедешься, Бога клянёшь: куда ты, старый хер, смотришь? Короче, ремесло наше требует хладнокровия и готовности к риску.
Да ладно, что я всё о работе – есть ведь и личная жизнь у бомбил. К примеру, у меня это Светка. Нас сестра познакомила с этой конфеткой, когда работали вместе операторами в газовой котельной. Взгляда хватило, пару слов, и всё – запала в сердце, как десятка в колоду. Звоню однажды вечерком: мол, приду – она адрес сказала. Дверь открывает в рубашонке ночной, шаль на плечах. Ноги голые, как попали в поле зрения, так я уже от них оторваться не мог – прильнуть хочется руками, губами….
Чаю плеснула.
– Соблазнять пришёл? Так не молчи – соблазняй.
Ладно, буду. Ведь поняла, умничка, что я не насильник, рукам волю не дам – коль не уговорю, так и уйду восвояси.
– А знаешь, Свет, я на досуге книжки пишу – о себе, о жизни. Хочешь, когда после моей смерти к тебе за интервью придут попораци, сказать им: да спала я с ним – так, ничего особенного в постели….
Она до слёз хохотала, потом вытерла их кончиком шали, рукой махнула:
– Уговорил.
Ночевать я у неё не остался и тем понравился ещё больше.
Стали встречаться. Сначала в шашлычку, а потом ко мне. У Светки особый дар обольстительницы – она разденется догола, напялит мою футболку, прикрыть ягодицы, и ходит туда-сюда, хлопочет в холостяцком хозяйстве. А что хлопотать-то – у бывшего старшины всегда в кубрике флотский порядок. Гостья же в неглиже то изогнётся, то наклонится….. Я на диване изнемогаю:
– Свет, ну иди сюда – хватит тебе.
– Что, уж дымится? А ну, покажи.
Я предъявляю свидетельство своей страсти, и начинаются священодейства…. Не женщина, а мечта поэта, только прозаику досталась.
– Тебе хорошо со мной? – утомлённому шепчет. – Моим будешь навсегда.
Её лицо было близко-близко и пахло особенно – духами и сигаретным дымом.
– Я не против. Курить бросишь – поженимся.
Когда мы занимались любовью – то жадно и просто, то неспешно и изощренно, – всем существом моим овладевало пронзительное, непередаваемое словами ощущение, что счастье имеет плоть. Я всегда, с раннего детства твердо знал, что счастье – это мечты, это что-то желанное, но недосягаемое, к чему стоит стремиться, пока в теле пульсируют жизни силы. Но теперь, после пятидесяти вдруг почувствовал его в своих объятиях. Но при этом не терял головы – знал, что его надо отпустить, от него надо отдалиться ненадолго, чтобы оно не превратилось вдруг в просто голую бабу. От него надо отдышаться, о нём следует помечтать, потосковать, а потом вновь устремиться за ним в погоню. И тогда мечта обретёт плоть, и плоть эта снова подарит счастье. Вот так я любил, и прибавить к этому нечего.
Кто-то может, считает, что на шестом десятке от рождества своего пора успокоиться на счет прекрасного пола. А я так думаю, что женщины – это чудо Господне, и отвращаться от них грех в любом возрасте. Как меняется жизнь мужчины, когда рядом окажется такая вот пра-пра….-правнучка Евы, без которой жизнь – сумерки.
Коротко говоря, встречались мы со Светиком душа в душу целых полгода, потом заявляет, что замуж выходит. Сама говорила, что натерпелась от благоверного – до конца жизни, мол, ей мужика в дом не надо. Со мной отдышалась – душа засвербела. Что делать? Ну, выходи, говорю, меня не бросай – будем любовниками. Нет, так, видите ли, она не может – верная в доску данному слову. Ну, дура баба, ясное дело.
– Иди, – говорю. – Хорошо живите. Меня лихом не поминай.
А на душе похоронный марш – любовь уходит с пожелтевшею листвой, и расстаёмся мы с тобой. Конечно, не в себе был после такого-то. Горевать по любимой в разлуке – это допустимо и даже достойно, но доставала обида, а то вдруг мыслью соскакивал с жалости к себе и начинал воображать, как, хапнув денег неимоверную кучу (например, рукопись в Голливуде продам), умыкну Светку от супротивника, увезу на Кубу в Дом Дюпона и буду там жить с ней в любви и согласии.
В подробностях – приеду за ней на новеньком белом «мерседесе», а не на своей «пятёрке» вишнёвого цвета 2008 года выпуска, за которую ещё кредит не выплачен. Неужто откажет? Да что её слушать – забрать у злодея-разлучника, и дело с концом. Схватить в охапку, не дать опомниться, посадить в машину и увезти. Это будет честно и мужественно, по-русски. Наверное, и Светка ждала от меня именно такого поступка, а я раскис, утратил волю, погряз в унынии и жалости к себе, и всё не ехал, не ехал….
