Во вторник, 11 мая 1992 года, я немного повысил ставки. Что, если бы мы смогли, предложил я семье, переселить их из этого района, за много миль от Лигониэля, прежде чем были предприняты какие-либо действия против Уотерса и Дэвидсона? Позволят ли они тогда своему сыну изложить факты, назвав пару, которая так тяжело ранила его? Родителям нужно было время, чтобы подумать об этом, и они попросили немного времени. Решение было за ними. В конце концов, для их сына было слишком поздно. Но если бы ДСО это сошло с рук, у них была бы лицензия на убийство или нанесение увечий любому другому ребенку в этом районе, который перешел им дорогу. Я решил на некоторое время отступить: я сделал все, что в моих силах. Я поблагодарил родителей мальчика за их поддержку, дав им понять, что я полностью осознаю чудовищность возможных последствий для семьи, если они выступят с заявлением о даче показаний против ДСО. Они знали, где меня найти, если решат, что все равно хотят действовать.
Соня слышала, что Уотерс нисколько не был обеспокоен полицейским расследованием: очевидно, он считал, что травма мальчика была очень забавной. По прошествии времени без каких-либо действий полиции против преступников ДСО почувствовали себя в безопасности, зная, что их запугивание и железная хватка страха, которую они держали в своем собственном сообществе, в очередной раз оказались реальным препятствием для полиции. Это опечалило меня, но я должен был признать, что для меня, как для члена КПО, было нормально проповедовать о моральной правоте сотрудничества с нами, но, в конце концов, мне самому не приходилось постоянно жить в этих районах, кишащих полувоенными формированиями.
Во вторник, 18 мая 1992 года, через десять дней после жестокого нападения на мальчика, я зашел в дом на Флеш-роуд в Лигониеле, где, как я знал, меня встретят чашкой чая. Это была обычная «остановка на чай» для Тревора и меня. Тамошний хозяин, автомеханик и очень порядочный человек, разрешал другим механикам использовать его гаражи для ежедневной работы с автомобилями. На самом деле, этот человек регулярно забирал наши машины из участка и готовил их для нас к проверке на ТО. Обычно там за чаем собиралось от трех до десяти местных мужчин. Большинство посетителей дома этого человека были безобидными местными жителями, абсолютно не связанными с лоялистскими полувоенными группировками. Порядочные мужчины, которые терпели наши импровизированные визиты практически без критики. Подшучивание в целом было хорошим. К сожалению, некоторые другие посетители, которые также прибывали без предупреждения, были из различных местных лагерей лоялистов. Они бы очень мало сказали нам в такой обстановке, едва терпя нас, вместо того чтобы приветствовать наше присутствие. Джонни Адэр, командир роты «С» ДСО, время от времени наведывался туда по тому или иному делу.
Когда мы зашли туда, я не был особенно удивлен, обнаружив военного командира роты «D» ДСО в Баллисиллане и его первого лейтенанта, потягивающих чай из чашек. Хотя я много слышал об этом конкретном «сорняке», на самом деле это был первый раз, когда я действительно встретился с ним. В тот день нас с Тревором сопровождал сотрудник Специального отдела, который был новичком на Теннент-стрит, но у нас не было намерения информировать присутствующих о его статусе особиста. Для людей, собравшихся на кухне, он был просто еще одним сотрудником уголовного розыска.
Я расспросил местного командира ДСО о жестоком характере нападения с целью наказания и его ужасных последствиях для 15-летней жертвы. Он сказал очень мало, но ясно дал понять, что знает, что я не получаю абсолютно никакого содействия от пострадавшей стороны и его родителей. Когда он говорил, на его загорелом лице играла самодовольная улыбка, которая действительно задела меня: он явно наслаждался тем фактом, что страх перед репрессиями ДСО препятствовал нашему расследованию. Тревор увидел, что я начинаю нервничать, и потянул меня за руку, протягивая кружку горячего крепкого чая. Стоя спиной к старшему сотруднику ДСО, Тревор подмигнул мне и отрицательно покачал головой, широко улыбаясь. Тревор жил ради таких моментов, как этот: он знал, что должно было произойти. Этот хвастун из ДСО без конца заводил меня, и он как раз собирался получить взбучку от моего языка. Я повернулся к нему, не отходя ни на шаг от его лица, и наклонился к нему еще ближе.
