– Прекрасно! Именно то, что надо. – Ирина Сергеевна сразу же взяла бразды правления в свои руки – А сейчас мы займёмся работой над этой песней.

Работа началась, и мы очень быстро поняли, что Ирина Сергеевна под личиной красивой женщины скрывает свою истинную сущность – свирепого диктатора. Но… назвался груздём – полезай в кузов.

***

Ночью меня разбудил какой-то шум и треск, доносящийся с соседней улицы. Быстро одевшись, выскакиваю из дома на двор. Несмотря на ночь очень светло, и немудрено: на соседней улице полыхает дом.

– Сынок, что случилось? – высунулся из окна отчим.

– Папа, там, кажется, дом хромого Иваниенки горит.

– Докурился в постели, пьянь дурная! – в сердцах выругался отчим – Может, успел выскочить, беги, Юра, проверь, да возьми что-нибудь дверь ломать. А я следом пойду.

– Хорошо, батя!

Схватив топор, я побежал на пожар. У горящего дома уже суетилось несколько женщин, двое мужиков притащили с собой погружной насос, и теперь прилаживали его в колодец. Удлинителей не хватало, и один из мужиков полез на столб, чтобы подключиться прямо к проводам.

Я подбежал к пожарищу, и первым делом срубил проводку, подходящую к дому: никому не надо чтобы, когда начнут заливать водой, кого-нибудь долбануло током. Женщины тут же, без команды, подхватили палками обрубки проводов, и оттащили в сторону: для безопасности.

– Дядя Валера вышел из дома, не знаете? – спрашиваю у суетящихся рядом баб.

– Не-а, он тама, у внутрях! – уверенно ответила одна из них.

Ну что делать! Бросаюсь к дверям – заперто. Ударил плечом раз, другой, дверь крепкая, даже не шелохнулась. Ну что делать, подскакиваю к окну, и в три удара выношу двойную раму: изнутри ударил дым и жар.

– Дядя Валера!

Нет ответа, хотя… вроде какое-то мычание послышалось.

Я уже собрался нырнуть в горящий дом, но сильная рука, схватившая за шиворот, остановила меня.

– Куда, Юрка! Опалишься весь, как та свинья. Дай оболью!

Обернулся. Рядом весело скалился сосед, Сашка Цаплин. Сашка такой: вечно лыбится, хотя не раз крепко получал за неуместные ухмылки. Он только на похоронах бывает серьёзным, да и то не всегда.

– Обливай.

Сашка быстренько опрокинул на меня ведро с водой, а из другого ведра достал мокрую тряпку, похожую на рваный мешок.

– А это сверху накинь. Я бы сам полез, да вишь ты, шибко маленькое окно.

И я нырнул в окно, оказавшееся кухонным. Страшно!

Четыре шага, и я оказался у двери, ведущей в большую комнату. Залу, как называют их в здешней местности. Потолок в зале уже горел, испуская жар, дым клубился под потолком. Горели телевизор, этажерка с книгами, угол стены и дальний конец дивана. Рядом с диваном лежал Валерка Иваниенко. Руки его были связаны за спиной, ноги связаны и привязаны к дивану, так что он не мог отползти далеко. Валерка в отчаянии дёргался, но диван стоял крепко: он ножкой застрял в щели неровного пола. Подскакиваю к Валерке, с немой мольбой глядящего на меня, и топором перерубаю верёвку, спутывающую ноги. Впрочем, с немой – это я погорячился – во рту Валерки кляп, он пытается кричать, но всё равно ничего не слышно, кроме довольно громкого мычания. Ладно, кляп потом удалим, сейчас времени нет.

– Вставай, дядя Валера! – подхватываю Иваниенку за подмышки, помогая встать, но тот коротко взвыл, и обмяк в руках.

– Твою же мать! – роняю тело и смотрю на свои руки, густо покрытые кровью. – Экий ты скользкий, прямо не мужик, а рыба какая-то, но вытаскивать тебя всё равно придётся.

Снова хватаю обмякшего Валерку, и тащу к выбитому окну: путь к двери уже отрезан огнём. Твою же ж маму! Жить-то как хочется!

– Ну что там, живой Валерка-то? – крикнул Сашка Цаплин, дежурящий у окна.

– Живой. Только он раненый и связанный – кашляя от дыма, отвечаю Сашке – Держи!

Сашка подхватил тело, и помощью подоспевшего мужика вытащил. Я полез, было, следом, и тут кровля начала рушиться. Уже почти выскочил, да упавшая балка ударила меня по ноге.