Однажды даже трагедию выдумал: приезжаю, а разлучник навстречу – «Ты невестой своей полюбуйся, пойди – она в сакле моей спит с кинжалом в груди». Черте что….
Как я её после этой измены обратно принял? Тут либо одно, либо другое – либо любовь не перебродила, либо жалость (опять же к любимому человеку). Уж такой она была разнесчастной после полугодовой разлуки – второй раз, говорит, в человеке ошиблась. Тогда, при встрече, возникло у меня на лице глуповато-ошеломленное выражение, совсем несвойственное в обычной жизни.
– Где ты была? – спросил, лишь поверив, что она не привиделась. – Я так ждал!
Снова счастье в моей полуторке – в одной футболке порхает в ней фея. А обида – куда её денешь? – свербит.
– Ну, – спрашиваю, – чему тебя научил в постели твой последний муж?
– О чём ты? Ах, об этом…. Да нет, я женщина чистоплотная и гадостей над собой творить не позволю.
И подбоченилась:
– А что, гребуешь? Ну и вали тогда отсюда!
Валить-то куда мне из своей квартиры? А Светка могла, она такая – выпорхнуть полуголая на мороз. Нет, спохватилась – футболку скинула, одеваться стала. Я обеспокоился, и даже голос, иуда, дрогнул не вовремя:
– Слушай, это ведь ты меня бросила. И теперь издеваешься. Есть в тебе совесть?
Мой вид несчастный скорость её поубавил немножко – недоодевшись, она присела.
– Упрекать будешь, ноги здесь моей больше не будет.
– Ну, хоть попку оставь.
– Извращенец!
Заходила, обрадовалась – как я соскучилась по твоей берлоге! – даже по комнате закружилась. Теперь сидит бяка-букой – как та баба ноги сжала, которая ежа рожала. Впрочем, красивые они у неё – не отнимешь.
Эти мысли у меня от обиды. А вдуматься – и сам хорош: полгода встречались, ни одного подарка ей не сделал. И цепочка на ней не моя, и серёжки. Пользовался, как шлюхой: шашлычка – постель, шашлычка – постель…. Вот и ушла она к другому. А ведь любил её, любил….
Светка в кресле сидит, молчит и хмурится. Я, в чём мать родила, лежу на диване и думу думаю, как дальше на свете (на Свете?) проживать. Известно: всяк человек чужой доле завидует, а от своей нос воротит. Светка ушла, я так страдал, а вернулась – ещё пуще прежнего душа томится. За измену злился, а теперь, с её слов, действительно, какая-то брезгливость насунулась. Представить больно, как тот мужик её тискал-ласкал, мял восхитительное тело и впрыскивал в него своё семя. Господи, как ты допустил такое? Впрочем, на то была Светкина воля.
Что-то со Всевышним у нас непонятки. Уж как я его просил, просил – Боже Всемилостивый, верни мне Светку. Ну, вернул – теперь-то что? Без неё жить тухло, спору нет, но и с ней тоже не чистый мёд. Буду теперь вынюхивать на её теле незнакомые запахи и содрогаться от отвращения. Что за жизнь? Наверное, правду говорят, что дважды в одну воду нельзя войти. Зря я Светку сюда привёз, не разобравшись в своих чувствах. Может, Природа разрулит те вопросы, в которых запутался интеллект?
В философской печали овладел своей гостьей – она женщина слова, не могла уйти, не отработав шашлык. Так и любились, угнетённые – я природой, она обязательством. Расстались, не договорившись о новой встрече. Погоди, погоди сам себя уговаривал и её удаляющуюся спину – вот наведу в бестолковке порядок, и, может быть, всё у нас наладится.
Женщина, говорят мудрецы, как монета – от частого пользования только сияет. А из меня какой мудрец – меня терзали другие мысли: «Что я ей, мальчик? Захотела – ушла, захотела – свистнула, и я тут как тут?» Несмотря на свою расплывчатость, резон был наиважнейший. В схватке двух миров, именуемой «любовью», всегда есть монарх и подданный, победитель и побежденный. Именно этот ключевой вопрос в данную минуту и решался. Быть подданным и побежденным я не желал и не умел. Но как ни ломал голову, ничего путного на ум не приходило, и решил сдаться на милость чувств, только по-новому надо строить с дамой сердца свои отношения – к чёрту шашлычки, в театры будем гонять, на концерты.