— Послушай, — сказал я, — я скажу тебе, что я сделаю. Вы пришлете мне человека из ДСО, который бросил этот камень на руку ребенку, и я просто отправлю его в тюрьму за намеренное причинение тяжких телесных. Один севший за покушение. Забудем о другом парне: он был вовлечен лишь минимально. Мы не будем упоминать похищение, незаконное лишение свободы или тот факт, что весь эпизод был злонамеренным избиением, вдохновленным ДСО. Но если ты будешь морочить мне голову, я вернусь сюда за ними обоими и прижму их по полной.
По выражению его лица я понял, что «сорняк» был не слишком доволен. Он не привык к угрозам, ни от кого либо. Он надулся, как воздушный шар. Его лицо покраснело и исказилось. Когда он все-таки заговорил, его голос был похож на пронзительный крик.
— Кем, черт возьми, ты себя возомнил? — воскликнул он. — Ты мне угрожаешь?
Я ответил:
— Я? У меня нет абсолютно никаких иллюзий относительно того, кто я есть. Я всего лишь обычный полицейский, выполняющий свою работу, как я ее вижу. Твоя проблема в том, что я чертовски хорош в этом. Я никому не угрожаю. Я просто говорю тебе, что именно я сделаю. Так что отправь своего громилу ко мне, чтобы он получил то, что ему причитается, или я буду здесь через пару недель, чтобы забрать их обоих. Выбор за вами, и это так просто.
«Сорняку» потребовалось некоторое время, чтобы в точности осознать то, что я сказал, и когда он это сделал, то потерял самообладание. Внезапно и без предупреждения он оказался там, прямо перед моим лицом, его правая рука приняла форму пистолета.
— Видите, вы, два ублюдка, — сказал он, направляя воображаемый пистолет на Тревора и на меня, — я прослежу, чтобы вы, ублюдки, получили по одному в голову.
— Да, да, — ответил я, — твоя единственная проблема в том, что нам не по пятнадцать лет, и нас тоже нелегко напугать. Так что скажи своему громиле, чтобы он поехал на Теннент-стрит повидаться со мной, прежде чем мне придется прийти сюда за ним, — добавил я.
Он просто стоял там и таращился на нас, оглядывая кухню в поисках поддержки. Но это никого не интересовало. Присутствующие знали, что мы с Тревором говорили откровенно, и такого рода конфронтация не была для них чем-то новым. Любые трудности, возникавшие между командиром ДСО и нами, были нашей проблемой: они просто хотели, чтобы мы держали это подальше от их окружения. Эти люди могли бы гонять Тревора и меня по всей кухне, если бы им пришла в голову такая мысль. Они знали это. Мы это знали. Этого просто никогда не случалось. Я полагаю, они рассматривали это место как своего рода точку соприкосновения, место, где мы могли говорить о чем угодно, кроме политики или полувоенных формирований. У нас с Тревором было много таких «остановок на чай». Одной из наших любимых остановок и той, которая позже причинила нам больше всего огорчений, был дом Джонни Адэра, но это уже другая история.
Лидер ДСО в замешательстве оглядел комнату, прежде чем выскочить из кухни и выехать с подъездной дорожки. На самом деле, я больше никогда с ним не разговаривал. Я продолжал ненавязчиво преследовать его и делал все, что было в моих силах, чтобы вернуть его в тюрьму, где ему и место. Он никогда не узнает, насколько ему повезло более чем в одном случае.
Почти месяц спустя, утром во вторник, 15 июня 1992 года, я был в офисе уголовного розыска на Теннент-стрит, когда меня неожиданно навестили раненый мальчик и его родители. Теперь пара хотела, чтобы их сын в полной мере сотрудничал с полицией. У них было только одно условие: чтобы мы не выступали против ДСО до тех пор, пока они не будут вывезены из Лигониэля. Мы были только рады согласиться на это. Я записал свидетельские показания очень храброго 15-летнего мальчика, в которых он назвал имена своих нападавших, обоих из которых, как оказалось, он хорошо знал. Это был случай определенного опознания нападавших, а не просто слабой идентификации.
