________________
50 Husserl. The Lectures on Internal Time Consciousness from the Year 1905 // Husserl. Shorter Works / Ed. by Peter McCormick and Frederick Elliston. Notre Dame: University ofNotre Dame Press; Brighton: The Harvester Press, 1981. P. 280.
Время 133
меняется. Событие N, вчера бывшее вчерашним, сегодня становится позавчераш ним.
Отсюда -- необходимость располагать события и время в виде двух параллельных серий:
Серия А -
далекое прошлое
вчера
теперь
завтра
далекое будущее
Серия В -
-- а -
-- b -
-- с -
-- d -
-- е
Серия А -- это серия времени, которая соотнесена с серией В, в которой расположены события, но соотнесена подвижным образом, так что в данный момент "теперь" соответствует событие "с", завтра же ему будет соответствовать событие "d", а вчера соответствовало событие "b"51.
Расположение времени и событий в параллельных сериях позволяет времени двигаться как бы независимым параллельным рядом, а событиям просто сохранять взаимную распределенность по принципу "раньше чем" и "позже чем". Нечто подобное мы и наблюдаем, например, в "Утре" Хармса, где время течет независимо от феноменов в виде бесконечной прогрессии, напоминающей линейную ось. События при этом могут вообще отрываться от временной оси и рассматриваться как вневременная констелляция, как некое образование скорее пространственного, чем временного толка. Такую вневременную констелляцию, такую совокупность событий, как бы остановленных в неподвижной картинке, можно называть "историей". Собственно, это то, что делает пробуждение со сновидением или смерть с жизнью человека.
"История", однако, может возникать лишь в тех системах, которые позволяют расщепление, диссоциацию различных временных потоков, где дискурсивная линеарность разрушается темпоральной относительностью и "остановкой" времени.
____________________
51 О взглядах Мак Таггарта на проблему реальности и нереальности времени см.: Harwich Paul. Asymmetries in Time. Problems in the Philosophy of Science. Cambridge, Mass; London- The MIT Press, 1987. P. 15-28.
Глава 5. ИСТОРИЯ
1
Расхождение между временем и событиями особенно явственно ощущается, когда речь заходит об истории. Историография, как минимум до XVIII века, не относилась к области научного знания, так как она касалась сферы человеческого произвола и случайностей, то есть находилась вне области действия законов. Для Аристотеля, например, мир разделялся на две сферы -небесную, где господствует детерминизм, нет изменений и становления, где небесные тела движутся с абсолютной регулярностью, и земной мир, где действует случай, становление, где регулярность нарушена и в основе происходящего лежит событие, регулярность нарушающее1. Таким образом, время -- выражение регулярности -- как бы относилось к небесной сфере, а события -- к земной. Параллелизм событийного и временного миров, их сериальность в такой картине превращается в настоящее двое-мирие.
Сериальность, однако, в действительности имеет гораздо более изощренный характер и не может быть сведена к двум сериям. Дело в том, что историческая реальность состоит из огромного количества событийных рядов, многие из которых связаны не только с темпоральной шкалой, но и друг с другом.
Историография в принципе не интересуется временем. Ее гораздо больше интересует взаимосвязь и своего рода констелляция событийного ряда, чем его соотнесенность с абсолютным "небесным" временным рядом. Тот факт, что Французская революция произошла в 1789--1795 годах, интересен для историка лишь в той в мере, в какой позволяет локализовать это событие или, вернее, множество событий, условно называемых Французской революцией, поместить его после одних и перед другими событиями или одновременно с третьими. Иными словами, дата, как некая привязка к темпоральной шкале, в действительности нужна лишь для уточнения оси событий, строящихся по принципу "позже чем" или "раньше чем". Принцип соотнесенности с временем лишь позволяет историку ввести в историю причинно-следственную логику, или, по выражению Поля Вейна, включить событие в сюжет.
______________
1 См. об этой оппозиции: Veyne Paul. Writing History. Middletown: Wesleyan University Press, 1984. P. 28-29.
История 135
Это включение в сюжет отрывает историю от линейного движения из прошлого в будущее и придает ей характер "человеческой истории". Само понятие истории связано с существованием человечества. Природное время мыслится нами как неисторическое. Жан-Люк Нанси утверждает, например, что история неотделима от понятия сообщества, а сообщество невозможно вне истории:
...история принадлежит сообществу, а сообщество истории. История одного человека или одной семьи становится исторической только в той в мере, в какой она принадлежит сообществу2.
По сути дела, история -- это обозначение сосуществования людей как единовременной констелляции. Нанси замечает, что возможность сказать "наше время" означает попросту, что мы как некая совокупность складываемся благодаря существованию времени3. Но тогда история перестает соотносится с временем и становится лишь онтологическим условием существования человечества как коллективного субъекта. Идея истории становится идеей человечества. Адорно формулировал эту ситуацию иначе:
...историчность обездвиживает историю во внеисторическом пространстве, равнодушном к историческим условиям, обусловливающим состав и констелляцию субъекта и объекта4.
История в итоге отменяет историчность как темпоральность.
2
Хармс проблематизирует понятие исторического времени в целом ряде текстов. В цикл "Случаи" включено несколько таких текстов. Прежде всего это "Анекдоты из жизни Пушкина" и "Исторический эпизод"5.
Снискавшие большую популярность и породившие целый фольклор "Анекдоты из жизни Пушкина", как и полагается анекдотам, оторваны от всякого временного измерения, от всякого контекста. Это История, полностью сведенная к вымышленным комическим эпизодам, чья связь с историей дается только через соотнесенность с исторической личностью. Два раза в "Анекдотах" присутствует тема времени. В пятом анекдоте уточнено время действия:
_________________
2 Nancy Jean-Luc. The Birth to Presence. Stanford: Stanford University Press, 1993. P. 152.
3 Ibid. P. 151.
4 Adomo Theodor W. Negative Dialectics. New York: Continuum, 1992. P. 129.
5 Валерий Сажин прав, когда утверждает, что в некоторых случаях слово "история" у Хармса синонимично понятию "происшествие":
Многочисленные "Истории", то и дело озаглавливающие тексты Хармса (см. "Историческая личность", "История", "История дерущихся" и мн. др.), вполне могут происходить из каламбура Гоголя по поводу Ноздрева: "Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила" (Сажин Валерий. Тысяча мелочей // Новое литературное обозрение. 1993. No 3. С. 201).
И все же этим смысл "истории" у Хармса не исчерпывается.
136 Глава 5
Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке (ПВН, 393).
Анекдот повествует о "событиях", настолько не обладающих никакой событийностью, что привязка их к определенному хронологическому моменту как бы не имеет смысла. В пятом пушкинском анекдоте мы имеем привязку к временной шкале, но не имеем события. В третьем "Анекдоте" мы имеем иную ситуацию:
Однажды Петрушевский сломал часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стул. "Что скажешь, брат Пушкин?" -- спросил Петрушевский. "Стоп машина", -- сказал Пушкин (ПВН, 392).
Анекдот описывает остановку времени, которая, собственно, и делает историю. Остановка часов во многих текстах Хармса связывается с темой смерти. История подобна смерти. Она отсылает случившееся в прошлое, где часы перестают идти, где время останавливается.
