- Это знаешь, как называется?! Это сектанты называется! Непосредственно. У нас их на кол сажали и в избах жгли, чтоб не баловали!
Пашка, не желая включаться в компрометирующий его страну разговор, сделал вид, что углубился в газету. А может и правда, читал.
- Чего там? - буркнул Петр Иванович, недовольный, что на старости лет сцепился с мальчишкой.
- Голаны арабам отдают, - повторил Пашка фразу, сказанную вчера отцом.
- Ну и что? На всех земли хватит, ладно уж вам чурок пригнетать. Я вон когда в армии служил, в дивизии Дзержинского, у нас поперву-то тоже над чурками мудровали. Мне не понравилось. Пару раз в клюв кое-кому дал и прекратил безобразия. У меня с левой хорошо идет.
Пашка тяжело, как взрослый, умудренный жизнью человек, вздохнул и сложил газету.
- Васин, ты этого не поймешь. Они стрелять начнут. Или взрывы делать. Как раньше...
- Ну уж так уж?
- Васин... Когда первые поселенцы землю, как это по-русски, - делали?..
- Обрабатывали, - подсказал Петр Иванович.
- ...обрабатывали, арабы стреляли по ним. Пришлось ездить в тракторах с броней. Землю делать. А когда делали землю руками, томаты и прочее так дальше - рядом был автомат. У мужчин, у женщин, у детей даже. И старые тоже имели вооружение. Так было.
- Не врешь? - Петр Иванович почему-то безоговорочно верил этому жирному балбесу. - Ну, так нельзя. Так люди не делают. Война войной. А крестьян на поле зачем? Тут арабы не правы. За это надо наказывать.
Петр Иванович совсем не собирался вступаться за евреев, но за них вступалась деревенская его душа.
- Ладно! - оборвал он неприятную тему. - Скажи лучше, почему вот у баб лица, в основном, приятные, одеты чисто, даже, можно сказать, модно, а прически одинаковые? Опять религия?
- Опять, - засмеялся Пашка. Почему-то здесь, на крыше, с Петром Ивановичем он стал говорить по-русски нормально, не как вчера. - Это не прически. Это парики. Из волос.
- А под париком?
- Бритвой так делают, - Пашка погладил себя по голове.
- Броют? - ахнул Петр Иванович. - Налысо? А... мать твоя?.. Алка, в смысле, тоже?..
Пашка, заливаясь хохотом, схватился за живот.
- И нечего ржать... - недовольно пробормотал Петр Иванович, понимая, что сказал что-то не то, но не понимая - что. - Ладно, иди уж, жратву тащи...
Пашка, продолжая хохотать, мигом скатился с крыши. Но, похоже, не за одной жратвой, а чтоб и семью посмешить. Только чем вот?..
Вслед за Пашкой, который минут через пять приволок обед с ледяным пивом, показались на крыше и Мишка с Мири. Они весело лопотали что-то между собой по-ихнему и, смеясь, поглядывали на Петра Ивановича. Мири сразу бросилась к парапету, выискала внизу какую-то товарку и тоже начала лопотать ей что-то, смеясь, на своем еврейском. Петр Иванович, которого не оставляли сомнения, подошел и наклонился над ее головой, пристально изучая макушку. Потом протянул руку и, погладив девочку по голове, несильно дернул ее за волосы.
- Ай! - взвизгнула Мири.
Пашка с Мишей, молча наблюдавшие за действиями Петра Ивановича, опять покатились с хохота.
- Да парики - это только у хасидок, когда они идут жениться!.. - задыхаясь и вытирая проступившие от смеха слезы, проговорил Пашка.
Посмеялись уже все вместе. Потом принялись за обед.
- Миша, объясни ты мне, Христа ради, - сказал Петр Иванович, нарезая окостеневшее в холодильнике сало. - Вот все талдычут у вас про терроризм. Да и меня вчера два часа с чемоданами шмонали. Ну, когда война, это я понимаю. А сейчас? Да и кого взрывать, скажи на милость? Этих? - Петр Иванович, брезгливо сморщившись, простер руку в сторону двора, где внизу мельтешили евреи. Он за ними опять успел понаблюдать, пока Пашка отсутствовал. Спешили они по своим делам молча, сосредоточенно, и эта их повышенная деловитость производила какое-то несерьезное впечатление. Будто придуриваются, в бирюльки играют. - Ну кому их взрывать?!
- В общем-то, да-а... - протянул Мишка. - Эти-то, может, и не очень нужны. Но...