– Мать-мать-мать! Больно-то как!

– Юра, сынок, что с тобой? – подбежал отчим, и подхватив меня на руки, отнёс на противоположную сторону улицы, подальше от суеты.

– Па, мне бревном по ноге попало, ушиб, наверное, сильный.

Владимир Алексеевич посмотрел на мою голень, согнутую под углом, и грустно усмехнулся:

– Ага, ушиб у тебя… Перелом, бlя, дай боженька, не открытый. Лежи Юра тут, не двигайся, сейчас я машину подгоню, повезу вас в больницу.

Лёжа у забора, смотрел на тушение пожара: мужики, прибежавшие первыми, бросили шланг до крыльца до горящего дома, и теперь поливают стены и крышу. Кто-то топорами и баграми ломал и растаскивал дом, кто-то таскал воду вёдрами. Я хотел было крикнуть, чтобы постарались не затоптать место преступления, но промолчал: лето, сушь, не приведи господи, огонь перекинется на другие дома. Валерка Иваниенко выжил, вот пусть сам и расскажет милиционерам о своих обидчиках.

– Юрочка, родной, тебе больно?

Это примчалась Ленуська.

– Ничего страшного, Ленуська, немного ушиб ногу.

– Ага, немного ушиб! Папа сказал, что ты ногу сломал! – и Ленуська обняв меня, зарыдала, уткнувшись в грудь.

Но тут зарычал двигатель, и подъехал «Мормон» отчима.

– Ну, как тут? Больше пострадавших не появилось? – жизнерадостно спросил отчим. Он вообще, в тяжёлой работе, опасности или драке становится весёлым – такая уж у него натура.

Такие мужики, знаю это из собственного опыта, и есть самые надёжные, преданные и верные среди всего поголовья самцов. Уж поверьте, девоньки, но рожать нужно именно от таких мужиков, даже если бог не дал своего такого, то можно ради будущего сыночка и согрешить.

– Ленка, ты, почему здесь? Я тебе, что наказал сделать?

– Папа, я Аньку Боженко в больницу послала, чтобы она предупредила, что сейчас ты привезёшь пострадавших при пожаре.

– Лена – строго сказал отец – я тебе поручил это сделать.

– Но, папочка, а как я могла бросить Юрочку, ему же плохо?

– Очень хорошо, что ты заботишься о брате, но из-за задержки ему может стать ещё хуже.

– Папуля, Анька бегает как лошадь, вообще быстрее меня! Не ругайся, папуля, пожалуйста!!!

– Ладно! Давай грузиться. Эй, мужики, помогите грузить пострадавших!

Подошли трое мужиков, отчим и один из них полезли в кузов, а двое других стали подавать пострадавших снизу. Разместились неплохо: в кузове уже лежали два старых ватных матраса и две подушки. Ленуська тоже забралась в кузов, и всю дорогу придерживала меня и Валерку, чтобы не сильно трясло. Владимир Алексеевич ехал осторожно, медленно, но уже через десять минут он был у больницы, где нас ожидали врач, медсестра и две санитарки.

В приёмном покое я, наконец, осмотрелся: больница как больница. Чисто, стены на человеческий рост выкрашены светло-зелёной масляной краской, а выше выбелены извёсткой, как и потолок. Пол красно-коричневый, двери и рамы – покрыты белой масляной краской. Пахнет хлоркой и карболкой – старыми проверенными дезинфицирующими средствами. До «Акваминола» ещё далеко, его, пожалуй, и не разработали. Но самое главное, тут создана стерильная зона, и это успокаивает. Значит, работают профессионалы.

Валеркой занялись первым – его повреждения выглядели значительно опаснее. Я лежал на каталке, меня раздевала пожилая санитарка, а за ширмой врач и медсестра со второй санитаркой занимались Валеркой. Слышно было, как Валерка скрипит зубами и матерится, а врач командует: «Срезайте одежду, да складывайте в кучу! С нею ещё милиция будет работать»!

Что там дальше делали с Валеркой, не знаю, так как меня, по моей просьбе и с разрешения врача, покатили в душевую, и помыли. По-моему, санитарка сильно удивилась: мальчикам положено смущаться перед женщинами, а мне-то чего стесняться? Я тоже женщина, хотя и глубоко внутри. И тут меня просто обожгло: а как же я буду ходить в общественные туалеты и в бани???

А, ладно, поживём-увидим.