Но что "но", так и не сказал, а принялся за курицу. Петр Иванович решил, что опять сунулся куда-то не туда, и не стал допытываться. Помолчав, он тоже выломал у холодной курицы ногу, полил ее кетчупом. Закончив с курицей, заел ее картофельной стружкой - чипсами. Допил пиво.
После обеда посидели еще, покурили. Мири опять отправилась к парапету, свесилась вниз, что-то выискивая там глазами. Но Петру Ивановичу крыша уже осточертела, а загорать - так у него и на даче загара хватает.
- Слушай, Миш, - сказал он, - если транспорт не работает, так ведь можно и пехом, по карте? А?.. Я думаю, просмотреть маршрут поточнее непосредственно и вперед с песнями... Как считаешь, Миш?..
- Попаля, попаля! - радостно завопила вдруг Мири. - Я в мальчика внизу плювала и попаля. Я несла Гюле уроки, был шабат, он меня биль.
- Нормально, - недовольно сказал Петр Иванович, думая о своем. - Взрослых перебиваешь...
- Васин, ты не любишь теперь меня?
- Люблю, люблю... Понимаешь, Миша, своими силами хочу добраться до Гроба Господня. Ты мне адресок черкани по-русски и по-жид... по-еврейски. Не заплутаю. А заплутаю, прогуляюсь.
Мишка почесал лысину.
- Пашка?
- Папа, я очень устал. Оставь меня, пожалуйста, в моем покое.
Мири подняла руку как школьница.
- Можно, я с Васиным пойду в Старый Город?
- Ты? А почему бы и нет? - Мишка положил руку на плечо дочери. - Значит, так. Идете в Старый Город. Покажешь Гефсиманский сад. Крестный путь. Стену Плача. Повтори.
- Мы покупим...
- Вы ничего не покупите, - нахмурился Мишка.
Мири тоже нахмурилась и, по-отцовски повторяя интонацию, сказала мрачно:
- Мы ничего не покупим. Васин будет молиться в Стену Плача...
- Не надо ему молиться в Стену Плача! - рассердился Мишка. - Просто покажешь. Потом где Иисус ходил...
- Не надо ему молиться в Стену Плача! - воскликнула Мири. - Просто покажешь! Так?
Мишка кивнул. Потом почесал свою наморщенную лбину.
- Жалко, черт... Там по пятницам монахи-францисканцы ходят по Крестному пути. К ним хорошо бы пристроиться. А может, и сегодня кого нелегкая занесет, почему нет?!
- Главное, где Иисус с мучениями ходил непосредственно, - уточнил на всякий случай Петр Иванович. - Не устанет она? А то я и в одинаре могу без проблем.
- Я сильная! - Мири сердито погрозила ему кулачком. Подпрыгнув, она повисла на самодельном турнике и, улыбаясь, стала подтягиваться на одной руке.
Петр Иванович захлопал в ладони.
- Прошу прощения.
Подозрительными, напряженными взглядами провожали Васина с Мири дворовые евреи. Очаровательный рыжий пацаненок лет пяти, еще без очков, но уже с длинными, до плеч пейсами, подбежал к Мири и что-то залопотал ей угрожающее. Мири показала ему язык. Пацан, явно озадаченный, запихал палец в нос и тоже высунул язык.
- Ми-ри-и! - донесся сверху голос Мишки.
- Чего?! - крикнул Петр Иванович, задрав голову.
- В арабском квартале поаккуратней как-нибудь!..
6
Ну и город! Что за город! Улиц не было вовсе. Они шли по проезжей части шоссе, серпантином спускавшегося с верхотуры в котловину, к центру. Правда, и машин не было. Солнце лупило в темя, но Петр Иванович предусмотрительно надел шляпу. Пальм не было, зато по обочинам росли кактусы в человеческий рост, колючие, как положено.
- Здесь можно раздеть себя, - сказала Мири, - а в Старом Городе надеть.
Петр Иванович послушно снял рубашку, сложил ее, как в прачечной, убрал в пакет. Мири тем временем достала из красного рюкзачка пластмассовую бутыль с водой, принялась жадно пить, косясь на татуировку полуголого своего спутника. Потом завернула на бутыли крышку, спрятала, отобрала у Петра Ивановича пакет с рубашкой и аккуратно сложила в рюкзачок. "Бабенка маленькая", - усмехнулся Петр Иванович.
- Зачем тебе это? - она ткнула пальцем в плечо Петра Ивановича, на котором красовалась роза.
